схвати за шиворот — и готовь петлицу для ордена, да и эполеты, пожалуй, новые заказывай. Будучи без году неделю на жандармской службе, Герман отчего-то так возревновал к карьере, что перспектива так быстро ее продвинуть вскружила ему голову.
— Окстись, барин, — горько напомнил ему Внутренний Дворецкий. — Рыбку сперва поймать надо, а потом уж чистить.
На сей раз замечание было совершенно резонное.
— Он успел кому-то сказать? — произнес между тем все тот же голос.
— Нет… не знаю… — растерянно ответила Надежда.
— Успел! — спокойным голосом заявил Герман, заставив изобразить себя саркастическую усмешку. — Отправил телеграмму в управление, когда выходил в уборную час назад. Неужто вы, Надежда — как вас там по батюшке? — думали, что я только сейчас догадался? Скоро придут за вами, так что положите-ка оружие и не усложняйте.
Он отчаянно блефовал, конечно же. В уборную он в самом деле выходил за это время однажды, но занятия его там были самые обыкновенные, ничего общего с телеграфированием не имеющие. Однако же Надя этого, конечно, наверняка знать не могла, и расчет был на то, что она хотя бы усомнится. А если она усомнится, то это посеет между ними разлад и даст Герману хоть мизерный шанс выйти из этой каши сухим.
— Ты все провалила, — ответил голос, и Герман внутренне возликовал: Ага! Поверил!
— Нет! — Надя вскрикнула. — Он врет! Врет!
— Ты уверена, что он врет? Ты можешь мне в этом поклясться? — его голос перешел на какую-то совершенно нечеловеческую шипящую интонацию. Так могла бы разговаривать кобра, если б умела говорить. Герман не сомневался, что холодные пальцы ночного гостя в этот момент взяли Надю за шею. — Ты понимаешь, что нельзя допустить, чтоб они арестовали тебя и узнали обо мне?
— Поздно, дорогой мой кровососущий друг, — со все той же усмешкой заявил Герман, и даже слегка развалился в кресле. — Твое счастье, если флигель еще не окружен. Сдавайся — тебе скидка выйдет. Ну, и насчет Вяземского мы тоже уже все знаем, так что запираться нечего.
Он услышал, как вампир с шипением втягивает ртом воздух. Вот сейчас он… неужто правда сдастся? Пауза затягивалась. Вампир не издавал ни звука. Слышно было, как тихо всхлипывает Надя, и как тикают в углу часы.
А затем они захрипели и ударили полночь, а в следующую секунду Герман почувствовал, как у него все плывет перед глазами. Стены комнаты пошли мелкой рябью, и из них как будто выступил черный кисель, или это были другие стены, состоящие из дрожащей темной пелены.
Отчаянно закричала Надя. Судя по звуку, она бросилась к вампиру, возможно, попыталась его ударить, однако успеха не имела, затем вскрикнула еще раз и рухнула на колени, громко, истерически всхлипнув.
Вслед за этим раздался негромкий стук и что-то тяжелое проехало по полу — до него не сразу дошло, что это, должно быть, пистолет, отброшенный Надей за ненадобностью. Герман тут же вскочил и обнаружил секретаршу сидящей прямо на полу и рыдающей. Вампира в комнате не было. Или он стал невидимым? Нет, скорее просто шмыгнул в дверь. Тогда надо за ним, вдогонку!
Герман бросился к дверям, на ходу потянувшись за пистолетом, в самом деле валявшимся на полу, но его остановил отчаянный крик Нади:
— Стойте! Идиот, вы умрете немедленно!
Машинально он застыл. Но не врет ли она? Не прикрывает ли своего дружка, чтобы дать ему улизнуть? Герман так бы и подумал, но его смутило то отчаяние, которое слышалось в голосе девушки. Такое трудно подделать, да и на хорошую актрису она была совсем непохожа. Да к тому же, черная пелена, окутавшая стены комнаты и почти скрывшая дверь, Герману тоже решительно не нравилась. В первые мгновения он подумал, что это у него просто в глазах плывет от усталости и напряжения, но теперь он видел эту клубящуюся дымку уже отчетливо.
— Что здесь происходит? — спросил он, почувствовав, что от самоуверенности в его голосе не осталось и следа.
— Ничего хорошего, — сказал ему со вздохом Внутренний Дворецкий и тут же получил подтверждение своих слов.
— Мы оба умерли, вот что! — крикнула сквозь слезы Надя. — Из-за вас мы оба уже мертвы!
Глава восьмая, в которой мертвые не только ходят, но и предаются более приятным занятиям
— Вы могли бы как-то пояснить? — осторожно спросил Герман, машинально взглянув на свои руки. Непохоже было, что они принадлежали мертвецу.
— Да нечего тут уже пояснять, — проговорила Надя, сотрясаясь от плача. Лицо ее стало красным от слез, а руки, напротив, побледнели. Казалось, от этого она должна была окончательно превратиться в дурнушку, однако было в ее слезах что-то настолько трогательное… Впрочем, на Германа куда сильнее подействовали ее следующие слова. — Мы в Последней Клетке — значит, мы мертвы, никакого выхода нет. Если только Узорешитель внемлет моим мольбам…
— Что за клетка такая?
— Вы не знаете? — она подняла на него глаза, и в ее взгляде просквозило презрение, но смешанное с сочувствием. — Вы же жандарм… а, какая уж разница? Последняя Клетка — это вампирское заклинание, одно из самых сильных. Я не знаю, сколько он выпил крови ради такого… много, наверное. Я даже не думала, что он может так много…
— И что это за заклинание? Что оно делает?
— Запирает нескольких людей в ограниченном мире. Тот из них, кто дотронется до стены — умирает. Когда умрут все, кто в клетке, то их тела… наши тела!..
Она всхлипнула и не договорила, запнувшись и снова разразившись рыданиями. Герман ничего лучше не придумал, как схватить ее за плечи и хорошенько тряхнуть.
— Что? Что «тела»⁈
— Тела выпадут из клетки, окажутся снова в нашем мире. Причем, расположение будет такое, словно мы убили друг друга. Задушили, застрелили, я не знаю… не знаю… Это очень хитрое заклинание, одно из самых страшных у вампиров.
— Интересно, откуда вы про него знаете, — протянул Герман.
— Так ведь он сам мне рассказывал, — сказала Надя, не поднимая глаз. — Он много рассказывал о том, как они живут, что чувствуют, какие у них обычаи…
— Он был вашим любовником? — спросил Герман. Его начала бить дрожь от сознания того, что положение, кажется, хуже некуда. Щадить чувства девушки он при этом был не в состоянии.
Она в ответ подняла на него взгляд, полный презрения, и ничего не ответила.
— Кто он и откуда? — спросил он снова.
— Вы все еще не поняли? — Надя снова всхлипнула. — Мы отсюда живыми не выйдем. Расскажу я вам или нет — не все ли равно? Ну, давайте, расскажу.
Она села на полу и подобрала под себя ноги. Подол платья немного задрался, почти обнажая резинки чулок, но она не обращала на это ни малейшего внимания.
— Он из общины «Черный предел» — начала она. — Знаете про такую?
Герман помотал головой.
— И как вас этакого в жандармском держат, — она усмехнулась.
— Революционеры не по моей части, — ответил он, слегка задетый. — К тому же, я совсем недавно служу… служил…
— Да не все ли равно? В общем, «Черный предел» — это революционная группа, борющаяся за полное разрушение основ. В том числе — через смерть. Царская печать называет нас всех нигилистами, то есть людьми, ни во что не верящими. И это ложь. Но вот тех, кто состоит в «Черном пределе», пожалуй, можно так назвать… да, они… способны на все, а не верят, может быть, не во что. И среди них есть вампиры, их привлекает такая идеология. И вот они предложили нам совместную операцию…
— Нам — это кому? — спросил Герман, усевшись на пол напротив нее.
Надя в ответ скорчила презрительную гримасу.
— Вы не на допросе, а я вам не подследственная! Хотя… что уж теперь… Мы — это «Последняя воля», мы боролись за то, чтобы разрушить узы, сделать всех крепостных свободными. Говорили, что это возможно, если привить им отвращение к господам. Многие пытались — ни у кого не вышло. Но недавно одной общине с Божьей помощью это удалось. Это многих воодушевило — некоторые верят, что пришествие Узорешителя уже близко. Как жаль, что я теперь этого не увижу…
Надя помолчала несколько секунд, негромко всхлипывая. Герман не решался форсировать.
— Но той общине понадобились деньги, — продолжила она, — и мы обратились к тем богачам, кто раньше нам симпатизировал, но ни от кого не получили ни копейки. Тогда-то «Черный предел» и предложил нашему ЦК эту операцию — шантажировать Пудовского. Меня внедрили к нему, я очень старалась. Я узнала, где документы, узнала, как открыть сейф. Сказала ему. Он выкрал бумаги, и вот теперь избавился от меня — так ловко. А я-то думала…
—…что он вас любит?
Она не ответила, только вновь разрыдалась. Герман не придумал ничего лучше, как сесть с ней рядом и обнять за плечи. Он был уверен, что она с отвращением отпрянет от него, но она этого не сделала, только прижалась и разрыдалась еще сильнее.
— Ну, ладно, ладно… а Вяземского-то за что вы убили?
— Вяземского? — она всхлипнула и подняла на него непонимающий взгляд. — Какого еще Вяземского? Ах, этого… помещика… но я не знаю, зачем его убили… и сделал ли это Фридрих… нет, не знаю… Зачем его было убивать?
— Это я и пытался выяснить.
— Если бы я знала, я бы сказала вам. Впрочем, можете уже и перестать корчить из себя сыщика… «На страже закона и порядка, во имя интересов России…» — она скривилась и сплюнула на пол. — Все равно мы уже мертвы.
— Но почему же? — Герман с опаской взглянул на черную дымку, окутавшую стены. — Вы сказали, что если коснуться стен… но мы ведь можем их не касаться, верно? Можем сидеть здесь сколь угодно долго, потом нас хватятся, вытащат отсюда…
— Вы не поняли… — он с горечью в голосе покачала головой. — Там снаружи сейчас время почти остановилось. Никто нас не хватится — по нашим ощущениям — еще много дней. Но мы не проживем так долго — стены клетки будут сжиматься, сжиматься… Еще несколько часов, и нам едва будет хватать места, чтобы стоять, прижавшись друг к другу. А потом и этого не станет, и тогда… я предстану перед престолом Узорешителя, а вы… не знаю. Должно быть, просто сдохнете.