Взгляд дамы, как ему показалось, выражал неодобрение. С некоторым волнением он подумал: не знакомая ли какая-нибудь? Может быть, кто-то из многочисленных тетушек? Парочка из них были замужем за довольно знатными господами, которых и на таком аристократическом вечере можно встретить. Вот уж вышел бы конфуз, да и операция сорваться может.
Впрочем, едва ли кто-то из тетушек мог бы узнать его в этой маске, закрывавшей почти все лицо. Однако же она смотрела на него с явным интересом: может быть, просто залюбовалась? Что ж, в этом греха большого нет. Он картинно выпятил мускулы на животе, слегка поиграл ими, чем, кажется, произвел на почтенную матрону некоторое впечатление. Во всяком случае, когда Герман двинулся за сенатором следом к столу, где стояли чаши с вином, лежал виноград, оливки и сыр, матрона двинулась за ними, явно не желая упускать Германа из вида.
— А не бывает ли на этих маскарадах у баронессы каких-нибудь эксцессов? — спросил Герман сенатора по дороге. — Ну, там, вдруг кто из гостей перебрал вина и устроил историю.
Ему хотелось узнать, не убивали ли кого-нибудь прежде. Если баронесса на это способна, то наверняка ей и не впервой.
— О, молодой человек, ну, вы же сами понимаете, какие здесь люди! — всплеснул он руками. — Высший свет, сливки со сливок! Я здесь седьмой уж раз, люблю, грешный человек, потешится, однако же всегда все было чинно, благородно, в высшей степени аристократично. Все ведут себя учтиво, пьют в меру, главное правило никто не нарушает. Все знают, куда пришли, и не желают портить ни себе, ни другим развлечение.
— Главное правило? — переспросил Герман.
— Вы, кажется, совсем ничего о здешних законах не знаете, — сенатор наставительно поднял палец вверх. — Неужто даже и главное правило вам никто не сообщил?
— Признаться, сообщали, да я позабыл, — проговорил Герман с неловким видом. — Столько было мороки со сборами, да и по службе забегался.
— Главное правило, — сенатор важно приосанился, — гласит следующее: «Первый выбор вечера — священен. А после развлекайся, как вздумается».
Герман хотел, было, уточнить, что сие означает, но не решился. Представляться совсем уж несведущим было не к лицу.
— А вы пользуетесь успехом, а! — толкнул сенатор Германа в бок и прищелкнул языком. — Не теряйтесь, этакому молодцу, как вы, надо ловить момент! В таких местах ведь не долго и карьеру сделать! Очень небезвыгодные здесь бывают знакомства для карьеры. Вы по какой части служите? Впрочем, нет, нет, не говорите, это я уж забылся, здесь про это нельзя, полнейшее инкогнито!
Он сделал шутливый жест, будто запирает рот на замок, а ключ выбрасывает.
— Однако же, как она на вас смотрит? А? А? — он хохотнул. Замок явно оказался ненадежным. — Так и ждет, видать, выхода баронессы.
— А баронесса сама участвует? — спросил Герман.
— О, что вы! Баронесса загадочна и неприступна, она как полководец: стоит над схваткой и командует. Иной раз, конечно, на ком-то и ее взор останавливается. При мне она увела в беседку одного гусарского майора, и много бы я отдал, чтобы оказаться на его месте. Верьте, снял бы свой орден Владимира из петлицы и ему бы отдал. Баронесса — она стоит ордена.
— Настолько она красива?
— Вы еще так молоды, — сенатор поцокал языком. — Тут, видите ли, дело не в красоте. Хотя она и красива, словно ангел. Темный ангел, надо сказать. Но красавиц много, а баронесса — одна. Она — тайна. Она — женственность. Она — истинная Клеопатра.
— Я много наслышан о темном обаянии вампиров, — проговорил Герман, припомнив, с каким придыханием Женя рассказывала о мужских качествах ее знакомого из «Черного предела».
— О, не приписывайте это одному лишь вампиризму, это слишком вульгарно, — сенатор слегка взмахнул рукой. — Баронесса такова сама по себе.
Он хотел что-то еще прибавить к этому, но тут над садом раздался низкий звук, словно разом взыграли сотни труб. Нечто подобное, должно быть, слышали жители Иерихона прежде, чем стены города рассыпались в прах.
По толпе прокатился взволнованный гул. Секунду спустя Герман увидел, как воды пруда расступаются, и из них медленно поднимается на тонких ножках черная платформа размером с письменный стол. Еще мгновение и на этой платформе сгустилась тьма, и прямо из этой тьмы возникла бледная темноволосая дама. Нет, даже, пожалуй, барышня — очень юная, почти девочка на вид, с выражением лица капризного и жестокого ребенка.
Одета она была в черную тунику, почти такую же, как у Ермоловой, только значительно длиннее. Кажется, общие здешние законы были для нее не писаны. Пояс на тунике был алым, и подчеркивал ее идеальную талию самым волнующим образом. Вообще, фигура барышни, как она вырисовывалась под черной шелковой тканью, была выше всяких похвал: длинные ноги, тонкая талия, волнующая округлость бедер. Герман смотрел на нее, не отрывая глаз. Ее длинные прямые волосы были распущены — тоже в отличие от прочих дам, явившихся с высокими прическами.
На землю Германа вернул пойманный им взгляд майора Ермоловой, стоявшей по другую сторону пруда, и сделанный ею жест «предельное внимание». Герман кивнул ей в ответ. Начальница была права — явно начиналось главное.
Между тем баронесса не двигалась, лишь слегка поворачивая голову. Ее глаза словно не смотрели ни на кого конкретно, а лишь — в пространство. Это были глаза сомнамбулы.
— Почему здесь так светло? — проговорила она, почти прошептала, но шепот ее, разнесенный, должно быть, магией, был прекрасно слышен Герману, стоявшему в задних рядах толпы.
Едва она это проговорила, как летающие огненные плошки начали одна за другой гаснуть, а некоторые из лакеев потушили факелы.
— Вот так лучше, — она кивнула и сделала шаг вперед. Герман подумал, что сейчас она плюхнется в воду, однако же баронесса просто стала спускаться к мраморной балюстраде по невидимой лестнице, словно просто шла по воздуху. По толпе пронесся стон восхищения.
— Благодарю вас всех за то, что почтили мое жилище визитом сегодня, — произнесла она, встав миниатюрными ножками на балюстраду. — Вы знаете, каждый, кто войдет сюда, найдет здесь то, что ищет. Желаю каждому из вас обрести искомое. Ну, а теперь… вы, конечно же, ждете этого слова…
Ее голос чуть дрогнул, она сделала театральную паузу, несколько сотен человек, казалось, слушали ее затаив дыхание.
— Ночь! — воскликнула она, тряхнув фантастической красоты волосами и убрав со лба непослушную прядку.
В следующее мгновение половина из оставшихся плавать в воздухе светильников погасла, и в толпе началось шевеление, а вслед за ним тишина взорвалась многоголосым гомоном.
— Первый выбор!
— Первый выбор!
— Первый выбор!
— Нет, это мой!
— Но позвольте!
— Первый выбор!
— Не мешайте, дайте пройти!
— Первый выбор!
— Первый выбор!
— Первый выбор! — услышал Герман уже совсем рядом с собой, а его плечо, свободное от наплечника накрыли пухлые короткие пальцы. Он повернулся и увидел рядом с собой сияющее улыбкой из-под алой полумаски лицо давешней матроны.
— Я ваша первая выбравшая сегодня, — провозгласила она торжественно. — Пойдемте, мой рыцарь. Мне уже не терпится…
— Но позвольте… — проговорил Герман, растерянно оглядевшись. — У меня, видите ли, некоторые дела…
— Ваши дела подождут, — она причмокнула влажными алыми губами. — Вы знаете правила. Раз я первая вас выбрала, вы теперь мой, никуда не отпущу.
Она в самом деле вцепилась в его руку, словно всерьез боялась, что он даст деру.
— Да я и не убегаю, — Герман усмехнулся немного натянуто. Он украдкой огляделся по сторонам.
Собираясь на маскарад, куда полагается идти в столь фривольных нарядах, да еще и в тематике Древнего Рима, он, конечно, должен был догадаться, чем все закончится, хотя и не предполагал, что оргия начнется столь быстро и примет такой гомерический размах. Некоторые начали сбрасывать одежду прямо здесь, на поляне у берега пруда. Краем глаза он увидел, как давешний сенатор, ныне облаченный в костюм постаревшего Адама, бесцеремонно лапал за мягкое смущенную полуодетую даму.
Другие, кто, видимо, был слегка постыдливее, расходились по сторонам, к ближайшим кустам или беседкам, кто парами, а кто и более многочисленными компаниями. Впереди же, на другом берегу пруда, он заметил Ермолову, явно ангажированную разом двумя мужчинами. Один, дородный господин лет пятидесяти, видимо, изображал Цезаря с золотым венцом на лысой голове. Второй был высок, мускулист и смугл, а наряжен был в доспехи легионера, впрочем, мало что скрывавшие, как и наряд Германа. Особенно теперь, когда смуглый центурион уже наполовину их снял.
Майор, бледная, со сбитой прической, затравленно озиралась по сторонам в поисках поддержки. Завидев Германа, она устремила на него взгляд, полный безмолвной мольбы.
На секунду Германа обуяла мстительная радость от того, что высокомерная начальница оказалась в столь пикантном положении. Но он быстро подавил в себе недостойное чувство. Ермолову, как ни крути, нужно было спасать от немедленного изнасилования. Этого требовал и долг джентльмена, и карьерные соображения. Вот только как бы отвязаться от матроны?
Он бросил на нее взгляд через плечо, обреченно осознав, что она не отстанет, а при его попытке сбежать, пожалуй, сделает скандал, так что хлопот потом не оберешься. Что же тогда? Осуществить ее желание? Однако слабость Германа к женщинам с пышными формами никогда не принимала столь экстремальных величин, и даже не приближалась к ним. Да и Ермолову надо было спасать прямо сейчас.
— Пойдемте, мадам, — решительно произнес он и потянул даму за собой сквозь редеющую толпу, направляясь в обход пруда к другому берегу. Кое-где вокруг уже виднелись торчащие из-под тог и доспехов колышущиеся ягодицы, то и дело по сторонам раздавались сладострастные стоны. При других обстоятельствах Герман совсем не прочь был бы поучаствовать в общем веселье, но сейчас было явно не до того. Оставалась ведь еще и неизвестная опасность, грозящая неизвестно кому, неизвестно от кого.