— Что такое, Жорж? — воскликнула баронесса, и в голосе ее послышалось шипение. — Как ты смел⁈ Исчезни немедленно.
— Нет уж! — ревел лакей, вырываясь из рук дворецкого. — Я ему отомщу! Я… я его уничтожу!
— Да что тебе сделал этот молодой человек? — баронесса уставилась на слугу.
— Он… он отнял у меня самое дорогое! Я теперь никогда не буду счастлив, никогда! Я знаю, это он отнял, он! Душекрад! Верни мою душу, мерзавец! Верни ее! Верни!
Однако тут подоспели еще двое лакеев. Они скрутили скандалиста и поволокли его по дорожке прочь от беседки, в сторону темневшего в стороне флигеля.
— Прошу прощения за эту нелепую выходку, — проговорила озадаченная баронесса. — Я велю сегодня же отказать этому сумасшедшему, однако же… до сих пор я не замечала в нем ничего подобных странностей. Что вы ему сделали?
— Всего лишь арестовал и допросил его, когда заметил, что он странно вел себя на месте преступления, — ответил Герман. — Впрочем, его вскоре отпустили, причастность его к убийству князя не была установлена.
— Он сказал, что вы — Душекрад, — проговорила баронесса медленно. — Это так?
— А если бы я был Душекрадом, разве я бы признался? — Герман усмехнулся.
— Почему бы и нет? Разумеется, в таком случае вам не следовало бы открываться перед первым встречным, однако нашлись бы и те, кому подобное знакомство пришлось бы по вкусу. Разве вы никогда не слышали, что демонизм очень притягателен, особенно для женщин определенного склада?
Герман сразу вспомнил Надю и то, с каким придыханием она говорила о своем Фридрихе.
— О, да, для женщин определенного склада демонизм притягателен, — проговорил он. — Вот только сдается мне, что вы — совсем иного склада. Вы не из тех, кто теряет голову.
— Иногда всякая женщина хочет ее потерять, — баронесса печально улыбнулась. — Но не всякая на это способна, тут вы правы. Впрочем, настоящий Душекрад во плоти — это, конечно, был бы особый случай… Однако, отчего Жорж назвал вас Душекрадом?
— Полагаю, это из-за того, что я был рядом с ним, когда с ним случилось… несчастье, о котором он так скорбит. Вероятно, он решил, что я имею к этому какое-то отношение.
— А вы не имеете?
— Если бы я был на такое способен… разве я бы признался? — Герман снова усмехнулся, но в этот раз вышло как-то кривовато. Ненатурально вышло. И для баронессы это, конечно же, осталось незамеченным.
— Ах, вы мой милый! — проговорила она, тонко рассмеявшись. — Прелестно это у вас выходит — мистифицировать. Однако, пожалуй, хватит на сегодня разговоров.
С этими словами она поднялась со скамейки, а затем сделала едва уловимое движение плечами, и черное платье, скользнув по телу, упало к ногам. Под ним, конечно же, ничего не было, кроме восхитительного тела, которое в лунном свете приобрело совершенно невозможный, алебастровый цвет.
— А говорите, что никогда не теряете головы… — только и смог выговорить Герман, поднимаясь со скамейки ей навстречу.
Баронесса слегка закусила нижнюю губу. Этот жест, виданный Германом не раз, в ее исполнении выглядел немного иначе — опасно и еще более волнующе. Должно быть, из-за показавшихся на миг клыков.
— А я ее никогда и не теряю, — произнесла она, и голос прозвучал с легкой хрипотцой. — Думаете, для чего я устраиваю такие вечера? В том числе для того, чтобы напомнить самой себе, как смешно и жалко выглядят люди, теряющие голову. Чтобы быть выше их. Поэтому мы с вами терять голову не будем. По крайней мере, я не буду. За вас не поручусь.
Герман и сам в эту минуту за себя бы не поручился.
Она протянула к нему тонкую руку, но та наткнулась на серебряную цепочку, шедшую вдоль ремня, и тут же отдернула, словно та было раскаленной.
— Это вам лучше снять… — проговорила она. — Да и вообще все лучше бы снять.
— Ты бы, барин, осторожнее, — произнес где-то на краю его сознания Внутренний Дворецкий. — Все ж таки она это… подозреваемая… а, ладно, чего уж.
Чувствуя, как проваливается в темную бездну ее глаз, Герман сделал шаг вперед, протянул руку и почти коснулся ее тела, как вдруг из-за столбика беседки появилась, словно соткалась из мрака, темная фигура. Не успел он среагировать, как фигура одним коротким и быстрым движением ухватила баронессу за шею и зафиксировала в захвате. Та отчаянно забилась, словно пойманная птица, но захват был крепким.
— В одном вы правы, дорогая Агнесса, — проговорил знакомый голос. — Между таким, как вы, и обычными человеческим дворянами разницы никакой. И судьба у вас одна.
С последними словами он двинул рукой и свернул баронессе шею, после чего выпустил ее из захвата, и она упала к его ногам раздетой куклой.
— Ну, что же, а теперь с вами давайте разберемся, молодой человек, — произнесла тень и постепенно превратилась в бледного мужчину лет сорока на вид с аккуратно подстриженной бородкой и в котелке.
Тот отряхнул руки, перешагнул через тело баронессы и подошел к Герману.
— Разрешите представиться. Фридрих Альтбаум. Дворянин и глава «Черного Предела».
Глава шестнадцатая, в которой совершаются ужасные превращения
— Итак, молодой человек, предлагаю не тянуть кота за не предназначенные для этого части, — произнес Фридрих спокойно садясь на скамейку, где еще пару минут назад сидела баронесса. Золоченый кончик его трости уперся в землю возле самой ее головы, неестественно вывернутой и лежащей на земле. — У вас есть вещь, которая мне крайне необходима. Я знаю, что она у вас, потому что без нее вы бы не выбрались из «Последней клетки».
— Я выбрался благодаря запасу магии, что у меня был с детства, — ответил Герман.
— Рассказывайте эти байки кому-то другому, — бездонно-черные глаза Фридриха слегка сузились, встретившись с глазами Германа. Тот сделал усилие, чтобы выдержать взгляд вампира. — Из «Последней клетки» не выберется даже барон с хорошим запасом силы. Это очень сложное заклятье, я носил его сплетенным и берег для особого случая. Теперь я понимаю, что потратил его весьма глупо. Впрочем, нет худа без добра — теперь я знаю, что эта вещь у вас.
— У меня нет никакой вещи. И я вообще не понимаю…
Герман не успел договорить. Молниеносным движением вампир выбросил вперед трость и ткнул ею Германа в грудь, не сильно, но отчетливо.
— Оставьте эту чепуху, корнет. Вы тоже недовольны нынешним положением вещей. Я это знаю, потому что будь вы довольны, вы бы уже давно сдали эту вещь своему начальству и, чего доброго, получили бы за это внеочередной чин. Но вы не из этих: «Служу отечеству! Умрем за царя-батюшку!» — он скривился, передразнивая. Вы тоже знаете цену и отечеству, и царю-батюшке. Отлично понимаете, до какой степени все прогнило и завоняло, и что спасти это болото может только чудо. Это чудо у вас в руках, корнет. Но вы не сможете сами им правильно воспользоваться. Вы устроите какую-нибудь глупость, вас поймают и сошлют добывать мертвый нефрит ржавой киркой. А шанс будет упущен — великий шанс, который выпадает только однажды.
— Кто же этот великий мыслитель, который сумеет распорядиться этой вещью лучше меня? Уж не вы ли?
— Мог бы и я… — протянул он. — Но есть кое-кто… впрочем, это не ваше дело. Пока что. После вы все узнаете — но только если станете одним из нас. А станете вы им, если отдадите ту вещь, о которой мы говорим. Считайте это вашим вступительным взносом.
Он сделал небольшую паузу, внимательно взглянул на Германа и продолжил:
— Грядет великое освобождение, корнет! Черный предел воздвигнется, и из него выйдет воинство, которое сметет здешнюю прогнившую аристократию, перетасует все карты, и последние станут первыми. А вернее сказать — первыми станут те, кто окажется на правильной стороне. Это пока единственное, что вам позволено знать.
— Вы говорите, словно поп, а не революционер.
— А так ли уж велика разница? Вера — это великая сила, и с чего бы ею владеть одним попам? Но главное: если это вера в такого Бога, что существует на самом деле и готов возвысить своих последователей прямо здесь и сейчас? Разве вы бы отказались служить такому?
— Все это звучит… очень абстрактно.
— Присоединяйтесь, корнет, — он сделал приглашающий жест, словно рядом с ним была дверь, в которую Герман мог войти прямо сейчас. — Тогда увидите, что все это более чем конкретно. Но сперва извольте продемонстрировать ваш входной билет.
— Я не говорил, что у меня есть какой-то билет.
— Бросьте, вы фактически уже сознались, — глаза вампира снова сузились. — К чему играть в эти кошки-мышки? Мне некогда, да и вам наверняка найдется чем заняться. Я думаю, вы понимаете, что отказывать мне в просьбе — дело весьма рискованное.
— Вот князь Вяземский отказал, хотите вы сказать? — спросил Герман.
— Его светлость слишком суетился и путался под ногами, — ответил Фридрих. — То ему не так, это ему не эдак. Единожды взявши деньги, нужно сидеть тихонько и не нервировать своих компаньонов дурацкими угрозами.
— Чем же он вас так нервировал?
— Вы слишком много задаете вопросов, молодой человек, — Фридрих побарабанил пальцами в белой перчатке по набалдашнику трости. — А у нас мало времени. Мне нужна эта вещь. Вы должны мне ее отдать. Она не принадлежит вам, она украдена у Комитета по освобождению.
—…который больше не существует.
— Это не имеет значения. Один из членов Комитета был моим товарищем. Так или иначе мы препираемся с вами слишком долго, а время дорого. Думаю, мне нужно использовать дополнительные аргументы.
С этими словами он негромко хлопнул в ладоши, и из-за кустов появились двое лакеев баронессы, наряженных рабами в серых туниках. С ними была майор Ермолова с руками, закованными в наручники и вставленным в рот кляпом.
— Кандалы из стали с вкраплениями мертвого нефрита, — произнес Фридрих с гордостью. — Такими гномы ловят эльфийских заклинателей в спорных мирах. Интересное изобретение, у нас до сих пор не в ходу только из-за того, что у нас вообще принято презирать гномов. Что, кстати, глупо и недальновидно.