—…и видите ли, черный купол — это нечто вроде защиты. Как скорлупа яйца, понимаете. Сначала кто-то построил вот этот скелет, потом тот одновременно открыл портал и создал вокруг него черный барьер. Под куполом собирались орды демонов — постепенно. На этом этапе вторжение еще можно было остановить, но кто же знал? Когда эти купола появились в калмыцкой степи, то несколько дней о них просто никто не знал, кроме калмыцких пастухов. Потом кто-то сообщил властям, пока весть дошла до Петербурга, пока в Петербурге кто-то осознал, что с этим нужно что-то делать… хотя бы исследовать. Тогда ведь не было даже телеграфа, и магии тоже не было. Почта, даже казенная и сверхсрочная, доставлялась просто курьерами, скакавшими на лошадях. Одним словом, пока к месту подошли первые войска, было уже слишком поздно. Из-под куполов начали выходить адские орды, уничтожая все на своем пути. Если бы не прозрение, дарованное Его Величеству, все бы погибли. Не только вся Россия — все человечество.
— Погодите-погодите… а если бы порталы появились не в отдаленной степи, а, скажем, прямо в Московской губернии, все бы все поняли раньше? И смогли бы предотвратить?
— Нет, я думаю, все было бы только хуже. Все равно ведь никто не знал, что с ними делать, а первая же волна захлестнула бы Москву, другие крупные города… Хм, приятно поговорить с человеком, которому действительно интересно. Вы не хотели бы изучать историю? Я мог бы помочь, подсказать важные работы, с которых можно начать…
— Я… нет… что? Благодарю, я подумаю… А они, скелеты порталов, все были вот такие, пятиугольные?
— Да, все, насколько мне известно. Погодите, у меня тут есть одна старинная зарисовка, я вам покажу…
И тут Герман все понял. И кто убил Вяземского. И за что. И причем здесь «Черный предел». И что нужно делать. Причем, делать уже сейчас, немедленно.
— Но, позвольте… — проговорил, вернувшись с пыльной книгой, смотритель и застыл на месте. Ему осталось только с удивлением поглядеть вслед фигуре в синем мундире, несущейся через зал к выходу со всех ног. Шаги звучали все глуше, пока не хлопнула в пыльной музейной тишине входная дверь.
Глава двадцатая, в которой все осознают серьезность положения
Самолетный экипаж взмыл в небо с умопомрачительной скоростью. Герман, уже однажды переживший такой взлет, теперь перенес взлет стоически и даже в стойку не вцепился, а только сжал кулаки.
Сидевшая рядом с ним Таня — Герман решил, что, пожалуй, будет еще уже так называть, хотя бы про себя, выглядела растерянной, а когда такие люди растеряны, это вызывает у них злость. Впрочем, обуянная злостью майор была все равно прекрасна.
Он вытащил ее из постели — в самом буквальном смысле. Ворвался в шикарный номер отеля «Паризьен», схватил ее за руку и потащил за собой, не глядя на то, что была она лишь в легком пеньюаре. Больших усилий ей стоило вырваться и натянуть на себя синее форменное платье. В нем она правила сейчас экипажем, с эффектно разметавшимися по плечам растрепанными волосами.
— Какого черта, Брагинский… если я узнаю, что это какая-то шутка, ты у меня на Аляску поедешь, вести дела против пингвинов.
— На Аляске нет пингвинов.
— Вот будешь там сидеть, пока их не найдешь! Я не шучу, ты можешь хоть теперь, когда уже взлетели, объяснить, что произошло, что ты понял⁈
— Это был Пудовский. Все это время. Он воровал артефакты из коллекций. Он же приворовывал их и из музея, специально стал его спонсором, чтобы собрать побольше деталей в одном месте и иметь к ним доступ. Он хочет построить врата на своем заводе и открыть их. Я не знаю, зачем. Но все указывает на это. Но поскольку земля принадлежала князю, тот как-то узнал, или догадался, что там дело нечисто. И Пудовский его убил, чтобы тот не проболтался. Вероятно, с помощью этого Фридриха, я не знаю. А от себя подозрения очень ловко отвел, заставив нас все это время гоняться за призраками и ловить хвост дьявола вместо самого дьявола.
— Погодите, а баронесса? Ее-то за что?
— Баронесса совала нос в дела князя, в том числе, и финансовые. Помните, все началось с того, что мы поймали завербованного ей лакея? Раз так, то она тоже могла о чем-то таком узнать.
— И как вы все это поняли?
— В музее была реконструкция внутренней части врат. Я посмотрел на нее, и она показалась мне знакомой. Я не сразу понял, где видел такую же штуку раньше, а потом до меня дошло: точно такая же стоит на заводе Пудовского. Да, она декорирована, задрапирована, чтобы больше походить на беседку. Но это именно врата, я знаю это. И весь завод выстроен в форме пятиугольника: цеха, бараки, склады, между ними проложены улицы, которые явно складываются в пентаграмму.
— И только-то⁈ Да вы с ума сошли… — она слегка осеклась. — Ты с ума сошел! Только из-за того, что тебе что-то там показалось похожим… Да чорт, даже если это так, мы должны действовать совсем иначе: дать телеграмму в Москву, чтобы вызвали арестный взвод, усиление. Черт, да мы же летим туда одни!
— Я боюсь, что мы опоздаем… Этот шишковидный элемент — смотритель сказал, что он может быть самым последним, прежде, чем врата начнут открываться. Мы не можем терять времени. Ты же княжна: ты не можешь предупредить начальство магически?
— Вовремя же ты спросил! Я только сегодня переключила последний крупный канал на отца, он скоро отбывает на фронт, ему нужна вся сила. У меня остались какие-то крохи. И личный канал на князя Оболенского, шефа Корпуса, но… прости, я не активирую этот канал, пока не пойму, что ты не ошибся. Если я вытащу князя из постели, а потом окажется, что все это ерунда, мне это очень дорого обойдется.
— Если мы не успеем, если подкрепление вовремя не прибудет, это дорого обойдется всем!
— Черт, да почему ты только сейчас… почему ты в своем рапорте ничего не написал про эту беседку⁈
— Но я ведь не знал, что это достойно отражения в рапорте! Ну, беседка. Ну, стеклянная. Ну, улицы в виде звезды… Черт, да если бы я не побывал в музее…
— Нда, — протянула Ермолова, глядя перед собой в черное небо. — Если ты прав, то… черт, отцу я прямо сейчас пошлю весточку, конечно. Но не обещаю, что он сможет даже получить ее вовремя. И подавно не уверена, что сразу прибудет. Нам надо рассчитывать только на себя, так что держись крепче, сейчас я ускорю эту тарантайку!
— Подожди! Ускориться, это здорово, но нам нужно будет еще сесть ненадолго в одном месте. Это по дороге, я примерно знаю, где.
— В каком… Герман, какого черта! Ты меня вытащил из постели, не дал даже заехать в штаб, а теперь… что это за место?
Герман назвал место.
Глаза Ермоловой совсем уже вылезли на лоб.
— Или объясни мне, или я прямо сейчас разворачиваюсь и везу тебя в лечебницу для душевнобольных, — проговорила она.
— Очень долго объяснять, — вздохнул он. — Если хочешь, вези меня в дурдом. Но лучше просто поверь. Нам очень нужно спешить, а я тебе обязательно все объясню. Чуть позже, когда все закончится.
Экипаж опустился на лужайку прямо перед мраморным крыльцом некогда роскошного господского дома князей Кропоткиных. По всему было видно, что он знавал лучшие времена: крыльцо полуобвалилось, колонны кое-где потрескались, большая часть окон была заколочена досками. Некогда роскошный парк сейчас разросся, превратившись почти что в лес, и на аллеях его, особенно если отойти от дома подальше, наверняка можно было встретить лису или зайца.
Герман взбежал по осыпающимся грязно-белым ступенькам, вошел в парадные сени. Там его встретил старый лакей в мятой рубахе, сидевший на лежанке и читавший какую-то засаленную книгу с оторванной обложкой.
— Вы к барину? — спросил он, беззубо почмоковав губами. — Сейчас… сейчас… я доложу…
— Некогда докладывать, — бросил Герман. — Я прямо так. Государственная необходимость.
Он щелкнул себя по пуговице мундира, и старик испуганно вытаращил близорукие глаза, но возражать не стал.
Герман прошел через анфиладу темных комнат с зашторенными окнами. Князя он нашел сидящим в кресле на колесиках возле окна в гостиной с двумя войлочными диванами и большим книжным шкафом. Князь тоже читал.
Он был стар, но не дряхл. Совершенно седой, но с крупными и сильными руками и цепким взглядом молодых серых глаз. Больше всего он походил на отставного генерала, жаждущего снова в бой.
— Вы пришли меня арестовать? — спросил князь спокойно, взглянув сперва на Германа, потом на покорно шедшую за ним Таню. — Признаться, я давно готов.
— Нет, — ответил Герман. — Я просто пришел забрать ту вещь, которую вам отдал. Меня зовут Герман Брагинский. Вам, должно быть, говорил обо мне наш общий знакомый.
— Быстро же вы, — князь невесело усмехнулся. — Впрочем, я знал, что долго вы не утерпите без нее. А если я вам ее не отдам?
— У меня нет времени, — твердо сказал Герман. — Будут ужасные последствия, если вы ее не отдадите.
На секунду его поразила ужасная мысль: а что если князь уничтожил револьвер? О нем говорили, как о человеке эксцентричном, чуть ли не сумасшедшем.
— А что вы, собственно, собрались с ним делать, молодой человек? — спросил он, и Герман слегка успокоился. Значит, револьвер, все-таки, у него.
— Я… — Герман вдруг с ужасом осознал, что не особо-то и знает, что именно сделает с револьвером. В нем оставалось еще немного заряда, но как именно Герман мог этот заряд применить? Направить снова на себя?.. А чтобы что? Чтобы его дворянская шпага стала на дюйм длиннее? Или чтобы он самопроизвольно выучил еще одно заклинание? А как это вообще работает, он ведь так и не понял.
А еще ведь есть режимы «защ» и «прозр», которые он так и не использовал, но и экспериментировать с ними явно не время. Нужно было сделать нечто простое и надежное, но что?
— Вы не знаете, верно? — князь вздохнул. — Не знаете, но, все-таки прилетели сюда, потому что смутно чувствуете, что Узорешитель вам необходим.
— Узорешитель? — переспросил Герман.
— Да, — князь кивнул и усилием рук пододвинул свое кресло к книжному шкафу. — «Тот, кто разрывает узы». Такое название ему дал Комитет.