Петр взял себя в руки.
— Нет, мама, — возразил он. — Бесчеловечно было бросить моего отца в сложный период его жизни.
— Ты упрекаешь меня, твою мать?!
— Ну что Ты, мама, как я могу!
— У твоего отца всегда был сложный период! Вся наша совместная жизнь была одним сплошным сложным периодом! Он не умел бороться за существование! И я, слабая женщина, вынуждена была все везти на себе!
Кажется, совсем недавно Петр уже слышал нечто подобное. Только в свой адрес. Настроение испортилось основательно.
— Всего хорошего, мама. Я все тебе сказал.
Он положил трубку, не считаясь с желанием Инессы Давыдовны продолжить разговор. Просто ему это было не интересно.
Глава 9
Такого единодушия между ними не было еще никогда, хотя они всегда и симпатизировали друг другу. Ну, не так чтобы… Просто это был своего рода пакт о ненападении. Как-никак они обе — интеллигентные женщины. А интеллигентные, да к тому же умные женщины всегда могут договориться.
Через неделю после того, как Петр, объявив о разводе, собрал вещи и ушел, Инесса Давыдовна была звана к своей снохе Ларисе на чашку чая. Она и сама бы нашла повод, чтобы прийти к ней, в их с Петром особняк, но Лариса позвонила первой и, едва сдерживая слезы, попросила свекровь о встрече. Это произошло как раз в тот день, когда Петр довольно мягко, в корректной форме, отшил свою мать по телефону.
Итак, Инесса Давыдовна пребывала в трансе от разговора с сыном, а Лариса — от ощущения себя брошенной, иными словами, их биотоки полностью совпадали, и им было о чем поговорить.
— Ах, Ларочка, дорогая, — со вздохом начала Инесса Давыдовна, прихлебывая из фирменного английского фарфора черный кенийский чай с бальзамом, — я считаю, что мы должны держаться вместе и действовать сообща и, в конце концов, поддерживать друг друга в трудную минуту. Бог не дал мне дочери, хоть я всегда очень хотела. — Если бы эти слова донеслись до слуха Даниила Петровича, ее бывшего мужа, он умер бы от смеха. — Но у меня есть ты, Лара, и я счастлива, что могу приходить к тебе даже после того, что произошло. Петя поступил с тобой бесчеловечно. Просто бесчеловечно. Но мне кажется, он скоро одумается и вернется к тебе, и мы снова станем одной семьей. Нет, я все равно, Ларочка, дорогая, считаю тебя членом нашей семьи. Несмотря ни на что!
Лариса не особенно прислушивалась к пафосной болтовне свекрови. Ее главным образом интересовало, что сказал ей Петр сегодня по телефону. И потом, она просто не могла находиться одна в этом трехэтажном особняке. Бойфренд, лениво позевывая в трубку телефона, отклонил предложение о встрече, и она своим женским чутьем уловила в этом отказе тревожные нотки: наверняка он растратил свою молодецкую удаль где-то на стороне, с другой «мамочкой» или с какой-нибудь малолетней шалавой.
У нее кошки скребли на душе, и было так тошно, что даже выпей она бутылку вина, как в тот вечер, когда ушел муж, и это не помогло бы. Только голова стала бы трещать, и тогда пришлось бы глотать импортный шипучий аспирин.
Жаль, что от душевной боли еще не изобретено таких чудодейственных таблеток, а то выпила бы она какую-нибудь быстрорастворимую «шипучку» и навсегда забыла о двадцати годах относительно счастливого брака. Она уже и подругам выплакалась, а потом и своей психологичке три часа кряду изливала душу в соответствии с прайсом. Поэтому разговор со свекровью уже вряд ли мог ей помочь, просто Лариса хваталась за любую возможность поговорить о своей проблеме. К тому же собеседница была ей не посторонней. Хоть Лариса все двадцать лет и считала Инессу набитой дурой.
— Значит, Петя настроен решительно, — задумчиво произнесла Лариса. Весь день она, как привидение, ходила по дому в халате, неприбранная, нечесаная, со следами похмелья на помятом, заплаканном лице.
— Давай-ка, дорогая моя, закурим, как пелось в песне, по одной, и я тебе расскажу, что мне удалось узнать.
Лариса поставила на стол керамическую пепельницу и положила рядом пачку «Парламента», предварительно предложив сигарету Инессе Давыдовне.
— Только умоляю вас, не говорите мне ничего о его так называемой книге, — попросила она, закуривая. — Я не хочу снова выслушивать этот бред.
— Дорогая, я так же, как и ты, считаю эту идею бредом, — согласилась свекровь. — Чистейшее безумие!
— Вот именно!
— Но я вот что тебе скажу — дело вовсе не в книге.
Лариса усмехнулась. Все-таки Инесса Давыдовна — это нечто.
— Понятно, что не в книге, а в бабе, к которой он ушел.
— О-о, дорогая, ты не все знаешь… Не только в бабе, как ты изволила выразиться. — И свекровь посмотрела на Ларису с таким значительным видом, будто обладала неким тайным знанием. Просто курсы актерского мастерства, да и только.
Ларису эти экивоки свекрови всегда безумно раздражали и утомляли, но раньше она терпела, а сейчас терпеть было вроде и незачем. И ей стали приходить в голову крамольные мысли: а не послать ли Инессу Давыдовну… нет, даже не на три известные буквы — еще дальше. И плевать на законы гостеприимства и весь этот дурацкий этикет.
— Так в чем же еще, если не в бабе? — теряя терпение, спросила она.
— О-о, дорогая, — вещала Инесса, — тут все гораздо сложнее.
— Да говорите же, наконец!
— Ах, детка, у меня даже язык не поворачивается, чтобы тебе об этом сказать.
Лариса давно догадывалась, что в роду у Инессы Давыдовны были нацистские преступники, а то, может, и вовсе — отцы-инквизиторы. Во всяком случае, «тянуть жилы» у нее получалось отменно.
— Инесса Давыдовна, вы, наверное, хотите моей смерти, — простонала Лариса, прикуривая вторую сигарету.
— Да нет же! Я просто не знаю, как тебе сказать, — настолько все это ужасно!
Лариса прищурилась, выпустив дым в сторону. Нет, инквизиторы и нацисты тут совершенно ни при чем. Просто она имеет дело с обычным вампиризмом, о котором ей рассказывала ее психологичка на одном из сеансов, и одновременно научила, как от них, от этих домашних вурдалаков, защищаться. Лариса скрестила руки на груди, ноги — под столом и с лучезарной улыбкой посмотрела на Инессу, одновременно в мыслях пожелав ей всяческих благ.
Инесса на какой-то миг вроде бы смутилась. Вид у нее стал рассеянным, она словно забыла, о чем шла речь. Она нервно закурила и вдруг, как бы невзначай вспомнив, сразу, без околичностей, выпалила:
— Лара, у Пети побочный ребенок! — И дрожащими губами, так, словно собиралась заплакать, прильнула к краю фарфоровой чашки из английского сервиза, сделав символический глоток.
Лариса едва не лишилась дара речи. Она машинально подалась вперед:
— Что-о???
— Да, дорогая.
— Этого не может быть!
— Петя сам мне сказал.
Лариса откинулась на спинку дивана и прикрыла глаза. По щекам потекли слезы, она вытерла их, всхлипывая:
— Боже мой… какая сволочь… Господи… значит, он уже давно… давно мне изменял… а я… я ничего не знала… Ребенок… ну конечно… эта гадина привязала его ребенком… Как я сразу не догадалась?.. Дура… ду-у-ура…
Инесса, пересев к ней поближе, ласково обняла плачущую сноху.
— Дорогая, ты абсолютно верно говоришь: она привязала его ребенком. Это, безусловно, низкая женщина…
— Она молодая… а я… а я — стару-у-уха, — рыдала Лариса.
— Милая, ну не надо так. Если ты — старуха, то я тогда кто же? — попыталась пошутить Инесса Давыдовна. — Ну, перестань, перестань… надо подумать, как вернуть нашего блудного мужчину в лоно семьи.
— Какого еще блудного мужчину? — прозвучал в гостиной мужской голос.
Лариса открыла глаза и увидела своего сына Артема, только что вошедшего и случайно услышавшего обрывок этого разговора. Нахмурясь, молодой человек подошел к матери.
— Мам, что происходит? Почему ты ревешь? — с тревогой в голосе спросил он.
— А где, интересно, слова приветствия? — сделала ему замечание Инесса Давыдовна.
— Привет, ба… — походя бросил Артем.
— «Привет, ба»??? — возмутилась Инесса Давыдовна.
Внук, решив, что дворцовый этикет формально соблюден, не обратил внимания на этот возглас. Артем терпеть не мог свою бабку и частенько за глаза называл ее Инессой Арманд. Все-таки он был довольно эрудированным молодым человеком и, в отличие от своих сверстников, взращенных в интернет-чатах и подъездах, знал, кто такая Инесса Арманд. И это было самое безобидное прозвище из тех, которые он ей давал.
— Так что случилось-то, мам?
Лариса протяжно всхлипнула:
— Ох, сыночек… случилось… Отец твой нас бросил…
Артем несколько опешил:
— Как бросил?
— Мы разводимся, милый… — Лариса высморкалась в платок.
— Ну, вы, старики, даете… Как в той байке: чего, мол, раньше-то не разводились? Да детей было жалко, ждали, когда помрут… — И он хихикнул, довольный своей шуткой.
— Господи, что ты мелешь! — испуганно прикрикнула на сына Лариса. — Типун тебе на язык!
— Нет, мам, это что, правда?
— Нет, я с тобой тут шутки шучу! Говорю же: разводимся.
— А-а-а, ну тогда понятно, зачем пахан меня вызывает к себе в контору. Поговорить, значит, хочет…
— Угу… поговорить, — усмехнулась Лариса. — Заодно, наверное, собирается тебя познакомить с новой семьей. Ты, кстати, как? Не против?
Эти ее слова произвели на Артема куда более сильное впечатление. Улыбка исчезла с его лица, он перестал ерничать и, посерьезнев, сел рядом с матерью на диван.
— Это — правда? У отца есть другая семья? — спросил он.
— Да, представь себе!
— Как же так… это ведь не честно! Да как он может!
— Седина в бороду — бес в ребро, — ввернула Инесса Давыдовна.
— И у тебя есть братик… или сестренка… знаешь, я не успела уточнить… — продолжила Лариса.
Глядя в одну точку, прямо перед собой, воспаленными от злости глазами, Артем задергал желваками и стиснул кулаки.
— Братик… или сестренка, говоришь…
Лариса не на шутку испугалась. Ей, конечно, хотелось привлечь сына на свою сторону, но вовсе не затем, чтобы тот сгоряча, по молодости да по глупости, наломал дров. А то и вовсе — вляпался в уголовщину.