И ушастый Анатолий Петрович, видимо, очень довольный собственным остроумием, снова расхохотался. Оба вышли. Хлопнула дверь, и послышался скрежет проворачиваемого замка. Я тотчас же вынырнул из своего убежища, открыл замок и, осторожно выглянув в коридор, выскочил из кладовки.
Через минуту я уже был в номере. Гендаль Эрккин все так же трапезничал, и гора объедков росла перед ним с угрожающей быстротой. У кровати стояли уже три пустые бутылки. Рожа гвелля лоснилась, и вообще вид у него был свежий и довольный жизнью. Брюхо вздулось горой, по подбородку текло, к углам рта прилипли какие-то кусочки.
— Хватит жрать! — поспешно объявил я, входя. — Я не знаю, кто сейчас так задушевно беседовал в кладовке с владельцем этой гостиницы, но, думаю, вряд ли он из духовного сословия. Хотя исповедовал сьорда Барановского по полной программе.
Эрккин лениво поднял голову:
— А что такое?
— Да то, что этому длинному Мих…кхха!.. лы-чу… хозяину отеля известно, что у нас нет никаких… средств к существованию! — выдохнул я. — К нему какой-то тип приехал, обещал к нам зайти!
— Я одного не понимаю, Рэм, — отозвался Эрккин, — что ты так пузыришься? Ну, знают, ну, пусть даже придут…
— Вот именно — придут!
— …и что с того? Ну, придут, ну, спросят. Одни такие уже спросили… на Марсе. Помнишь, ЧТО мы им ответили? Двум — я, а одному — ты сам. Вот то-то и оно. Не думаю, что местные бандиты могут оказаться страшнее Аколитов.
— Бандиты?
— Ну да. На Гвелльхаре типов с такими рожами полно было, и сразу видно, на каком поле он себе делянку вырубил. Рожа у него… да-а-а! Не намного лучше, чем у меня, — аттестовал он напоследок Анатолия Петровича, и тотчас же к нам постучали, а потом дверь и вовсе распахнулась настежь. Ну да, кажется, я забыл ее запереть, когда входил.
Это были именно ТЕ, о ком мы только что рассуждали. Я задрожал, когда увидел, что с ушастым бандитом (бандитом ли?) заявились еще двое здоровенных парней с ничего не выражающими каменными лицами и грубо вытесанными широкими скулами. Даже напоминание самому себе о том, что Аколиты были куда опаснее, что они угрожали нашей жизни, а не нашему кредиту, — не помогло. Я безнадежно струсил. Нервы, нервы!..
Анатолий Петрович вошел в номер. По моему лбу и щекам тек пот, виски взмокли, веко дергалось, а нижнюю губу перекосило. Одним словом — красавец. Зато Эрккин, кажется, и внимания не обратил на посторонних. Не отрываясь от пережевывания пищи, он смачно выхаркнул какую-то обглоданную косточку прямо в угол, вообще-то не предназначенный для мусора, и спросил:
— Вы кто, уборщики? Давно ждал, а то у нас тут какая-то грязища. Плохо у вас уборка мусора поставлена. Хлам вот разный, эге!..
— Ну ты, мордастый, харош жрать! — сказал нежданный посетитель, и его оттопыренные ушные раковины окрасились в интенсивный багрово-красный цвет. — И так ряшку наел, хоть прикуривай. Я вот насчет чего: че у вас там с деньгами? Говорят, негусто? Только не надо мне карту вашу тыкать! Костян, налей-ка мне, посмотрим, чем они тут лакомятся. Ба — коньячок, водочка, балычок!.. Не хило живете. Только пятью инфошками это все не оплатить, верно? Курс уж больно невыгодный. Костян, налил? Давай. Пацан, да, вот ты, встань!
— Это вы мне? — с усилием выговорил я, хоть и старался выглядеть независимо и внушить себе, что этот жалкий зиймаллец всего лишь одна из букашек, которые в свое время скрипели под ногтем моего всемогущего отца. Кажется, у меня получилось не очень. — Я?..
— Ты, ты! Я вижу, ты из приличной семьи… наверно? Неужели тебя папа с мамой не научили, что нехорошо вводить в заблуждение приличных людей? Нет?.. Значит, не учили. Напрасно. Костян, ну-ка подтяни его сюда!
У меня вырвался сдавленный стон, когда здоровенный верзила с плечами, как у Эрккина, да еще выше примерно на голову, схватил меня за плечи, заботливо встряхнул и подтолкнул в направлении Анатолия Петровича. Тот ловко перехватил меня за талию, словно партнершу в танце, и резким движением задрал рукав класусовского пиджака, который я так и не снял.
Под светом потолочной лампы засияла золотая нить лей-гумма.
— Так, — сказал ушастый, видимо, чрезвычайно довольный осмотром. — Ты, я вижу, продвинутый парень. А известно ли тебе, что по Закону о нераспространении на эту вот фигню должна быть лицензия? Есть она у тебя? Не слышу! Ну, конечно же, нет, иначе вот тут… — он больно ткнул пальцем в мое запястье, перехваченное тоненьким браслетом, — была бы соответствующая маркировка! А ее — нет.
— Давно ли законником таким стал, братец? — невозмутимо отозвался со своей кровати Гендаль Эрккин на ломаном Местном. — Мы хоть и с разных планет, но я тебя отлично чую. У тебя хотя и нет отметин на ушах, но пару раз ты отдыхал, это точно.
Анатолий Петрович недобро прищурился:
— Грамотный, что ли? Очень хорошо. Значит, и денег найти труда не составит. Потому как без документов тут живете, а за взятку посуленную, которую к тому же не отстегнули до сих пор. Ну так вот. Живите, ешьте, пейте, а деньги Михалычу заплатите, да и меня не забудьте. Потому как и мне за беспокойство причитается. Вот так. До завтра уж найдите. Ну, понятно?..
— Понятно, — выговорил я. — А если… а если не найдем денег?
Анатолий Петрович потер ладонью свое красное ухо, сощурился на меня, и в его глазах появились недобрые веселые искорки. Он сплюнул прямо на пол и вальяжно кивнул:
— Объяснить, что будет? А, ну это — всегда пожалуйста. Объяснять я умею, недаром по образованию преподаватель труда в школе. Костян, дай-ка!..
Высоченный парень выхватил из-под одежды, из кожаного чехла, охотничий нож с желобком кровостока, и ушастый шеф цепко принял оружие.
— Не понял еще, сморчок? А что, вырежем-ка ему эту херовину, мужики! — рявкнул Анатолий Петрович и поднес острейшее лезвие прямо к моей руке, точнехонько к локтевому сгибу. Туда, где под кожу вшит основной блок лейгумма, сложнейший процессор размером с небольшую ягоду. Кончик ножа вошел в мою руку и коснулся оболочки процессора, и тотчас же импульс, поданный прямо в мозг, заставил меня буквально пропеть мягким, мелодичным голосом аппарата:
— Нарушение 381 Конфедерального закона СоБлиз, параграф 1244 пункт 3. Для законного установления аппарата требуется загрузить в ИНФО-Фонд Метрополии восемьсот инфоциклов.
— Ишь ты!.. — почти восхитился Анатолий Петрович, убирая нож. — Аж не своим голосом выдал!.. Слышал я разные россказни про этот приборчик, чудеса чудесные! Восемь сотен инфо! Это серьезно. Правда, лицензия тоже дорого стоит… Откуда ж у тебя, красавец, такое чудо взялось? «Всезнайка» — это не шутка, а ты что-то не похож на знатного арранта! Ладно… В общем, так. Деньги верни, тебе сейчас Михалыч форс-мажорный счет выставит — и все. А если пузыриться вздумаешь, я тебе в самом деле «всезнайку» вырежу, а аррантским властям, буде из центра или хоть из ОАЗИСа пришлют чинарей, скажу, что у тебя разрешения нет, и тогда тебе же хуже будет. Я знаю, что говорю! Пошли, ребята!
Тут в комнату просунулась рожа Барановского:
— Ребята, ну, в самом деле… Вы не должны обижаться. Я с иностранцами, с инопланетными гражданами очень вежлив. Очень. Но тут… ведь вы сами не захотели. Так что теперь… гм… придется пойти на выполнение условий Анатоль Петровича. Да. Так что сто инфоциклов превратят нас в лучших друзей и вернут нашим отношениям утраченный душевный комфорт.
— Во как объяснил, золоторотец! Язык какой!.. Вот-вот, — упитанным басом высказался ушастый и со скрежетом почесал шею, изысканностью манер немедленно напомнив Пса.
За незваными гостями хлопнула дверь. Я вонзил в Гендаля Эрккина бешеный взгляд и заорал, срываясь на хрип:
— И что ты… если бы они в самом деле искромсали бы мне руку, то… то сидел бы и смотрел?! Хотя у тебя и оружие есть, да такое, что они и пикнуть бы не посмели?!
Пес спокойно выслушал мою гневную речь, облизал свои серые губы, потер подбородок громадной грубой пятерней и неспешно отозвался:
— Ну, теперь вот что, эге. Этот ушастый все дельно говорил. А что? Его можно понять. Верно, он тут совладелец или обеспечивает безопасность… да. Требует свое. И что ж? Я бы на его месте тоже требовал, и еще пожестче, чем он! Так что ты на него не тяни, а лучше подумай, как нам из этой болотной жижи выпутываться.
Я сжал губы. В голове жужжало, словно туда втиснулся рой насекомых. Никогда еще не приходилось бывать в таком унизительном положении!.. В самом деле, даже на Марсе, в сфере действия смертоносных посохов Аколитов, я и то чувствовал себя более человеком, чем сейчас! Надо ж так случиться, что наши документы сгорели при аварии! А ведь он прав… он в самом деле прав, этот местный криминальный деятель. У меня нет лицензии на ношение лейгумма. И то, что я слышал об установленных на Избавленных территориях законах, касающихся нарушения режима по аррантским технологиям, — мало не покажется. Я в бешенстве врезал ладонью по столу и крикнул вздорным, ломающимся голосом:
— Да что же это такое?! Меня размазали здесь, как последнее ничтожество… а ведь по одному слову моего отца эта заштатная планетка могла чуть ли не направление вращения поменять, и все прыгали бы и пресмыкались! Это он, мой отец, сделал так, что я угодил в такое дурацкое положение! Я, почетный гражданин Содружества, потомственный Предвечный! Я с малых лет ношу лейгумм, и тут вдруг мне угрожают тем, что я могу понести наказание за его незаконное наличие!.. Глупость, абсурд какой-то! Ну так если он меня сюда забросил… подставил вот так… пусть и вытаскивает! Он не откажет единственному сыну! Он мне сам дал разрешение, — я презрительно скривил губы, — на один сеанс связи с ним!.. И мне кажется — самое для того время!
— А не рано? — не поднимая головы, спросил Гендаль Эрккин. — Я так, может, всего и не кумекаю, но мне кажется, что не повод. Мелочь это.
— То, что преступники угрожают расправой — мелочь?!
— Во-первых, с чего ты взял, что они преступники? Работают люди, каждый ведь кусок по-своему имеет. Мы ведь в самом деле им задолжали, я б на их месте тоже сердитый был. Эге, — Эрккин оскалил зубы. — Вот так-то, Рэм. Но чего я тебя лечу-то? Ты уже взрослый — вон гонору на семерых. Сам и кумекай, связываться тебе с отцом или нет.