Деланный слуга императора не ответил, и кнут щелкнул снова. В этот раз его удар пришелся на мою руку, которую я машинально выставил для защиты.
Боль обожгла кожу, прокатившись жаркой волной гнева по телу. От этой яркой вспышки на глаза упала алая пелена, и я зарычал.
Ладони вдруг стали горячими. Я машинально выставил их вперед. И тут же последовала новая атака.
Но она утонула в огненном росчерке, в одно мгновение пролетевшим от меня к браконьеру.
— А-а-а! — заорал Степан, отбрасывая загоревшийся хлыст. — Юрка! Да он маг!
«Кто? Я?» — пулей проскочило у меня в голове и исчезло.
Черные вихри поднялись вокруг меня, поднимая волосы.
— Лес нужно уважать, иначе беда будет, — хрипло вырвалось из моего горла.
Степан отскочил от меня и вскинул ружье.
— Да кто ты такой⁈
— Служитель Изнанки. Харр. Проводник, — слова слетали с моих губ против воли.
И тут раздался выстрел. Юрка со страху разрядил в меня ружье. В грудь ударило свинцовым кулаком. Я пошатнулся, но устоял.
Все это происходило будто не со мной. Я чувствовал, осознавал, но никак не мог управлять своим телом.
— Вы нарушили закон, — прорычал я и сделал шаг вперед. — Вы понесете наказание.
Еще шаг.
Выстрел.
Сильная боль в животе тряхнула меня, но я не согнулся.
— Мое имя Вениамин Третий, из рода Форестайнов. Запомни это имя навеки.
— Твою ж… Юрка, валим! — взвизгнул на одной ноте Степан, глядя, что я продолжаю идти к ним, несмотря на два выстрела.
Он вскочил на коня, и через мгновение, я уже стоял один на дороге.
Тело вновь начало меня слушаться. Точнее, ноги подкосились, и я осел на дорогу.
«Что это сейчас было⁈» — мысленно орал я, задыхаясь от боли.
Руками лихорадочно ощупывал себя, но ни единой дырки или кровавого следа я не нашел.
«Но в меня стреляли!»
Кое-как я отполз на обочину и сел на траву, пытаясь собраться с силами. Ладони горели, грудь болела, голова трещала — но я был жив. После двух выстрелов! Даже кожа на руке не треснула от удара кнута.
Поискав глазами рюкзак — он был в метре от меня — я никак не мог заставить себя сделать хоть одно движение, чтобы его подобрать.
Просто сидел и не двигался, глядя на небо и яркое солнце. Пока со стороны Васильевки не появилась телега.
— Виктор Викторович, а что случилось? — раздался надо мной голос деда Корнея. — Упал? Напали?
Я поднял голову и пустыми глазами глянул на него.
— Ох, беда-беда! — проворчал старик и спрыгнул с телеги. — Сейчас я тебе помогу.
Словно пушинку он поднял меня и мой рюкзак, аккуратно положил в сено, а потом развернул лошадь и помчал к дому бабки.
Умом я все понимал, но ни сил, ни желания как-то реагировать на происходящее у меня не было.
Я лишь закрыл глаза и позволит темноте забрать себя.
— Давай, просыпайся, — тихий, мягкий голос с трудом прорвался сквозь вату в голове. — На дворе уже солнце встало, завтрак на столе, а ты все спишь.
— Я не сплю, — язык еле ворочался. — Пить.
Мне сунули стакан в руки, и я поднял голову, чтобы сделать глоток. Перед глазами все закружилось, но я успел понять, что нахожусь в своей спальне.
— Наконец-то! Витюша, ну как же ты так? — блестящие глаза Анфисы Александровны смотрели на меня. — Корней говорит, что на дороге тебя нашел. Я еле тебя отмыла. Что случилось? И почему у тебя в рюкзаке кости?
— Это Игоря. Надо похоронить… — выдохнул я. — Я еще посплю, хорошо?
— Спи, конечно, спи.
— Кстати, ты знаешь такого человека, как Вениамин Форестайн?
— Святые! Где ты про него слышал⁈
— Я был им… — прошептал я, и сладкая дрема разом накрыла меня и утащила в блаженную темноту.
Я открыл глаза, когда за окном вовсю стояли вечерние сумерки. Бабка сидела рядом на кресле, укутанная в плед, и тихо посапывала. Рядом с ней стоял на подносе чугунок. Поведя носом, я четко ощутил запах борща. Желудок требовательно сжался, и это заставило меня подняться с кровати.
Анфиса сразу проснулась.
— Витюша! Как ты? — беспокойно спросила она. — Тебя Корней еле живого притащил в дом. Что случилось?
— Да я и сам не понял, — ответил я, подтянув к себе суп. — А ложка есть? Хотя я готов его так хлебать.
— Держи, — она протянула меня приборы. — Так что ты помнишь?
— Я пошел за костями…
— Святые! Какими костями⁈ — всплеснула Анфиса руками.
— Так, душу нужно отпустить одного служивого, — насупился я. — Просил найти медальон и перезахоронить.
— Так вот, что у тебя в рюкзаке…
— Залезла, да? — я вдруг оглядел себя, — а одежда где моя? Медальон?
— С пулей-то? Вон лежит, — она качнула головой в сторону тумбочки, — знала, что важная вещица. И что дальше?
— Нашел все, собрался, пошел по дороге. И тут ко мне прицепились два… — я на мгновение задумался, подбирая слово, — наездника.
— И ты что?
— А я что? Смотрю, мешок с тушей на боку лошади. Значит, браконьеры. Что мне они сделать могут? Я ж Васильев.
— А они-то откуда это знали? Ты выглядел как бродяжка!
— Они так и подумали. Мол, что несешь в рюкзаке. Я ответил, что не их дело, и отправил их своей дорогой.
Бабка ахнула и приложила сухую ладонь к губам.
— Один из них слез с лошади и решил меня проучить, — я дернул плечом. — Кнутом.
На Анфису было страшно смотреть: она побледнела, глаза выпучила и почти не дышала.
— Рюкзак спас. А потом случилось странное.
— Что? — выдохнула бабка.
— В меня выстрелили.
Я думал, что бабку инфаркт хватит, но вместо того, чтобы упасть в обморок, она подскочила, сжала кулаки, и вокруг нее вспыхнули яркие огоньки. Золотистые искры заметались по всей комнате и вдруг застыли над ее головой.
— Анфиса Александровна, — тихо позвал я. — Возьми себя в руки. Я жив, как видишь. Ни одной дырки.
— Да я их… Да они у меня! — она затрясла кулачком. — Прокляну!
— Ты и так можешь?
— Я очень многое могу, но тебе знать об этом не надо. Что было дальше?
Я коротко описал ей, как у меня горели ладони, как вспыхнул кнут и взвились черные вихри. Бабка слушала не перебивая.
— А Форестайн? — едва слышно спросила она.
— Он говорил через меня, — я глянул на свою руку, а красной нити, что дал мне Еремей, там не было. — Вселился в меня. Наверное, он защитил меня. Ты знаешь, кто это?
— Старая сказка. Очень старая. Я и не думала, что когда-нибудь услышу эту фамилию.
— Расскажи, что знаешь, — потребовал я, отставляя пустой чугунок.
— Я даже не могу вспомнить, когда это происходили эти события. Но говорят, что лет так триста, а то и все пятьсот назад. Древний клан Форестайнов владел множеством артефактов. Они собирали их по всему свету поколениями. Но не все найденные вещи приносили им счастье. Я слышала, что однажды кто-то из них наткнулся на деревянную табличку, от которой исходила странная сила. С нее-то все и началось.
— Что началось?
— Их упадок. Самая понятная, на мой взгляд, версия, что находка была проклята. Еще сказывали, что Форестайны чуть ли не передрались за деревяшку. Тут, увы, правды нам не узнать.
— А что она делала?
— Она усиливала способность владельца.
— Да, я бы за такую поборолся, — выдохнул я.
— Так или иначе, постепенно клан стал уменьшаться. Сокровища семьи начали появляться на всевозможных тайных аукционах, а сами Форестайны и вовсе сгинули.
— Как это сгинули?
— Умерли, — пожала плечами бабка. — Тут же знаешь как, не оставил наследников, вот и род весь вышел.
— Интересно, кого же я встретил тогда?
— Меня больше интересует, почему сейчас, — она подхватила чугунок и пошла к дверям. — Ты давай отдыхай.
И скрылась, оставив меня наедине с мыслями.
Почему я выжил после выстрела? Я помню, что ужасно болела грудь и живот. Туда и попал Юрка.
Я поискал глазами свою одежду, но бабка, видимо, выбросила ее от греха подальше.
Мне нужно срочно вернуться к Грете и узнать у нее, как такое возможно, что в меня вселился Форестайн, да еще и колдовал через меня.
Я упал на подушки и зажмурился, представляя черные скалы, но они почему-то не спешили меня пускать к себе. Вместо Изнанки я банально уснул.
— Людмила Петровна, это опять я! — с улыбкой сказал я, глядя на сотрудницу почты.
— А тебе ответ еще не пришел, — покачала головой она. — Или еще что отправить хочешь?
— Посылку! — я потряс коробкой, в которой были сложены останки Игоря и его медальон.
Я все собрал в плотный мешочек, проложил сеном, а сверху еще и письмо добавил. Повезло, что нападение тех двух браконьеров не повредили череп Смирнова.
— Я к вам часто теперь ходить буду, — я протянул посылку. — Вот на этот адрес нужно все отправить. И можете пометку сделать, что хрупкое?
— Конечно, сделаю, — улыбнулась Людмила Петровна. — А почему часто? На работу устроился?
— Можно и так сказать. Да. На работу, — я мысленно усмехнулся.
— Вот держи квитанцию. Все отправлю.
— Спасибо!
Я вышел с почти, прижимая к груди бумажки, и не мог перестать улыбаться. Права Грета, как дело сделаешь, сразу легко становится.
К ней, правда, мне пока не удалось попасть. Что-то мешало переходу, и сколько бы я ни пытался, Изнанка меня не принимала.
Я уже всю голову сломал, размышляя об этом. Даже к Еремею ходил. Он выслушал мою историю и, дернув уголком губ, сказал, что я перерасходовал силу.
А как я мог ее перерасходовать, если у меня ее и нет? На этот вопрос отшельник не ответил.
С другой стороны, старик Форестайн с того случая на дороге тоже не появлялся. Сначала я даже обрадовался, но потом даже скучать начал.
Так и прошли три дня: я пытался перейти на Изнанку, слушал Санька, который почти не вылазил из домика на дереве, лишь изредка наведываясь домой, да помогал Андрею по хозяйству.
Бабка только смурная ходила. Я слышал, как она все в сундуке своем копалась, ворчит себе под нос, да брови хмурила. Один день, вообще, с утра ушла и до вечера не появлялась.