я не имеет значения, да и едва ли он возможен. В современной психиатрии нет общепринятой классификации, ни даже номенклатуры психических болезней. Разве не все равно, страдал ли он периодической меланхолией или дегенеративным помешательством»[39]. Чиж склонялся к диагнозу «дегенеративного помешательства» на том основании, что помимо резких колебаний настроения, ипохондрии, заторможенности «у Гоголя, по всей видимости, были обманы чувств», – писал он. Итальянский профессор-психиатр Ломброзо (конец XIX века) полагал, что Гоголь умер «от истощения сил или скорее от сухотки спинного мозга». Баженов посчитал это утверждение «безосновательным». У биографа Гоголя В. М. Шенрока была своя точка зрения на страдания писателя: «Последнее десятилетие жизни Гоголя представляло картину медленного, тяжелого и упорного процесса физического разрушения наряду с явлениями упадка таланта и болезненного напряжения религиозного экстаза. Нелепо повторять избитую легенду о сумасшествии Гоголя, так долго державшуюся в публике, но нельзя отрицать и нарушение душевного равновесия. Никто из знакомых не признавал наличия у него психического расстройства, хотя С. Т. Аксаков считал его возможным в будущем. Но не было и тех, кто решился бы утверждать, что в последние годы не замечали резких перемен, и это впечатление не может быть не принято в расчет при суждении о последних годах. Усиление душевных недугов и страданий бесспорно, но дошло ли оно до степени умственных болезненных переживаний, это вопрос»[40].
Сам Гоголь называл свою болезнь «периодической». Он писал своему современнику Дондукову в одном из писем: «Овладела мною моя обыкновенная периодическая болезнь, во время которой я остаюсь как бы в неподвижном состоянии в своих покоях в продолжение двух-трех недель». Популярные московские врачи, наблюдавшие и лечившие Гоголя в последние дни его жизни (Овер, Полунин, Варвинский, Тарасенков, Эвениус, Сокологорский, Клименков и др.), не были психиатрами. Среди них были хирурги, окулисты, терапевты, и они ставили соматические или неврологические диагнозы. Многообразие проявлений болезни Гоголя, трансформация синдромов затрудняли трактовку диагноза. Некоторые авторы вообще отрицали наличие душевного заболевания у Гоголя на том основании, что, по их мнению, психическое расстройство не могло привести к гибели. Врач Шереметевской больницы Алексей Терентьевич Тарасенков, присутствовавший при последних днях и часах жизни Гоголя, хоть и не был психиатром, но в своей практике иногда наблюдал таких больных, о чем свидетельствуют опубликованные им статьи: «Помешательство ума после холеры», «Об умалишенном, у которого после смерти найден кусок дерева в желудке», «Несколько случаев перемежающегося сумасшествия». Но это были единичные наблюдения, а с такими психическими расстройствми, как у Гоголя, ему, видимо, не приходилось сталкиваться. Остается загадкой, почему врачи не заподозрили душевную болезнь, о которой говорила вся Москва, и не пригласили на консультацию психиатров. Терапевт Александр Иванович Овер, к которому Гоголь иногда обращался с жалобами на «прекращение работы кишечника и желудка, замедление пульса, похолодание конечностей, на боли в разных частях тела», говорил коллегам: «Несчастный ипохондрик. Не приведи бог его лечить. Это ужасно».
После смерти Гоголя свои рассуждения о его болезни написал врач А. Т. Тарасенков: «Одни называли болезнь “нервической лихорадкой”, другие воспалением в мозгу, третьи – расстройством умственных способностей и считали, что умер голодной смертью. В Гоголе все имело особый характер, и болезнь его выходила из ряда обыкновенных, часто встречающихся, ее трудно выразить одним словом и назвать по имени. Я сам в недоумении от всего, что касается натуры Гоголя. Признаки болезни состояли в болезненной чувствительности живота, неправильном отделении кишечника, при этом ощущал слабость сил и упадок духа. Можно предположить ипохондрию, но, в отличие от нее, он не любил лечиться. Можно назвать болезни тиф, гастроэнтерит, мания религиоза, что и было сделано. Трудно признать тиф за нервную горячку, он имеет другие признаки. На воспаление мозга (менингоэнцефалит) указывают многие симптомы, но не было ни конвульсий, ни параличей. Нельзя говорить, что умер от голода, так как не вовсе был лишен пищи, исключая последние три дня. Нет причин предполагать и сумасшествие, так как был в сознании и памяти. Из всего каталога болезней трудно выбрать одну. Само творчество потрясло его здоровье»[41].
Доктор Иноземцев, приглашенный к умирающему Гоголю в качестве консультанта, расценил заболевание предположительно как «катар кишок». Поразительно, что Гоголь, незнакомый с психиатрией, но, как мастер слова, дал описание своих болезненных проявлений почти с точностью психиатра-профессионала. Современным психиатрам остается только применить к этим описаниям соответствующую терминологию.
Даже 100 лет спустя после смерти Гоголя психиатры затруднялись поставить точный диагноз заболевания Гоголя. Интересны рассуждения профессора-психиатра А. Н. Молохова из Кишиневского университета, он писал в 1967 году: «Никаких кататонических проявлений у Гоголя не было. Поведение до конца оставалось продуманным. Убеждение в неизбежности смерти диктовалось направленностью мышления, обусловленное тревогой и отчасти слуховыми галлюцинациями. Эмоциональность была напряжена. Инстинкт самосохранения угас. В современной психиатрической систематике еще нет такого очерченного заболевания, к которому уверенно можно было бы отнести болезнь Гоголя. Много данных за вялый шизофренический процесс, протекающий в виде его простой апатической формы… Не просто устранить распространенное среди психиатров мнение о шизофрении Гоголя. Главным документом, говорящим против шизофрении, остаются его адекватные письма к матери».
После анализа болезненных проявлений профессор Молохов делает вывод: «Болезнь нужно определить как патологическое развитие личности с паранойяльным изменением мышления»[42].
Авторы книги «Экспедиция в гениальность» (1999), согласуясь с профессором психиатром Дмитрием Евгеньевичем Мелеховым, пишут: «Нозологическая трактовка болезни Гоголя до сих пор остается предметом дискуссии (маниакально-депрессивный психоз или приступообразная шизофрения, на первых стадиях протекающая в форме аффективных приступов)». И далее авторы продолжают: «Даже при отсутствии истории болезни и компетентного врачебного описания из потрясающих по наблюдательности и художественной точности самоописаний (Гоголем) явно следующее: “Гоголь страдал аффективано-бредовым психозом с кататоническими симптомами и приступообразным циркулярным течением”». В пользу рецидивирующей циркулярной шизофрении, по мнению авторов, «говорят бредовые и кататонические проявления во время приступа, изменение личности, утрата творческой свободы и того легкого, жизнерадостного, искрящегося веселья и юмора, которым Гоголь владел до начала болезни… Все это позволяет говорить о том, что у больного в ходе болезни нарастали шизофренические изменения, выходящие за рамки только ослабления или одряхления, которые, иногда, наблюдаются у больных циркулярным психозом в более пожилом возрасте». Профессор Мелехов и авторы вышеуказанной книги посчитали неприемлемыми те лечебные мероприятия, которые проводили врачи у постели Гоголя: «При отказе от пищи и прогрессирующем истощении врачи применяли с лечебной целью пиявки, кровопускания, мушки, рвотные средства вместо укрепляющего лечения и искусственного питания… Болезнь и смерть Гоголя – типичный случай, когда врачи еще не умели распознавать это заболевание, которое еще не было описано в медицинской литературе»[43].
Сейчас, с высоты XXI века, было бы смелым обвинять врачей середины XIX века в некомпетентности в отношении установления диагноза. Была некомпетентна в те годы сама психиатрия, а лечившие Гоголя врачи к тому же не были психиатрами. В отношении лечения Гоголя они применяли те средства, которые были им доступны, их считали чуть ли не панацеей. Хотя для Гоголя, находившегося в крайнем физическом истощении, они были противопоказаны, о чем писали Тарасенков, Баженов, Чиж и другие авторы.
Болезнь, которой страдал Гоголь, была коварна тем, что поражала самые тонкие структуры мозга, труднодоступные для изучения. На основании описанных выше психических расстройств можно сделать определенный вывод. Душевная болезнь Гоголя протекала приступами. Проявления ее постепенно усложнялись от приступа к приступу: сначала были детские страхи и кратковременная заторможенность, затем депрессии с ипохондрическими проявлениями, сенестопатиями, сменявшиеся гипоманиями или маниями. С годами депрессии становятся более глубокими, доходившими до раптуса и суицидальных тенденций, появляются бредовые идеи религиозного содержания, зрительные и слуховые галлюцинации. Нарастало изменение личности – манерность, вычурность, элементы резонерства в письмах к друзьям, эмоциональная холодность, падение творчества, углубление кататонических проявлений, перешедших в глубокий ступор, приведший к полному отказу от еды и смерти от последствий длительного голодания.
Такой представляется картина развития душевной болезни Гоголя, погубившей великого русского писателя. В 50–60-х годах XX века (через 100 лет после смерти Гоголя) больных с кататоническим ступором было немало в психиатрических больницах (сейчас их практически нет в связи с применением новых психотропных средств). По выходе из ступора больные обычно подробно рассказывали о том, что происходило вокруг, т. е. нарушения памяти у них не отмечалось. То же самое было и у Гоголя, по описанию врача Тарасенкова. Не было у него и глубокого помрачения сознания.
Таким образом, на основании вышеописанной клинической картины можно сделать вывод, что Гоголь страдал тяжелым душевным недугом в форме шубообразной (приступообразно-прогредиентной) шизофрении.