Депрессия временами принимала характер ажитированной (ажитация – крайне возбужденное состояние духа). В 1840 году он жалуется друзьям: «Необыкновенная раздражительность нервов, ни на стуле, ни на ногах, ни на постели не нахожу места. Это та самая тоска и беспокойство, которое я видел у Виельгорского в последние минуты его жизни». Чаще всего Гоголь открывал душу своей приятельнице Александре Осиповне Смирновой (в девичестве – Россет). В одном из писем он писал ей: «Как сильно могу я страдать, но другие не видят моих страданий».
В 1842 году, после кратковременного подъема настроения, у Гоголя начался его спад. 10 февраля 1842 года он пишет Языкову: «Меня сжимает тоска, мне нужно уединение. Разрываются последние узы со светом». Этот приступ депрессии приобрел затяжной характер. Начавшись в феврале, он продолжался и в марте. Гоголь все больше становился пленником своего настроения. В конце 1843 года у него был период подъема, но уже в январе 1844 года он пишет Смирновой: «Душа изнывает от странной тоски. Исхудал, воды действуют дурно, всякое умственное занятие производит хандру. Изнурение сил полное». В дальнейшем депрессивные состояния становятся более глубокими и более продолжительными. В январе 1845 года он жалуется своему другу Языкову на «нервическое тревожное состояние и расклеивание во всем теле». В одном из писем Плетневу в 1845 году пишет: «Такая ужасная тоска, что повеситься или утопиться было бы лекарством».
С конца 30-годов и до 1848 года Гоголь почти постоянно живет в Италии, в Россию приезжал изредка для устройства дел своих сестер или для издания своих произведений. За границей колебания настроения продолжались, но, по его мнению, были менее глубокими, чем во время пребывания в России. Он связывал это с благотворным влиянием южного климата.
Глава 10Полиморфизм душевных расстройств
Проявления душевной болезни Гоголя отличались чрезвычайным полиморфизмом (многообразием) и включали почти все синдромы (совокупность признаков болезни), известные в психиатрии, кроме нарушения памяти и глубокого помрачения сознания. Скрытный характер Гоголя, его умение, как он выражался, «не показывать наружно» свои недуги, не позволили сделать их полностью доступными для изучения. Одним из проявлений его болезненного состояния была ипохондрия – «утрированная озабоченность своим здоровьем, убежденность в существовании того или иного заболевания, вопреки аргументированным возражениям специалистов» (Психиатрия. Национальное руководство, 2009, с. 314). В народе таких больных называют «нытиками». По определению академика А. В. Снежневского, у них «внимание к своему здоровью приобретает чрезмерный характер».
Популярный в Москве в XIX веке терапевт Александр Иванович Овер считал Гоголя «тяжелым ипохондриком». В течение всей жизни (кроме периодов маниакального состояния) Гоголь опасался за свое здоровье. Будучи в гимназии, в возрасте 12 лет он уже считал, что «опасно болен» и предупреждал об этом родителей. Но не объяснял, в чем опасность болезни. Это были неопределенные жалобы.
В 1832 году ездил в Полтаву, обследовался у врачей, но рекомендации их выполнять не стал, боялся, что «будет хуже». В это время жаловался на тяжесть в желудке и его «недеятельность», считал, что его здоровье «еле держится». В 1833 году в возрасте 24-х лет стал жаловаться на «зябкость» в теле и похолодание конечностей: «Ноги как несогреваемый лед». Просил у врача Дядьковского заочно рецепт. Но, получив пилюли, принимать их не стал: «вдруг в рецепте ошибка или дадут вместо лекарства яд».
В 1834 году в письме к своему земляку Максимовичу Гоголь пишет о неприятных ощущениях в теле: «Признаки моей болезни состоят в охлаждении конечностей, болезненной чувствительности живота и неправильном отделении кишечника. Болезненные припадки начинаются внезапно, появляется упадок сил, слабость и упадок духа». Позже, будучи за границей, он пишет друзьям, что «болен неизлечимой болезнью».
В 1836 году Гоголь обращается к европейским врачам с жалобами на «боли в области желудка, кишок, печени, сердца, головную боль, на замедление пульса». Одни врачи предполагали, что у него «катар желудка и кишок», другие считали, что он «страдает заболеванием печени», которая «увеличилась и не оставила места для легких», а некоторые подозревали чахотку. Только немецкий профессор Шенлейн расценил его заболевание как «нервическое расстройство». Он объяснил, что «не телесные болезни вызывают хандру, а хандра приводит к неприятным ощущениям в теле», и посоветовал принимать гомеопатические средства, морские купания и соблюдать диету. Гоголь лекарствам не доверял, но морские купания и влажные обтирания делал регулярно.
Несмотря на эти меры, неприятные ощущения в теле продолжали его беспокоить. 31 декабря 1838 года Гоголь пишет из Италии другу Александру Данилевскому: «В брюхе как будто сидит какой-то дьявол и мешает всему. Никакого аппетита не имею». В этом же году он описывает свои болезненные явления своей приятельнице А. О. Смирновой: «Моя геморроидальная болезнь обратилась на желудок. У меня вся болезнь в кишках, в печени и в желудке». Длительное время ощущал «зябкость, онемение и похолодание конечностей».
28 марта 1845 года Гоголь пишет А. П. Толстому, что у него боли во всем теле, которое дошло до «странного охлаждения, никак не могу согреться. В беготне провожу весь день». Появились мысли о приближении смерти, о чем сообщает в апреле 1845 года профессору С. П. Шевыреву: «Появились признаки, которые говорят о том, что надо честь знать и уступить место живущим».
В следующем 1846 году Языков пишет брату, что у Гоголя «зародыш всех болезней», он считает, что у него «особое устройство головы и неестественное положение желудка – «вверх дном». Ипохондрические жалобы обычно всегда появлялись у него во время приступов депрессии и сопровождались сенестопатиями (неприятные ощущения в разных частях тела): «Зябну до такой степени, что выбегаю на воздух, не знаю, как и чем согреться, руки – несогреваемый лед». В дальнейшем ипохондрические расстройства то ослабевали, то усиливались, но полностью не исчезали.
Помимо ипохондрических расстройств у Гоголя появлялись временами и такие, на которых он меньше фиксировался, хотя они тоже были неприятны. Это так называемые явления навязчивости – «состояния, при которых чувства, мысли, страхи, воспоминания, влечения, двигательные акты возникают у больного помимо его желания, но при сознании их болезненности» (А. В. Снежневский).
В 1848 году Гоголь пишет одному из своих приятелей: «У меня расстройство внутри. Вижу, человек спотыкается, воображение за это ухватится и начинает развивать все в страшных призраках, и они до того меня мучают, что не дают спать, истощают силы». Профессор психиатр В. Ф. Чиж писал в 1903 году о том, что «навязчивые идеи нередки при психическом вырождении или “дегенеративном помешательстве” (шизофрении)».
Временами у Гоголя появлялись явления так называемой «речевой стереотипии». По определению академика А. В. Снежневского, это однообразное повторение одних и тех же фраз. Вернувшись в Россию из поездки в Европу, Гоголь сочинил наивную песенку:
Счастлив, кто купил себе
В Гамбурге штанишки,
Благодарен я судьбе
За свои делишки.
Он напевал ее ежедневно по несколько раз, так что все, кто ее слышал, запомнили наизусть. Однажды, будучи в гостях у друзей, Гоголь вместе со всеми пел малороссийские песни и мотив одной из них, которая ему особенно понравилась, он повторил 30 раз, так что утомил всех. Такие частые повторения куплетов песен или понравившихся ему фраз отмечались в течение всей его жизни.
В некоторых письмах Гоголь, не знакомый с медициной, удивительно точно описывает тягостные для него явления «психического автоматизма». В книге «Психиатрия. Национальное руководство» дано такое определение этого явления – это «ощущение овладения, возникающее при мнимом воздействии на больного тем или иным видом энергии»[26]. В первых главах уже описано состояние, когда он против своей воли поехал за несуществующей девушкой в Европу, почувствовав, что не может противиться этому влечению.
Такое же чувство испытал Гоголь, когда ухаживал за умирающим юношей Виельгорским: «как будто был прикован к нему непостижимой силой». Незадолго до смерти, во время посещения обители «Оптина пустынь» у него появилось необычное ощущение, о котором рассказал отцу Матфею: «Хочу молиться, но через одну-две минуты мысли расхищаются, приходят в голову непрошеные гости и уносят помышления бог знает куда, бог знает в какие места, прежде, чем я успеваю очнуться. Хочу думать об одном, а думается о другом». В другом письме он писал: «Мысли мои расхищаются, а вместе с ними исчезают новые идеи, представления, появляется опустошение в мыслях, и я не могу ими управлять». Явления психического автоматизма входят в состав сложного синдрома Кандинского-Клерамбо.
Помимо «отнятия» мыслей, у Гоголя в течение жизни явления психического автоматизма периодически проявлялись в виде так называемого ментизма – «непроизвольного течения мыслей и представлений»[27]. Он описал это явление в письме к своей матери 24 июля 1829 года: «Хандра. Перо дрожит в руке. Мысли тучами набегают одна на другую, не давая одна другой места. Какая-то невыразимая сила сталкивает их». В более позднем возрасте, в 1840 году, он пишет в одном из писем Погодину: «Я чувствую, как в голове шевелятся мысли как разбуженный рой пчел, и я засел за работу, но нервическое пробуждение обернулось нервическим расстройством. Я думал, от недостатка движения, и пустился ходить, но стало еще хуже».
Кроме упомянутых выше болезненных расстройств, Гоголь в письмах к разным лицам описывает необычное и непонятное ему душевное состояние – нереальность обстановки (дереализация). В ту пору, когда он ухаживал за больным юношей Виельгорским, ему показалась странной обстановка – «я читал в ней повторение чего-то отдаленного, когда-то давно бывшего». Это так называемое явление «дежавю» – уже виденное. Такое же ощущение нереальности появилось у него после просмотра комедии «Ревизор»: «Мое творение показалось мне странным, как будто не мое». По определению профессора А. В. Снежневского, это «отчуждение восприятия» (жамевю – никогда не виденное).