Сигитас знал, что Рамунас может столковаться по-русски — научился у военнопленных, но то, что его друг и по-немецки кумекает, — это для мальчика оказалось новостью.
А Мяшкис увязался за немцем: бежит, громко лает, оскалил пасть.
— Мяшкис, Мяшкис, назад, нельзя! — крикнул ему Рамунас.
Пес как будто и не слышит его, лает еще сильней.
Вдруг Рамунас увидел, что немец остановился и поднимает руку. Мальчик почуял беду и бросился к собаке.
— Мяшкис!
— Не беги! — взвизгнул за спиной у него Сигитас и тут же спрятался за дерево.
Раздался сухой хлопок пистолетного выстрела. Пес взвыл. Вой этот разнесся по лесу, эхо подхватило его и повторяет на сотню разных голосов.
— Мяшкис, Мяшкис! — закричал Рамунас.
Пес стал вертеть головой, виться волчком на месте, потом лег на брюхо и медленно пополз к мальчику.
— Мяшкис, песик…
Мяшкис виновато поджал хвост и встал на задние лапы. По отвисшему уху у него катились мелкие бусинки крови. Пес смотрел на темные капли, которые быстро впитывались в сухой мох, потом вскинулся, залаял и снова лег.
— Мяшкис, бедняга, подстрелили тебя… — Рамунас стал гладить его и попытался было разглядеть рану, но пес не давался и отполз в сторону.
— За ч-что его? — подбежал испуганный Сигитас.
— За что… Догони да спроси, — сердито ответил Рамунас. Он отвернулся и исподтишка вытер глаза.
Мяшкис лизал кровь на своих передних лапах и жалобно визжал.
ПОД РАЗЛАПИСТОЙ ЕЛЬЮ
Мальчики нарезали прутьев, наломали еловых веток и устроили для собаки шалаш. Подстелили сухого сена. Мяшкис не переставая визжал, вздрагивал, но в шалаш полез и улегся там. Рамунас нашел у себя в кармане крошки хлеба, но пес и смотреть не желал.
— Угодили бы чуть пониже — и конец, — задумчиво произнес Рамунас.
— Мы бы закопали его под сосной.
— Под самой высокой, там, на горке.
— А крест поставили бы?
Тут Рамунас встряхнул головой, точно со сна.
— Дурак! Мяшкиса хоронишь? А березовой каши не хочешь?
Сигитас боязливо отбежал. Лучше не ждать, пока Рамунас повалит на землю. Вот прибавил бы кто-нибудь Сигитасу годика два, он бы иначе говорил с Рамунасом! А теперь… И почему он не родился раньше да не вырос повыше?
— Сигитас, иди сюда. Не будь ты знаешь кем… — приветливо, но твердо заговорил с ним Рамунас. — Сегодня ночью я сбегу. Точно. Пусть хоть веревками вяжут — не удержат. Возьму с собой Мяшкиса и дуну.
— С Мяшкисом?
— Не бросать же мне его! А хочешь, давай вместе сбежим. Нам ведь по пути.
Еще бы не хотел Сигитас бежать вместе с Рамунасом! Да с Мяшкисом! Только он сомневается, хорошо ли это — бросить все и тайком сбежать. А вдруг немцы…
Сигитас помнил, как это было: однажды к ним в городок нагрянули фашисты. Они ломились в дома, ловили мужчин и заталкивали в грузовики. Его отец, с недобритой щекой, встал от стола и сказал: «Я им служить не стану! Не пойду!» Он выскочил в окно и побежал к ольховой рощице. Но тут раздались выстрелы; отец остановился, качнулся и упал на грядку в огороде. Сигитас закричал страшным голосом, залился слезами, а потом еще долго не могли его успокоить. Страх и теперь временами так сжимает горло, что мальчик начинает заикаться, голос его прерывается.
— Ну как, Сигитас?
Взгляд Сигитаса блуждал по пастбищу. Конечно! Пеструха снова скрылась.
— У, ведьмища! — процедил сквозь зубы мальчик и стегнул кнутом мох. — T-ты меня по-помнишь…
Солнце уже было высоко, самый зной. Коровы забрались в осинник, залегли в тени, жевали. Овцы топтались, подрагивая хвостами — отмахивались от назойливых мух. Одной только Пеструхи нигде не было. Всегда она так: только упустишь ее из виду — ищи дотемна. Сигитас вроде бы крепко ее спутал, чтобы не ускакала, но ей все нипочем.
— Пеструха! Вот я т-тебя, ух! — заорал Сигитас, а сам не знал, в какую сторону кидаться.
«Пеструха!»
Эхо повторяло его голос, а потом снова воцарялась тишина.
Да, теперь наплачешься! То ли дело раньше — скажешь Мяшкису, тот сорвется с места и мигом отыщет. Стой себе да слушай, где он лает. А теперь Мяшкиса и не тронь. Неужели самому пуститься на поиски, бежать к речке или в чащу? Сигитас пас коров уже второе лето, а все побаивался далеко заходить в лес.
Рамунас подтянул ремень обвисших штанов и неожиданно предложил:
— Пошли!
Только он не пошел, а побежал бегом да еще стал на бегу подскакивать то на одной, то на другой ноге. Подберет горсть сухих шишек и кидает в деревья, покрикивает. Ему нравится, что рука у него меткая, что от его голоса гудит весь лес.
Белый парус реет,
Расступитесь, волны… —
наконец запел он высоким тонким голосом. Рамунас старался, чтобы получалось с переливами — так красивее.
— Попомнит она меня… Унесла ее нелегкая, а ты тут ходи, гоняйся за ней, шляйся неизвестно где, — бормотал Сигитас себе под нос, все больше отставая от приятеля.
Лес становился гуще. Старые ели переплелись ветвями, срослись, сцепились. Не продраться через густые заросли, через плотный бурелом, пышно разросшиеся папоротники, густой малинник, перевитый цепкой повиликой. Одно спасенье — народ сюда по ягоды ходит и протоптал тропинки.
Сигитас остановился и вскочил на пень:
— Рамунас!
Голос его тонет в глухой чаще.
— Раму-у-нас! — Сигитас приложил ко рту ладони и дудит во все стороны. — У-у-у! Раму-у-нас!
Малыш заметался по сторонам, но Рамунаса нет как нет. Как быть — то ли Пеструху искать, то ли назад бежать?
— …му-у-нас! — надсаживается Сигитас; ему становится жутко, голос срывается. Мальчик начинает всхлипывать. — Л-ладно… вот увидишь… Рамун-клопун! Клопун!
Из-за кустов высунулся Рамунас. Он больше не в силах сдерживаться.
— Я тебе покажу клопуна! — пригрозил он. — Плакса! Визжит, как поросенок.
— Знаю я, какой ты мне друг! Никуда я ночью не побегу. Небось нарочно подбиваешь!
Сущая беда Рамунасу с этим карапузом… Шуток не понимает… И вдруг на глазах у мальчиков зашевелились густые ветви ели у самой земли, и кто-то едва слышно, шепотом позвал их по-русски:
— Ребята… Слышите?
Рамунас вздрогнул и замер на месте. Сигитас отбежал, но тут же возвратился назад. Ветви раздвинулись, и оттуда выглянула голова незнакомого человека.
— Не бойтесь, ребята… Подойдите, — продолжал человек.
Рамунасу показалось, что сердце у него вот-вот выскочит из груди.
— Вы одни? — спросил человек. Он опирался на локоть левой руки, придерживая ветку, а в правой сжимал пистолет. — Одни вы?
— Я да Сигитас. Больше никого, — еле вымолвил шепотом Рамунас и кивнул другу: «Иди сюда».
Сигитас вышел из-за куста, но подойти не решался.
— Ты говоришь по-русски? — с надеждой спросил незнакомец.
— Мы с пленными… Они научили. И отец у меня немного умеет.
— Немцев нет?
— Ушли. У нас собаку подстрелили.
— А в деревне? В деревне нет?
— Не знаю. Там, наверное, есть.
Незнакомец тяжело вздохнул:
— Что вы делаете?
— Корову ищем. Пастухи мы.
— Чьи коровы?
— У меня — Шпокаса, хозяина, а у Сигитаса — Гальвидихи.
— Стало быть, чужих коров пасете, не своих?
— Ну да, нанятые мы.
Человек попробовал было подтянуться на локтях, но тут же застонал от боли и прищурил глаза. Лицо у него было черно, как земля, все в ссадинах. На исцарапанной щеке запеклась кровь.
— Вы славные ребята. Никому про меня не расскажете?
Рамунас помотал головой.
— Я — нет.
— А твой друг?
— Я ему… Он тоже будет молчать.
Сигитас смотрел на них и ловил каждое слово, даже шею вытянул от натуги. Нет, не понять ни единого слова… А Рамунас разговаривает медленно, иногда помолчит, подумает, иногда поможет руками. Вот он уже полез под ель. Сигитас слышал, как они там тихо шепчутся. Невтерпеж ему стало, и он тихонько раздвинул ветки. Незнакомец лежал на земле — огромный, широкоплечий, грузный. Рамунас из кармана достал самодельный нож, разрезал голенище сапога на левой ноге человека. Штанина вся в крови. Сигитас чуть не заорал от страха.
— Р-р-рамунас…
— Не ной, — сквозь стиснутые зубы бросил ему Рамунас и рукавом отер пот со лба. — Лучше покарауль, погляди по сторонам.
Сигитасу повторять не надобно. Он отбежал от дерева и стал внимательно осматриваться вокруг. Перед глазами у него стоял раненый человек, и от этого мальчика бросало в дрожь.
Минут через десять (а Сигитасу казалось, что прошло много часов!) Рамунас вылез из-под ветвей и махнул приятелю рукой. Они направились прочь от этого места. Сигитас двигался сзади, ему не терпелось все узнать, но Рамунас молчал, словно воды в рот набрал. Они уже порядочно отошли, когда Сигитас наконец осмелился спросить:
— Кто это?
Рамунас не отвечал.
— Кто этот человек?
— Постой. Вот здесь, возле этого пня. Поклянись, что никому ни гугу.
— А зачем?
— Раз я сказал, значит… Становись на колени!
Сигитас опустился на колени, поднял правую руку, вытянул два пальца, посмотрел Рамунасу в глаза и горячо произнес:
— Д-да разверзнется земля, да поглотит она меня, если я кому-нибудь хоть слово, аминь.
— Ладно. Я тебе верю, — серьезно произнес Рамунас и положил другу на плечо свою руку. — Слушай, там знаешь кто — русский. Тот… из самолета.
РАМУНАС ОПАСАЕТСЯ
В обед Рамунас пригонял коров домой. Пока коровы в деннике, мальчику надлежит полоть картошку. Рамунас хватал драный мешок, что висел на дверях хлева, доставал корзину из-под плетня и выходил за ворота. Картошка росла за гумном. Мальчик шел по борозде до самой середины поля и горстями выдирал цепкий вьюнок, который крепко опутал растения. Почва пересохла, растрескалась, картофельная ботва поникла, обвисла — осилил ее бойкий вьюнок. Полоть картошку Рамунас был обязан каждый день. Вьюнок он носил свиньям.
Пригревало тусклое, блеклое солнце. Ни малейшего ветерка. Пахло горьковатой ботвой, сладким луговым клевером, сухим, осыпающимся тмином. С поля шел теплый хлебный дух.