— Есть они тут, в лесах?
— А то как же! Они немецкий эшелон под откос пустили — все говорили. А еще у нашего хозяина был батрак, вместе со мной нанимали. Он тоже к партизанам убежал. Не сказал, что туда, но я и сам догадался.
Человек тяжело отдувается:
— Как бы это мне к ним…
Он умолк и стал вслушиваться в далекий гул фронта. Отчетливо ощущалось, как дрожит земля.
— Попасть бы мне к партизанам… А если нет… — Человек от боли заскрипел зубами, переждал немного, пока отпустит его боль, и продолжал: — Тогда конец мне — либо немцы обнаружат, либо… Без врача, без лекарства… долго не протянуть…
— Мы найдем партизан. — Рамунас и сам не знал, как у него вырвались эти слова. Но он только в первое мгновение испугался их. — Мы найдем! — твердо пообещал он.
Тихо, таинственно шелестит лес. Сквозь густые ветви елей едва просачивается лунный свет. Легкий ветерок раскачивает мохнатые ветви, и лунное сияние подрагивает на лице летчика — на костистом, покрытом жесткой щетиной лице. Человек слегка приподнял голову над согнутой в локте правой рукой, пальцы которой не выпускают пистолета, и взглянул пытливо на мальчишек.
— Говоришь, найдете партизан?
«Не верит, — догадался Рамунас. — Мальчишкам, выходит, не доверяет… Сказать ему: Шпокас обещал?.. Нет, лучше не надо…»
— Да… Мы с ним. Могу поклясться, честное партизанское…
Летчик левой рукой дотронулся до ладони Рамунаса и крепко стиснул ее. Его пальцы, влажные от пота, чуть дрожали.
— Бегите, торопитесь. Тогда я буду знать — не все еще кончено.
Ребята побежали. Когда ель осталась далеко, они пошли шагом, потом вопросительно взглянули друг на друга и встали.
— Придется нам с тобой искать партизан… — Эти слова Рамунас произнес не только для Сигитаса, но и самому себе отдал приказ. — А если не найдем, то ведь летчик может, ты понимаешь… он может…
Сигитас не так уж мал, чтобы ему растолковывать. А как разыскать партизан — этого он все же не знает.
— Как? — Рамунас оттянул книзу сосновую ветку и покусывает терпкие смолистые иголки. — Знаешь? — Он осторожно сплевывает. — И как же мне сразу в голову не пришло! Надо сбегать к моему отцу. Он все уладит. Он… Ого, он!
— Правда, Рамунас! — обрадовался Сигитас. — Я так и знал — ты сообразишь. Пускай он все сделает, куда нам с тобой!
Вот оно что! У Рамунаса весь пыл прошел.
— Выходит, мы с тобой ничего не можем? — Рамунас схватил друга за руку. — Мы сами должны найти партизан.
— Да что ты, Рамунас!
— Конечно, должны.
Рамунас вспомнил, как он, бывало, лежит на сеновале рядом с батраком, а тот закинет руки за голову и рассказывает мальчику, будто бы глубоко в лесах — целое партизанское государство. Живут в землянках, жгут костры, поют песни, вокруг — караул… Потому фашисты и боятся леса как огня. А однажды… Он рассказал, как однажды пошел он за орехами и забрел далеко. Вдруг из-за кустов вышел к нему навстречу человек. Это и был партизан. Высокий, крепкий, чисто выбритый, в новом френче. Он предложил батраку податься к ним. А тот, мол, ответил: «Там видно будет… Очень может быть…»
— Не найдем — тогда, так и быть, побежим к отцу, а пока давай сами… На то у нас и голова на плечах.
Рамунас полагал, что раз партизаны в лесах, то искать их надобно просто: забрести как можно дальше в лес, а там уже партизанское государство. Идут они по лесу целым отрядом. А может, верхом скачут… Впереди батрак Шпокаса. Он едет и во весь голос распевает свою любимую песню: «Ехал по мосточку, да с коня свалился…»
Ребята шли молча. Нет-нет да хрустнет под ногой сучок, с шумом отскочит задетая на ходу ветка. Деревья кажутся необыкновенно высокими и толстыми, они гуще обычного переплетены. Изредка мелькает среди ветвей ночное небо, сверкают звезды. Потом лес начал редеть; мальчики вышли к низинке, поросшей кустарником и колючей осокой. Под босыми ногами зачавкал мох, захлюпала вода.
— Давай туда не пойдем, — прошептал Сигитас.
— Боишься?
— А как увязнем… Это же болото.
Рамунас сделал несколько шагов вперед. Мшистая кочка перевернулась под ногой. А правда, кто его знает… Рамунас отступил к краю.
Ребята выбрались на сухое место и сели на землю. Рамунасу доводилось читать про древние замки, окруженные болотами. К ним вели тайные пути, неведомые врагам. А что, если и партизаны так же? Засели там, среди болот. Ну конечно же!
— Шагом марш! — по-военному скомандовал он и, не дожидаясь Сигитаса, устремился вперед.
Мальчики перескакивали с кочки на кочку, цеплялись за кривые болотные деревца, гибкие ветки ивняка. Вокруг все колыхалось, ходило. Кажется, еще шаг — и не выбраться. Сигитас похныкивал, всхлипывал украдкой, но не произнес ни слова — знал, что Рамунас пристыдит его. И вдруг сам Рамунас провалился в топкую жижу. К счастью, рядом оказалась приземистая лоза, и мальчику удалось ухватиться за ветку и вылезти на твердую землю. Сигитас нерешительно топтался позади и теперь-то уж точно надеялся, что Рамунас скомандует: «Назад!» Но тот деловито вытер о траву испачканные руки и испытующе взглянул на друга:
— Осторожно. Пригнись, Сигитас.
И они снова тронулись в путь.
Где-то вдали загудел самолет. Резкий свет прожектора пересек небо. Повисла красная ракета.
Рамунас огляделся вокруг. Ничего не видать — темень. Он свистнул. Подождал и еще раз свистнул. Тишина. Какая-то большая птица снялась с места и, шумно хлопая крыльями, улетела.
— Не слышно, — озабоченно произнес Рамунас. — Пошли дальше.
— А к-как назад пойдем? — забеспокоился Сигитас.
— Хочешь — хоть сейчас поворачивай.
И они снова запрыгали по кочкам.
Потом болото кончилось, и мальчики облегченно вздохнули. Но партизан и тут не было. Вокруг них один лес, густой, темный лес.
— Ведь партизаны в лесу, — убеждал и друга и себя самого Рамунас. — Все же говорят. Ведь и пленные, что у твоей хозяйки работали, тоже там.
— Да, говорят… — поддакнул Сигитас.
— Вот видишь… Значит, надо побыстрей идти. Тогда и найдем.
Лес, лес… Мальчики уже выбились из сил, когда забрезжила заря. Лес поредел, впереди виднелось поле.
— Никого.
— Н-никого.
— Давай отдохнем?
— Д-давай…
Над лугом плывет туман. Мальчики заметили стог сена и рухнули в него. Хорошо посидеть. Шуршат в сене козявки. Где-то собаки лают…
— Давай передохнем и двинем к моему отцу. Тут недалеко, я знаю, — предложил Рамунас. — А я думал, я так хотел сам… — вяло добавил он.
Сигитас ничего не ответил.
Рамунас положил голову на сено и стал смотреть в небо. Там мерцали, переливались звезды. Бледные, слабые, временами совсем незаметные: то затухнут, то снова дрожат.
Как пахнет сено! Никогда еще не казалось оно Рамунасу таким душистым.
…Рамунас вскочил. Солнце высоко, жаркие лучи бьют прямо в лицо.
— Сигитас, лежебока, мы проспали, — затормошил он друга.
Сигитас протер глаза:
— Где это мы?
— «Где, где»! Назад надо возвращаться.
Рамунас прикрыл глаза от солнца ладонью и внимательно осмотрелся.
— Сигитас… Это же Гальвидихин луг! Вон изба. А вот сарай Шпокаса…
Рамунас таращил глаза. Как же это получилось — ведь они весь лес насквозь прошли?..
— Правда, Рамунас, — обрадовался Сигитас. — В-вот здорово…
— Ничего не здорово, — оборвал его Рамунас. — Мы же не дали знать. Очень плохо…
ВСЮДУ ВРАГИ
На опушке стоял Шпокас с кнутом в руке. Коровы разбрелись по лугу и щипали траву, покрытую росой, торопливо, не поднимая голов. Нетвердо переступал ногами теленок. Неподалеку лежал Мяшкис.
Рамунас притаился за молодыми сосенками. Да что тут придумаешь? Придется показаться хозяину.
Мальчик вышел из-за деревьев. Радостно залаял пес, выставил голову и пополз к нему навстречу.
А хозяин стоит и ждет. Кепка с треснувшим козырьком прикрывает от солнца глаза, холщовая рубаха почернела от пота, широко спадает на штаны, конец пояса закрутился.
— А ну! — рявкнул Шпокас.
Мяшкис лизал босую ногу мальчика.
— Ну! — снова выкрикнул Шпокас. — Где, спрашиваю, шляешься?
Рамунас смотрел на собаку, но исподтишка наблюдал и за Шпокасом.
— Нигде, — ответил он. — За раками ходил.
— Всю ночь?
— Всю. А что?
— Где же они, твои раки?
— Нету. Темень, заблудился. — Рамунас отпустил ругательство, чтобы выглядело убедительней.
— Гляньте-ка, что делается! — изумленно развел руками Шпокас. — Хозяин коров пасет, а пастух невесть где валандается, по уши в грязище, что твоя свинья. Это, что ли, порядок?
Рамунас внимательно следил за Шпокасом, как тот вертит в руке кнут. Неужели бить станет? Да ведь про Шпокаса говорят, будто он ни разу на работника руку не поднял. Так-то оно так, зато осенью, в день всех святых, когда хозяин рассчитывается с работниками, Шпокас настоящую грамоту тебе выложит: тогда-то и тогда-то проспал, тогда-то и тогда-то недоглядел, скотина в огород забрела, в такой-то день путло потерял… И за каждую провинность с работника вычитается — либо сноп льна, либо мешок ржи. А битья Шпокас не признавал — поорет, поворчит, и кончено. Неужели теперь…
Хозяин оглядел Рамунаса маленькими колючими глазками. Нынче они у него как-то странно блестели, будто и пастух не такой, как всегда, а особенный. Потом Шпокас отшвырнул кнут и ушел, что-то ворча себе под нос.
Рамунас обрадовался — из большой тучи да малый дождь… Конечно, моток льна у мамы из рук вырвет, но это будет осенью, а до осени еще далеко.
А вот и Сигитас. Весь в синяках, исполосован розгами. На лице, на голых руках и на ногах вспухли багровые шрамы, толстые, как веревки. У мальчика заплетаются ноги. Он всхлипывает на ходу.
— Уйду я. Ночью побегу домой, — простонал он и вытер слезы.
— Нельзя.
— Все равно убегу.
— А как же летчик? Думаешь, я бы оставался, если бы не он?
— Хорошо тебе. У тебя хозяин добрый. А меня забьют, я знаю.
— Не забьют, — стал убеждать его Рамунас. — Вот увидишь, не забьют. А летчик, если мы убежим… Мы же должны сообщить.