– «Узкий круг», – не колеблясь, высказал предположение суперинтендант.
В свое время ему тоже предлагали стать членом этого тайного общества, но он отказался. Это ему еще припомнят, как и разоблачения неприглядных дел кое-кого из членов «Круга».
– Не обязательно они, – ответил Рэдли, и его голубые глаза округлились. Его обычной беспечной манеры и легкой насмешливости как не бывало. Тени тревоги легли на лицо Джека. Он откинулся на спинку стула, но по-прежнему остался весь внимание, тело его было напряжено. – Если бы все было не так серьезно, то забавно было бы посмотреть, как они начнут метаться, не зная, на какую сторону им встать. Те, которые числят себя друзьями Фитцджеймса или побаиваются его, окажутся на твоей стороне, как бы ты им ни был неприятен. Другие же, которые по разным причинам не желают видеть хаоса, созданного по вине полиции или же судебной ошибки, не зная, кого еще винить, будут пока хранить молчание.
– Так кто же сейчас открыл рот? – спросил Питт, не скрывая иронии. – Враги Фитцджеймса настолько могущественны, что могут и не бояться его. Возможно, именно там мы найдем убийцу? Или хотя бы того, кто подбросил вещи молодого Фитцджеймса туда, где мы их нашли…
– Нет, – не колеблясь, ответил Джек, в голосе его звучала уверенность. – Боюсь, твоими самыми горластыми врагами окажутся те, кто верит в то, что Костиган несправедливо обвинен и что все это дело рук вновь назначенного суперинтенданта, который уполномочен вести дела, имеющие политические последствия. Он послушен хозяевам и поэтому сделал козлом отпущения маленького человека из Ист-Энда, чтобы защитить бездельника и распутника, да еще джентльмена голубой крови. Поэтому имя Фитцджеймса не попало в газеты, о нем никто не упоминал и, боюсь, лишь очень немногие знают, кто находится под подозрением.
– Откуда тебе известно, что кого-то подозревают? – спросил полицейский.
– Все знают о тебе, Томас, все знают, почему тебе поручили это дело как политический и социально опасный случай. Если это всего лишь банальное убийство на семейной почве – иными словами, если подозревать можно только Костигана и ему подобных, – зачем тогда позвали тебя… да еще в тот же вечер, когда было совершено убийство?
Питт должен был предвидеть это. Все было достаточно очевидным.
– Собственно говоря, – Рэдли вытянул ноги и скрестил их, – очень немногие знают, кто в этом замешан, но ползут всякие слухи. Думаю, Фитцджеймс-старший вспомнил кое-кого из своих должников, поэтому самые неожиданные люди вдруг встали на защиту действий полиции. – Он брезгливо поморщился. – Забавно видеть, с каким удовольствием они вынуждены защищать ее. Но это их единственная возможность не потерять лицо в глазах либерально настроенной части общества, взволнованного казнью.
Томас ошеломленно смотрел на свояка. Тот факт, что люди, не жалующие Питта и не согласные с ним, вынуждены теперь защищать его, и что те, кто симпатизировал ему, резко осуждают его, показался суперинтенданту горькой иронией судьбы.
– Сомерсет Карлайл в этом случае является исключением, – с неожиданной улыбкой произнес Джек. – Он убежденный либерал и защищает тебя без всяких угрызений совести и в ущерб своей политической репутации. Я думаю, ты знаешь почему?
Это было светлым лучиком воспоминаний в нынешней нелегкой обстановке.
– Да, знаю, – ответил Томас. – Я оказал ему услугу несколько лет тому назад. Довольно нелепый случай на Ресуррекшн-роу. Он поступил, как ему подсказывала совесть. Но боюсь, что никто тогда, кроме него самого, так не думал. Он немного старомоден, но не изменяет своим убеждениям. Мне всегда нравился Сомерсет Карлайл. Я… я очень рад, что он на моей стороне… независимо от того, удастся ли ему помочь мне или нет. – Питт заметил, что улыбается, хотя и сам не знал почему. Возможно, оттого, что представил себе, как протянулась странная невидимая, но прочная ниточка верности и связала одну трагедию с другой.
На мгновение в голове суперинтенданта мелькнула мысль о том, чтобы сказать Джеку, что Эмили тоже не верит в виновность Финли Фитцджеймса. Но, подумав о тех вопросах, которые неизбежно за этим последуют, но на которые лучше всего пока не отвечать – во всяком случае сейчас, – полицейский промолчал.
– Боюсь, во дворце тоже царит недовольство, – задумчиво сказал Рэдли, глядя на свояка. – Кто-то, наверное, уже доложил королеве.
– Разве это имеет значение? – удивился суперинтендант.
– Не знал, что ты столь наивен в политике, Томас. Королева не вмешается, но любое упоминание ее имени может все изменить. Сразу же будет послана куча людей, суетящихся и мешающих, строящих из себя бог знает каких авторитетов. Все станет значительным и осложнится еще больше… и к тому же даст многим свободу высказывать свое личное мнение. А это лишь подольет масла в огонь и подстрекнет репортеров газет еще больше, словно они и без этого мало наделали шума.
– Мне не казалось, что два года назад люди были готовы к террористическим действиям, – осторожно напомнил Питт. – Тогда был всеобщий гнев, но не более…
– Так и сейчас, – согласился Джек. – Гнев и масса домыслов и слухов, а еще коррупция в политических кругах и в полиции. – Он изменил позу и наклонился вперед. – Мне очень жаль. Возможно, мне вообще не следует говорить тебе этого, однако мое молчание все равно уже ничего не изменит, а ты, не будучи предупрежденным, лишишься даже самой малой возможности защитить себя. – Слегка смущенный политик посмотрел полицейскому в глаза. – Что бы там ни было, Томас, но я не верю, что ты мог в такой степени ошибиться в своих суждениях. К тому же я чертовски хорошо знаю, насколько ты честен. Мы всегда склонны заблуждаться и видим то, что нам хочется видеть, но ты меньше всех страдаешь этим недостатком. И потом, насколько я помню, ты никогда не пользовался чужим несчастьем ради личной выгоды.
Прежде чем Питт нашелся, что ответить, Джек уже встал и, шутливо отсалютовав ему, покинул комнату.
В это утро Шарлотта приняла наконец решение и, собрав детские вещи, отвезла Дэниела и Джемайму к бабушке. Она сделала это отнюдь не потому, что решила таким образом бежать от сложившейся ситуации, – наоборот, она хотела попробовать изменить ее. Если ее сестра знает Таллулу Фитцджеймс, встречается с ней в свете, посвящена в тайны этой девушки и пользуется ее доверием, то все это действительно может помочь Томасу. Но для успеха миссис Питт нужно свободное время и постоянная готовность к тому, чтобы что-то делать. В этой ситуации она не сможет заботиться и думать только о детях.
Кэролайн радушно встретила дочь и внуков, но не скрывала своей тревоги. После ее брака с Джошуа Филдингом в ее доме, казавшемся таким знакомым Шарлотте, многое изменилось. Дом был похож на старого друга, вдруг переменившего одежду и манеры. Изменилась и его хозяйка. Она с удовольствием избавилась от условностей, внушенных ей с детства, но тут же приобрела новые.
В убранстве и жизни дома, в котором выросла Шарлотта, также произошли изменения. Респектабельность исчезла, прислуга, полная собственного достоинства и неизменно поддерживающая заведенный порядок, – тоже. Пока губы миссис Питт улыбались явному счастью матери, сама она невольно испытывала немалое сожаление. В старом порядке, царившем в доме, была какая-то надежность, защита. Он был родным и знакомым, полным воспоминаний, в большинстве своем счастливых.
Теперь со спинок кресел исчезли кружевные салфетки. В детстве Шарлотта всегда над ними посмеивалась, но они являлись частью традиций, символом схожести интерьеров всех таких домов и частью их уюта. Инстинктивно миссис Питт обвела глазами стены в поисках темных и скучных натюрмортов, подаренных отцу его любимой теткой. Он терпеть их не мог, да и вся семья тоже, но их берегли как знак уважения к тетушке Мод.
Теперь этих картин тоже не было. Исчезла и отцовская трость, стоявшая в прихожей в подставке для зонтов. А почему бы ей не исчезнуть, в конце концов? Зачем ее хранить? Надо было давно подарить кому-нибудь сразу же после смерти отца. Но тогда этого почему-то не сделали… Тем не менее все это причиняло необъяснимую боль, словно что-то было вырвано с корнем, что-то бесповоротно разбито.
В доме появилось много незнакомых вещей – например, в холле стояла китайская ваза на подставке, хотя Кэролайн не любила китайские безделушки и считала их дурным вкусом. Кроме вазы, Шарлотта увидела также красную лакированную шкатулку и рядом с ней – несколько театральных программок. Шелковая ткань яркого цвета была небрежно брошена на крюк вешалки. В этом не было ничего необычного и все же казалось странным.
– Как ты? – озабоченно спросила миссис Филдинг, глядя на дочь. Она быстро обняла и прижала к себе внуков и тут же отправила их на кухню, где детей ждали торт и молоко. Ей хотелось с глазу на глаз поговорить с Шарлоттой. – Я видела газеты. Это ужасно и так несправедливо, – с невеселой гримаской сказала она. – Хотя, выйдя замуж за еврея, я уже не удивляюсь скоропалительным суждениям, как прежде, и знаю, какими нелепыми могут быть слухи. Раньше для меня всегда было важным, что подумают и скажут обо мне люди. Теперь же я чаще всего поступаю так, как мне хочется, и стараюсь оставаться сама собой. Иногда я чувствую себя отлично, но порой меня охватывает страх и я боюсь все потерять.
Шарлотта с удивлением смотрела на мать. Она никогда не думала, что та осознаёт свою уязвимость и теперь тщательно рассчитывает свои шаги, если они связаны с риском. Она думала, что любовь матери к Джошуа затмила все и что Кэролайн не задумывалась над тем, какова будет ее цена. Но дочь ошиблась. Миссис Филдинг отлично все понимала. Она сознательно сделала свой выбор и знала цену риска.
Возможно, теперь она лучше поймет беспокойство Шарлотты и ее страх за Питта. Ее мать никогда не верила, что они с дочерью могут быть в чем-то похожи. И тут она, пожалуй, ошибалась. Просто они были людьми разных поколений, со своими ценностями и опытом, но в их характерах было больше того, что сближало, а не разделяло их. На мгновение миссис Питт даже забыла, какие собиралась привести причины своего прихода к матери.