— Ну же, держись. Надо найти Рики. Не смотри на нее. Смотри в другую сторону. Ты можешь идти? — Джо опустил руку ему на плечо и повторил, обращаясь не только к Майклу, но и к себе: — Надо найти Рики.
Они ехали через Кембридж по Восемьдесят восьмой улице. Майкл смутно сознавал, что они едут слишком быстро, что это опасно, но поездка была частью сна — нестись вперед, с трудом сохраняя контроль над машиной и в то же время неподвижно находясь в самом центре этого безумного движения, как Джон Гленн в космической капсуле. А если машина соскользнет с дороги и врежется в дерево или во встречный грузовик? «Не важно», — подумал Майкл. Голова у него моталась от тряски. Там, перед изувеченным телом Эми, он ощутил странную дрожь, пробравшую его насквозь, — идея, ощущение, некое понимание. Но тогда он не смог распознать сигнал. А теперь так и не состоявшееся прозрение окончательно его покинуло, все случившееся утратило смысл. Глупое, бессмысленное убийство, и ничего больше. Он подумал: «Ну же, Джо, рули в дерево. Мне любопытно…»
Новость подкосила Рики. На мгновение он не поверил. Возможно, братья решили сыграть с ним идиотскую, абсолютно несмешную шутку. Или это какая-то ошибка. Должно быть, они ошиблись. Но потом он не стал ни протестовать, ни плакать, ни падать в обморок. Рики сначала напрягся, а потом покачнулся, точно боксер, получивший удар в подбородок, и побрел в глубь квартиры по узкому коридору, соединявшему гостиную со спальней. Он был в старых брюках и пожелтевшей майке, обвисавшей на плечах, и шел, держась за стенку. Спортивная, танцевальная гибкость движений, всегда присущая ему, исчезла. Он скрылся в спальне.
— Парень, ты там как? — позвал Джо.
— Нормально.
— Нужно съездить к маме.
— Собирай вещи, Рики. Можешь несколько дней пожить у меня, — предложил Майкл.
— Нет, спасибо, Майк. Я… — Рики снова вышел в гостиную. — Ты был у нее, Майкл? Ты ее видел?
— Да.
Рики смотрел в пол, как будто что-то искал.
— Господи… мне страшно жаль, Рик, — произнес Майкл, смущаясь этой банальности.
Рики кивнул. Он вернулся в спальню и вышел, застегивая рубашку.
— Я пойду, — рассеянно, извиняющимся тоном пробормотал он, взял с дивана куртку и направился к двери.
Джо попытался его остановить:
— Эй…
— Оставь меня в покое, Джо. Я скоро вернусь.
— Мы пойдем с тобой, — возразил тот. — Мы все пойдем.
— Нет. Я прогуляюсь один.
— Все в порядке, Джо, пусть идет, — сказал Майкл.
— Мы должны держаться вместе, — возразил Джо.
— Мы и так вместе, — устало проговорил Майкл.
Вернувшись, Рики вошел в гостиную, отшвырнул куртку и повалился на кушетку рядом с Майклом.
— Где Джо?
— Поехал рассказать маме.
Рики кивнул.
— Знаешь, почему убили Кеннеди?
— Почему?
— Потому что пришлось. Он нажил себе слишком много врагов. Науськивал своего брата на бандитов, атаковал кубинцев, разозлил русских, начал заварушку с неграми в Алабаме. От него нужно было избавиться. A Линдон Джонсон доживет до ста, потому что умеет идти на компромисс. Незачем убивать человека, если с ним можно договориться. Понимаешь меня?
— Нет. Не особо.
— Именно поэтому убили Эми. Это был единственный способ ее заткнуть.
— А как насчет Душителя?
Рики внимательно взглянул на брата.
— Думаю, у нас появился персональный Душитель. И я выясню кто.
— Она рассказывала тебе что-нибудь? Говорила, что беспокоится?
— Нет. Она зналась с прорвой подозрительных личностей, часто о них писала и ни о чем не беспокоилась. Никто никогда ей не вредил. По крайней мере она ни на кого не жаловалась.
— Именно я рассказал ей о де Сальво, когда она ко мне заглянула, — осторожно признался Майкл.
— Знаю. Не переживай, Микки. Если бы не ты, Эми рассказал бы об этом кто-нибудь другой. Она не понимала слова «нет». И потом, у нее наверняка имелись и другие информаторы.
Майкл сделал выразительную гримасу.
— Хотелось бы мне, чтоб этого разговора не было.
Рики пошел на кухню и принес бутылку виски.
— Вот. Нет лучшего средства от депрессии. — Он протянул брату стакан.
— Это я должен тебя подбадривать.
— Меня не подбодрить, Микки.
— Сомневаюсь.
— Нет.
— Ты оживешь. Просто нужно время.
— Исключено. Я не хочу. Не хочу об этом забывать. Поэтому просто… Пей, братец!
Рики отхлебнул, отвернулся и уставился в никуда. Точка.
Лицо младшего брата в профиль казалось Майклу постаревшим. В уголках глаз появились первые тонкие морщинки. Рики Дэйли действительно старился. Как странно. Майкл раньше не замечал изменений. Для него брат всегда оставался юным, с гладкой кожей — это был Рики времен его детства.
И память о нем была сильна. Когда Майкл впервые осознал, что все люди обречены на одиночество, он тем не менее не утратил связи с Рики. Теперь до него дошло, что стена стала еще выше и что он совсем не знает брата. А самое главное, Рики не знает его. Да, такова человеческая природа, ну и что? Какой смысл об этом беспокоиться? Внутренний мир дан человеку не без причины — на случай таких вот минут, когда теряешь тех, к кому привязан. Мы созданы для того, чтобы переживать потери. Дэйли переживут гибель Эми. А что еще они могут сделать? Они-то ведь еще живы.
Майкл инстинктивно взял Рики за руку. Их руки рядом выглядели странно, словно спаривающиеся животные. Некий давний запрет, а то и не один, внушил Майклу желание убрать руку, но все-таки он этого не сделал.
Рики опустил глаза. На его лице отразилась неуверенность. Но руку он не отвел.
Часть 2
27
Пайкл приоткрыл левый, здоровый, глаз (правый заплыл от мигрени). Ресницы слиплись, и он потер веко пальцем. В комнате было темно. Он лежал, не поднимая головы, и видел лишь очертания подушки и контур окна. Мать шепотом молилась, перебирая четки. Бусины слегка пощелкивали в ее руке. Даже теперь, когда мозг у него как будто давил на череп изнутри, так что хрустели кости, Майкл осознавал нелепость происходящего. Маргарет лечила его от мигрени при помощи древних фокусов. Полдесятка таблеток эпинефрина не помогли — возможно, поможет порция молитв. Однажды он видел в журнале рисунок — колдун в юбке из травы танцует вокруг сломавшейся машины. Маргарет была на него похожа. Ее шепот приводил Майкла в ярость. Свистящий звук, похожий на мышиное царапанье. Почему бы просто не помолчать?
Майклу показалось, что его сейчас вырвет. Он осторожно приподнял голову, нащупал металлическую миску на полу у постели и втащил ее на кровать.
Мать шепнула:
— Майкл?..
Он закрыл глаза и снова поплыл…
Приступы обычно начинались справа, словно в правой глазнице поселялся злой дух. По мере того как давление усиливалось, боль становилась все ощутимее и реальнее, она проникала в кости и плоть, в капилляры, которые пронизывали и питали мозг. Временами казалось, что вся внутренность черепа освещена. Майкл представлял себе ровную впадину глазницы, нарастающее в артериях давление и ядовитую жидкость, которая копится под скальпом. В худшем случае — когда ему казалось, что кожа головы буквально растягивается, — он отчетливо сознавал вес собственного мозга, этой мягкой массы. Мысленным взглядом он рассматривал свой мозг — невероятно сложный электрохимический двигатель. Если он сломается, врачи не сумеют его починить. Они хорошо изучили сущность мигрени. Майкл тоже — он читал литературу и, даже не будучи специалистом, мог проследить подъемы и спады — растяжение артериол, питающих мозг, перемежающееся электрической активностью, возрастающее внутричерепное давление, которое, в свою очередь, вело к мучительному нарастанию количества жидкости под скальпом. Неврологи могут объяснить ход приступа, но не знают причины. Что провоцирует мигрень, что является первопричиной? Где-то в стволовой части мозга есть изъян. Нарушена та самая электрохимическая реакция, которая порождает мышление.
Маргарет приглушенным шепотом продолжала взывать к универсальному доктору — Иисусу, который либо не слышал ее мольб, либо не хотел отвечать. В конце концов, он не помог ни Эми, ни Джо-старшему. Как же Маргарет может сохранять детскую веру в старые католические сказки и трюки? Чем миф об Иисусе достовернее тысяч других, если люди по всему миру распевают песни во славу Христову? Что отделяет Христа, например, от легиона заброшенных христов на острове Пасхи? Лишь тем, что Иисусу посчастливилось попасть к европейцам? Нет смысла расспрашивать мать. Вера Маргарет сама по себе является ответом. Майкл воспринимал ее религиозность как еще один знак непритязательности. Жизнь, проведенная в вакууме домашнего быта, заставила Маргарет отупеть.
Он с силой вжал голову в подушку. Иногда удавалось облегчить муки, вдавив кулак в глазницу, нажав на сонную артерию или стиснув виски руками, но это облегчение доставалось дорогой ценой: как только ослабевало давление, поток освободившейся жидкости причинял немыслимую боль. Экспериментальным путем Майкл нашел компромисс: он лежал на правом боку и несильно вдавливал голову в подушку — такую позу можно было сохранять долго. И теперь, по привычке, он занял знакомое положение. Ему показалось, что приступ проходит, — кульминация минула почти незаметно. Боль обрела иной оттенок — она стала тупой, подавленной, туманной, как застоявшаяся вода. Майкл начал рисовать себе, как он вновь обретает контроль над собственным телом. Эти мысли уже сами по себе были признаком выздоровления — боль лишает способности мыслить, а теперь он мыслил, приходил в себя. Скоро он оживет. Еще час-другой…
В голове Майкла как будто шел фильм: его отец, Джо-старший, совсем как в жизни — пятидесяти восьми лет, худой и жилистый, как Рики, с очками в кармане рубашки, в неизменной черной рабочей куртке. Он бежал. Быстро. Он находился в удивительно хорошей форме для своего возраста. Так трудно позабыть о том, что Джо-старший не всегда был стар. Братья считали своего отца стариком, одряхлевшим от выпивки и тяжелой работы. Но когда он бежал, наступало откровение — это и был настоящий Джо-старший, юный душой. Он бежал по дороге — не по шоссе, а по тропке вдоль реки, слева — краснокирпичные стены домов, справа — бетонная дамба. Впереди улепетывал какой-то мальчишка. Возможно, повинуясь рефлексу: увидел полицейского — беги. В доках Восточного Бостона ошивались целые стаи таких пацанов. Портовые крысы.