(В «Бриджуотере», делая свое заявление, Альберт де Сальво признался, что в детстве частенько околачивался в доках Восточного Бостона. По его словам, только там ему удавалось укрыться от свирепого отца. Доки его ожесточили. Именно там де Сальво понял, что должен сам позаботиться о себе. Что у него крепкие кулаки. Он вовсе не ненавидел полицейских и все время это подчеркивал, втираясь в доверие. Но другие крысята их ненавидели. Один из местных копов принуждал живших в доках мальчишек к оральному сексу. Все они ненавидели этого типа, но де Сальво ни к кому не испытывал ненависти. Просто помнил об этом — и все.)
Майкл соединял воспоминания. Когда Джо-старший бежал по проулку в 1962 году, никто еще не слышал ни об Альберте де Сальво, ни о Душителе, ни о Ли Харви Освальде. Все это ждало впереди. Майкл снова вдавил голову в подушку, пытаясь думать о другом. Ему пришлось замедлить течение мыслей, чтобы кино продолжалось.
Мальчишка нырнул за угол и исчез. Он был там — и его не было. Черные кроссовки, синие джинсы, белая футболка, синяя куртка — Джо-старший перечислял это на бегу, мысленно он уже составлял отчет. Его подошвы слегка щелкали по твердой земле. Позади слышались тяжелые шаги напарника, Брэндана Конроя, он громко пыхтел, стараясь не отставать.
— Это он! — заорал Брэндан. — Это он!
Конрой и Дэйли расследовали убийство. Они хотели поговорить с мальчишкой. Когда тот исчез за углом, Джо-старший принялся набирать скорость, что-то в нем открылось, и он бросился вперед еще быстрее — он спешил, летел. (Майкл теперь как будто смотрел глазами отца, глазами своего старика, слышал собственными ушами его дыхание. Он вслед за ним крикнул: «Стоять! Полиция!») Джо-старший устремился за угол, в проулок между двумя домами. Ему пришлось сбавить скорость, чтобы вписаться в поворот. Хороший полицейский не кидается за угол очертя голову. Никогда. Но ведь это же мальчик тринадцати-четырнадцати лет, не подозреваемый, а всего лишь свидетель, с которым они хотят поговорить. Джо-старший обогнул угол и свернул налево, в то время как инерция тянула в другую сторону, словно невидимая нить, — верхней частью тела он подался направо, ухватился левой рукой за кирпичную стену, чтобы удержать равновесие…
Мальчик.
Секундное замешательство…
Нет…
Мальчик с крупнокалиберным пистолетом, который дрожит в детской руке…
В последний момент Джо испытал соблазн взглянуть на пистолет, но вместо этого посмотрел на мальчишку, в глаза ему…
Джо-старший хотел крикнуть: «Нет», — он уже коснулся языком нёба, выговаривая первый звук…
Мать, по-прежнему возле кровати, все шептала и шептала молитвы, умоляя Иисуса Христа, и святого Антония, и Господа собственной персоной снизойти с небес и убрать некий изъян в центральной нервной системе Майкла, «даровать ему покой и облегчение». Она обращалась к Иисусу, который не удосужился прийти на помощь Эми Райан, когда она истекала кровью, или остановить пулю, пронзившую грудь Джо-старшего. К Иисусу, который в первую очередь и был виноват в нынешних страданиях Майкла. Дура. Чертова дура.
— Уйди!
Он проговорил это в подушку и ощутил собственное горячее дыхание.
Маргарет замолчала.
Он неосторожно обернулся, под черепом забурлило, голова закружилась, и Майкл пришел в ярость. Он видел лицо Маргарет — изумленное, с расширенными глазами — и понимал, каким он кажется матери сейчас. Но ему было все равно. Он хрипло повторил:
— Уйди!
28
Шар раскачивался туда-сюда, лениво набирая скорость.
На тротуаре перед заградительным барьером собралась небольшая толпа — шеи вытянуты, лица напряжены. Какая-то женщина проговорила: «Началось…» Хозяин магазина Мо Вассерман стоял в толпе, в переднем ряду, наблюдая, как гибнет его дом. Джо Дэйли — тоже.
Шар с легкостью проломил кирпичную стену, угодив в спальню на втором этаже. Комнаты наполнились пылью, которая поднялась столбом, точно дым. Из спальни вынесли не всю мебель, там остались кровать с матрасом и маленькое бюро. В стенах одна за другой появлялись дыры, открывая взглядам публики внутренность дома. Экскаваторщик, раскачивая шар, зацепил кровать и подтащил ее к краю пролома.
Дом рухнул. Тридцать пять минут. Облако штукатурки долго не рассеивалось, пыль оседала, точно пепел, на стеклах машин.
Потом толпа взглянула поверх кучи мусора на церковь Святого Иосифа, в полумиле от развалин. Церковь, точно крепость, стояла на пустыре, оставшемся от Уэст-Энда. Джо попытался припомнить, как именно выглядел дом Мо Вассермана, но уже было трудно восстановить точную картину. Кажется, на крыше имелись выступы, похожие на ступеньки. Или нет?
Несколько часов спустя — после заката, хотя и трудно было понять: могло быть шесть часов, а могло и десять — Джо отправился в «Помпеи», свою любимую забегаловку вблизи Хэймаркет-сквер. У хозяина были особые отношения с полицейским департаментом, поэтому «Помпеи» не закрывались круглые сутки. Очень удобно. Случались вечера, когда Джо не хотелось идти домой после поздней смены, когда в нем еще бурлила энергия, а дома было темно и тихо, ребенок и жена спали.
Он жил на холме в Брайтоне, в небольшом коттедже на заросшей деревьями улочке, позади церкви Святого Себастьяна. Дом ему не нравился, это был не его район. Пытаясь освоиться в пригороде, он чувствовал себя не в своей тарелке. Когда он думал о доме, то обычно представлял там только Кэт и Малыша Джо. Иногда, когда приезжали гости, Джо чувствовал себя одним из них. А по ночам… Господи! На улице стояла мгла, и тишину нарушали только пение цикад, шум в зарослях и далекие звуки города.
Поэтому поздно вечером Джо обычно куда-нибудь отправлялся, чтобы слегка остыть. Это не всегда было легко. Порой ему так и не удавалось сбросить газ, энергия бралась неизвестно откуда, и он ощущал неисчерпаемую способность работать, пить, смеяться и так далее. Он мог развлекаться всю ночь. Сегодня, впрочем, было не так. После смерти Эми в нем угнездилась непривычная усталость, похожая на гниль. Его сильное тело размягчалось изнутри, точно больное дерево. Может быть, именно так чувствуют себя, когда стареют. Тело дряхлеет. Старость — это болезнь, причем смертельная. Зрелище разрушаемого дома отлично вписывалось в эту картину, хоть Джо и не мог внятно объяснить, как именно.
В баре рядами, точно солдаты в строю, стояли бутылки, в зеркальной стене за стойкой Джо увидел собственное некрасивое лицо. По крайней мере оно ничего не выдавало, внешне он оставался все таким же.
В зеркале отражалась и его соседка, крупная, рыжая, неряшливая, изрядно потрепанная жизнью, но не такая уж дурнушка, если приглядеться. Помпейская тематика бара только подчеркивала неестественный, не по возрасту яркий, цвет ее волос, но Джо не возмутился, а посочувствовал. Он живо вообразил дерзкую рыжеголовую девицу, какой она некогда была. Двумя пальцами женщина держала сигарету и той же рукой поправляла вырез платья.
Джо повернулся, чтобы взглянуть на нее, и они обменялись слабыми добродушными улыбками в знак благих намерений. Вблизи рыжеволосая оказалась еще более загрубевшей и крупной, чем в зеркале. Слишком стара для Джо, но в ней определенно что-то было. Ему понравилось, как она садится на табурет — точь-в-точь как наседка на яйца.
— Привет, — сказала она.
— Привет, — ответил Джо. Впервые за несколько недель он ощутил себя счастливым. Беспричинная, детская радость.
Господи, Джо Дэйли обожал женщин. Он не только любил спать с ними, хотя, несомненно, и это тоже. Он наслаждался женским обществом, был счастлив в их присутствии. Ужимки, запах, макияж, одежда, обаяние их тел, грудь, изгиб бедер под платьем, намек на наготу в вырезе блузки: Джо наслаждался. Он приходил в ужас, когда окружающие, особенно мужчины — братец Майкл был здесь особенно красноречив, — намекали, что в распутстве Джо есть нечто бесчестное, что это — неуважение к женщинам. Джо готов был поклясться, что уважает женщин больше всех на свете. Но разве можно всерьез говорить о моногамии в браке? Джо волей-неволей мирился с такими пережитками католицизма, как церковная латынь, безбрачие священников и швейцарская гвардия. Но каким образом влечение к другим женщинам отражается на его искренней любви к Кэт? Это же абсолютно никак не связано. Возможно, умный человек сумел бы его понять. Но даже если так, Джо предпочел бы, чтобы этот умник оставил свое открытие при себе. Ему не хотелось видеть мир без женщин.
Джо поднял пустой бокал и погремел льдом. Бармен не обратил на него внимания. Джо окликнул его, но тот сделал вид, что не слышит, — он тащил на кухню грязную посуду.
— Оглох он, что ли! — Рыжая пожала плечами.
— Наверное.
Когда бармен вернулся, Джо потребовал еще виски со льдом.
— За тобой и так немалый должок, Джо.
— Да я только что пришел.
— Не только за сегодня.
— Просто налей мне выпить. Ты бармен, а не… бухгалтер. Что? Чего ты качаешь головой? Налей мне выпить.
— Если бы это зависело от меня, Джо…
Тот раздраженно и с легкой тревогой взглянул на бармена.
— Слушай, Джо, если бы это зависело от меня, я бы не возражал.
— Не дури мне голову.
— Дай пару баксов, и все будет в порядке.
— У меня нет денег, банки закрыты. Чего ты хочешь?
Бармен покачал головой:
— Ну, извини.
— «Извини»? Какого черта — «извини»? Я что, первый раз здесь сижу?
— Нет.
— Вот именно. Разве так обращаются с постоянным клиентом?
— Не обижайся, Джо, будь ты просто постоянным клиентом, я бы уже давно закрыл тебе кредит. Мы из-за тебя разоримся.
— Думаешь, я не расплачусь?
Бармен забрал у Джо бокал и выбросил лед в раковину. Джо счел это провокацией и начал подниматься. События могли обернуться к худшему, не вмешайся рыжая.
— Эй, я его угощаю.
Бармен, хоть и рад был избежать ссоры с Джо, многозначительно взглянул на нее.
— Ты знаешь, что он коп?
— Ну и что? Ничего не имею против.
Получив свою порцию, Джо поднял бокал.