В зале началась толкотня – все хотели взять у поэта автограф. Мы терпеливо ждали. Наконец очередь дошла до нас. Поэт расписывался с трудом, рука его дрожала. Поставив автограф, он взглянул на меня, и тогда я увидел, что у него необычайно большие сияющие глаза. Возможно, заметив, что я иностранец, поэт пробормотал что-то себе под нос. Я ничего не успел ответить, так как человек, стоявший позади, уже выталкивал меня из комнаты.
Снаружи все еще шел дождь. Свет от уличных фонарей поблескивал в нитях мороси, тянущихся сквозь сумрак, и отражался в лужах тусклыми, хаотично разбросанными пятнами. Два сверкающих глаза следовали за мной, куда бы я ни посмотрел. Они мерещились мне всюду – в глухой темноте плотно закрытого окна, в дали ночного неба и даже во сне.
Прошло немного времени, и мне снова представилась возможность послушать стихи. На этот раз выступал поэт Ханс Фридрих Блунк [31]. Он был председателем Имперской палаты литературы, что соответствовало должности поэта-лауреата в Великобритании. Казалось бы, его приезд должен был пробудить во мне еще больше фантазий, но этого не случилось. Слишком уж много я напридумывал себе в прошлый раз. Сейчас я был куда спокойнее и не стал воображать так много на пустом месте. Хотя именно благодаря прошлому опыту я точно знал, что когда поэт сам читает свои стихи, рождается волшебство.
И вот наступил долгожданный день выступления. Погода снова была мрачная, в любой момент мог пойти дождь. Когда начало смеркаться, я зашел за тем самым другом. Мы прогулялись вдоль старой городской стены, добрались до университета и зашли в актовый зал.
Людей было не так много, как в прошлый раз. Сцена тоже была оформлена иначе: вместо одинокого голого стола со стульями на ней была установлена трибуна, с которой свисал флаг национал-социалистической партии Германии с черными буквами на красном фоне, а рядом стояли две вазы с невразумительными букетами. Я почувствовал глубокое разочарование и грусть. Моя мечта о маленькой комнате и поэте, который читает стихи в тусклом желтом свете лампы, исчезла. Той простоты и безыскусности, которая была в прошлый раз, тоже след простыл.
Сначала какой-то молодой парень небрежно взбежал на сцену, вскинул правую руку в приветствии и заговорил. Его глаза бегали из стороны в сторону. Судя по всему, он хотел остановить на чем-то взгляд, но увидел, что толпа людей таращится прямо на него, и так и не нашелся, куда смотреть. Поэтому его рот, нос и глаза были в постоянном движении. Я все думал, как бы не рассмеяться. Но не успел я улыбнуться, как этот парень, закончив приветственное слово, так же несуразно сбежал со сцены.
Вслед за ним на сцену поднялся Ханс Бланк. Он выглядел немного комично: лысая макушка сверкала в свете ламп, левая сторона рта была искривлена, а справа виднелся большой шрам. Когда он говорил, шевелилась только правая часть верхней губы, а у шрама появлялись морщины. Это создавало странный образ. Он, как и Рудольф Биндинг, произнес несколько приветственных слов и начал читать свои стихи. На меня он произвел тяжелое впечатление. Интонации его не просто не были плавными, он читал с трудом, словно принуждаемый силой, и порой как будто не мог вспомнить текст. Его голос звучал так, словно поэт затаил обиду и мог читать только с короткими передышками. Мне вновь вспомнился Биндинг, в дрожащем голосе которого было столько очарования. Но я терпел. Прочитав несколько стихотворений, Бланк начал декламировать песни, напоминавшие народные, основанные на фольклорных сказаниях. Он вдруг оживился, голос его зазвучал громче. В этих простых, искренних песнях словно сосредоточилась первобытная сила. Мое сердце нежданно-негаданно встрепенулось, и я вновь попал в волшебный мир. Бланк закончил декламировать стихи и начал, улыбаясь, читать рассказы. В зале нередко раздавался смех, все были очень довольны. Этот смех продолжался, пока поэт не закончил свое выступление и не сошел со сцены.
Вместе с другими зрителями мы вновь протискивались к выходу. Стояла глубокая ночь. Мы подняли головы и посмотрели на шпиль старинной средневековой церкви, пронзающий темное небо где-то высоко-высоко наверху. Он был похож на тень великана. Как и в прошлый раз, образ поэта не покидал меня, он все время плыл перед глазами. Вместе с ним меня не покидал и образ его предшественника с горящим взором. Не важно, на что я смотрел – на старое дерево или на блеклый лес за ним, – но эти видения не покидали мое воображение.
С тех пор прошло больше месяца, но когда я остаюсь наедине с собой, образы старых поэтов вновь появляются перед моими глазами. Голоса их звучат в голове, и на сердце сразу становится тепло. Некоторые могут подумать, что эти видения, постоянно присутствующие в моей жизни, обременяют меня, на деле же все наоборот – они меня очень радуют. Тот расплывчатый мираж из детства наконец-то принял реальные очертания. А сам я стал слушателем поэтических голосов, которые достигают моих ушей, сердца, самых глубин моей души и остаются там навсегда. Даже если это сон, нельзя отрицать, что он чудесен!
26 февраля 1936 года, Германия, Гёттинген
В Дели
За бортом самолета раскинулось бескрайнее ночное небо, и сквозь иллюминатор было совсем ничего не видно. Словно темнота загустела и превратилась в огромный черный камень, который занял собой все пространство от неба и до самой земли. Самолет стремительно мчался вперед, преодолевая в час больше тысячи километров. В темноте, которая простиралась на десять километров вниз, один за другим загорались огоньки, нечастые и блеклые, точно первые утренние звезды. Раз! – и огней стало больше. Как будто утреннее небо в одно мгновение сменилось звездной летней ночью. Этот небосвод был весь усыпан огненно-красными жемчужинами: некоторые громоздились в беспорядке, другие выстроились словно бусины на нитке; одни складывались в квадраты, иные – в кольца и превращались в пылающее ожерелье.
Мы прибыли в Дели – конечную точку длинного путешествия. Мне было радостно, но вместе с тем и тревожно, чувства бурлили, как кипящая вода в котле. Это был сложный период для китайско-индийских отношений, к тому времени я не посещал Индию уже 23 года, но уверен, что все это лишь маленькая капля в огромной реке истории культурного взаимодействия между нашими странами. Верю, что эта неприятность не повлияет на отношение к нам индийских друзей несмотря на то, что я приехал сюда именно в тот самый момент [32]. Чем ближе мы были к индийской земле, тем больше в моей голове появлялось вопросов. О чем думают люди здесь, в Индии? Я не знал. Как они относятся к китайцам? Не знал и этого. Страна, так хорошо известная мне прежде, теперь казалась совсем чужой.
Впервые я оказался в Индии без малого почти треть века лет назад. Добирался так же – самолетом, это был дневной рейс был из Мьянмы в Калькутту. В иллюминатор не заглядывало черное ночное небо, напротив, я сам с удовольствием рассматривал светлую, похожую на зеленый ковер равнину. В те времена самолеты летали намного ниже, чем теперь, и земля была видна, как на ладони: переплетения рек, густые рощи, разбросанные там и тут рисовые поля и маленькие деревушки. Иногда можно было заметить работающих в поле индийских крестьян и даже рассмотреть яркие узоры на женских сари.
Зал прилета был украшен красными флагами КНР и полон народа. Отовсюду к нам тянулись теплые руки и вешали на шеи разноцветные благоухающие гирлянды из цветов. Я первый раз в жизни видел столько гирлянд! Их было так много, что они доходили до носа и заслоняли глаза, лепестки всех форм и размеров осыпались на пол. Кто-то намазал меня благовонным маслом между бровями, и аромат цветов, смешавшийся с нотками благовоний, еще долго преследовал меня, я отлично помню его до сих пор.
Второй раз я приехал в Индию уже не как гость индийских граждан, а как участник международной конференции. Пробыл недолго, мест посетил немного, редко общался с индийцами, и эта поездка оставила совсем мало эмоций.
И вот я снова здесь. Прошло много времени, мир сильно изменился. Индия опять превратилась в страну-загадку. Если раньше она из совсем чужой стала мне близкой, то теперь, наоборот, – старая подруга превратилась в незнакомку.
Мы были первой группой из Китая. Индийцы не знали, что мы прибыли, и не приехали нас встречать. У нас не было возможности сразу понять, как они к нам относятся. В полной тишине, сопровождаемые коллегами-дипломатами, мы въехали на территорию китайского посольства, напоминающую цветочный сад.
Место, где располагалось посольство, было очень красивым: большой двор, величественное здание, всюду зелень и цветы. В такой безмятежной атмосфере мы потихоньку обживались. Каждый день рано утром мы выходили во двор на пробежку или просто прогуляться. Говорили, что раньше здесь был густой лес, в котором водились волки, змеи, обезьяны, павлины. Потом чащу вырубили, землю очистили от пней и сорняков и подготовили к закладке дорог и возведению домов. Несколько индийских рабочих, занятых на строительстве дороги, жили в отдаленном уголке двора. Иногда во время прогулки мы добирались до их жилища, и видели, как они разжигают печь и готовят завтрак, а их дети играют прямо у огня. Семьи уборщиков и садовников работали в китайском посольстве по многу лет, а порой и всю жизнь. При встрече мы всегда приветствовали друг друга. На территории посольства было много животных, сильнее прочих мне приглянулась пара павлинов. Раньше они жили в лесу, а после его уничтожения им стало некуда идти. Мне неизвестно, где они ночевали, однако каждое утро они оказывались либо на хлопковом дереве, усыпанном красными цветами, либо на террасе небольшого домика. Увидев нас, они пугались, расправляли величественные крылья, взмывали в небо, и не успевали мы и глазом моргнуть – а их уже и след простыл. Однако на следующее утро они вновь сидели на невысокой ограде около дома.
Так беззаботно шли дни. Наш руководитель, завершив визит в Бангладеш, должен был вернуться в Дели, и я поехал в аэропорт его встречать. Посещение этого места произвело на меня неожиданно сильное впечатление. В памяти вновь ожили воспоминания и образы, которым было ни много ни мало – почти двадцать семь лет! Годы пролетели, как одно мгновение. Все превратности судьбы, все перемены, произошедшие за это время, стали неважны, я словно вернулся в прошлое и вновь увидел молодых индийцев и рдеющие над их головами флаги, будто услышал зв