онкие голоса: «Индия и Китай – вместе навек!» Мысли о превращениях Индии из родной страны в чужую и обратно перестали меня занимать. Передо мной предстала та самая Индия, в которую я стремился вернуться все эти годы.
Самолет задерживался, мы ждали в зале для почетных гостей. Прибытие китайской делегации и возможность пообщаться с индийскими друзьями несказанно меня радовали. Здесь были мои старые друзья и новые знакомые. «Друг приехал издалека, разве не радость» – говорят китайцы, а еще добавляют: «Нет ничего лучше, чем радость встречи». Индийцы, среди которых были преподаватели и студенты Делийского университета и университета Джавахарлала Неру, просили нас выйти на улицу, там на нас надевали цветочные гирлянды и мазали благовонными маслами. Стоило нам вернуться в зал для почетных гостей, как индийские, японские и другие, неизвестно откуда прибывшие журналисты, радиоведущие и фотографы обступали нас со всех сторон, направляли свои камеры и микрофоны, щелкали затворами фотоаппаратов, словом, атмосфера была по-настоящему волнующая. Спокойствие, владевшее мной по дороге в аэропорт, улетучилось, я почувствовал прилив сил, как перед боем, но вместо жажды убийства меня вели восторг и радость! Припомнив сомнения, одолевавшие меня в самолете, я мысленно посмеялся над собой и наконец полностью погрузился в волнительную, вдохновляющую, трогательную и радостную атмосферу Индии.
Октябрь 1979 года
Делийский университет и университет Джавахарлала Неру
Всю свою жизнь я посвятил работе в университете. Мне интересна и прекрасно знакома университетская среда, я стараюсь поддерживать связь с вузами – как китайскими, так и зарубежными.
Мне конечно хотелось завязать дружбу с делийским научным сообществом, но я и предположить не мог, что совершенно незнакомые мне университет Джавахарлала Неру и Делийский университет первыми выйдут на связь. Еще менее я ожидал, что для меня, совершенно обычного человека, устроят такую торжественную встречу. Возможно, это связано с тем, что я говорю на санскрите и пали, переводил классическую индийскую литературу; а может быть, роль сыграли мои многочисленные индийские друзья и то, что в этой стране я не впервые. На самом деле несмотря на глубокое уважение к индийскому народу и культуре, мое понимание этой страны все еще крайне поверхностно.
Треть века назад, когда я впервые оказался в Индии, Университета Джавахарлала Неру еще не существовало, его основали позже; в Делийском университете я был только однажды. Тогда пришло немало людей, обстановка была официальная, присутствовали многие мои коллеги, но познакомиться удалось только с некоторыми. Визит был краток, да и времени прошло так много, что в памяти сохранились только смутные общие впечатления. Теперь же я приехал в уже знакомые места – обитель языкознания и социальных наук. Смутное беспокойство по поводу того, что я не узнаю университет, исчезло, как только стало известно, что меня будет сопровождать лично профессор Раджпут Леи. Однако коллеги не предупредили меня о конференции и не упомянули о том, что нужно будет выступать.
Конференц-зал был полон людей, многие толпились у дверей и в проходах. Мужчины и женщины, старые и молодые… Присутствовали иностранцы – не могу сказать, были они научными сотрудниками или студентами университета. Декан факультета буддизма и декан факультета китайского и японского языков поднялись со мной на сцену и сели в президиуме. Сердце у меня билось, как барабан, но, как учит древнекитайская философия, «раз уж ты здесь – устраивайся». Раз уж мероприятие организовали подобным образом, нужно принять это. Сейчас уже не важно, на что я рассчитывал, это делу не поможет. Поэтому я успокоился.
Студенты выступили с приветствием, девушка говорила на хинди, молодой человек – на китайском. Говорили они следующее:
Впервые в истории университета Дели к нам приехал профессор известного на весь мир Пекинского университета. Этот престижный китайский вуз не зря прослыл «цитаделью демократии», и мы надеемся, что визит профессора Цзи Сяньлиня построит мост дружбы между нашими университетами. Хотелось бы верить, что к нам станут приезжать все больше и больше ученых из Пекинского университета. Мы также надеемся, что и у нас появится возможность посетить альма-матер профессора Цзи Сяньлиня.
Были в приветственной речи и такие слова:
Дружественные отношения Китая и Индии длятся уже две тысячи лет. Монахи Фо Тудэн, Кумараждива, Бодхидхарма и сотни других принесли в Китай квинтэссенцию индийской культуры – буддийское учение. Сорок лет назад Дварканатх Котнис, Джойета Басу и другие индийские врачи отправились в Китай для оказания медицинской помощи во время японо-китайской войны [33]. Доктор Дварканатх Котнис пожертвовал жизнью в борьбе за освобождение китайского народа. В то же время имена китайских буддистов Фасяня [34], Сюаньцзана [35] и Ицзина [36] известны каждому индийцу, их труды внесли неоценимый вклад в изучение истории Индии.
Эти слова глубоко тронули всех китайских коллег, присутствовавших в зале. Тысячелетняя традиция дружбы сблизила нас.
После вступительного слова студентов на сцену поднялся декан факультета буддизма профессор Сингх. Он поприветствовал присутствующих на английском языке, а затем прочел стихотворение на санскрите, написанное в честь моего приезда. Его слова были данью уважения не только Пекинскому университету, олицетворявшему китайские высшие учебные заведения, но и всем педагогам и ученым Нового Китая. Правила, по которым строятся подобные мероприятия, предписывали мне встать за трибуну после выступления организатора. Волнения не было, как, к сожалению, и мыслей, о чем говорить. Слушая предыдущих ораторов, я судорожно соображал, что же уместно будет сказать по такому случаю. Опыт исследования культурных связей между Китаем и Индией у меня был изрядный, но я не знал, захотят ли мои индийские друзья слушать такую историю. Внезапно мне пришла в голову идея рассказать о том, как зарождалось взаимодействие двух наших великих цивилизаций. Подобная тема всегда вызывает полемику, и мне, как человеку, обладающему собственной точкой зрения, предоставлялась прекрасная возможность поделиться своими мыслями. Версия о зарождении культурного обмена между Китаем и Индией вместе с проникновением в Поднебесную буддизма для меня неубедительна, это как утверждать, что до I века н. э. коммуникация между нашими странами вовсе отсутствовала. Я думаю, что этот процесс начался гораздо раньше, его можно проследить как минимум до III–IV веков до н. э. – т. е. до того времени, когда жил и творил китайский поэт Цюй Юань. В его стихотворении «Вопросы к Небу» есть строка «гу ту цзай фу» (顾菟在腹). Иногда иероглиф «ту» (菟) толкуют как обозначение жабы, но начиная с эпохи Хань во многих комментариях стали писать, что это не жаба, а заяц, а вся строка означает «в животе ночного светила». Подобные представления встречаются и в других источниках. Сказка о том, что на луне живет заяц, широко распространена в индийской мифологии. В седьмой главе «Записок о Западных странах [эпохи] Великой Тан» Сюаньцзана есть упоминание о трех животных:
В начале кальпы [37] в этом диком лесу жили лиса, заяц и обезьяна. Несмотря на отличия они ладили между собой. Тогда-то владыка дэвов Шакра, желая испытать тех, кто следует по пути бодхисаттвы, превратился в старца. Обратившись к тем трем зверям, он сказал: «О вы, дети мои, живете ли вы счастливо и безмятежно? Не ведаете ли страха?» Звери ответили: «Мы крадемся через густые травы, рыщем по дремучему лесу. Мы разных видов, но равно довольны, спокойны и веселы». Старец сказал: «Услышав, что вы, дети мои, великодушны и милостивы, я пренебрег старостью и немощью и пришел сюда издалека. Теперь же я голоден – какой пищей вы могли бы совершить мне подношение?» Звери сказали: «Подожди здесь немного. Мы побежим, поищем». И вот, в едином стремлении к самоотвержению, разными тропами отправились они на поиски. Лиса пошла вдоль берега реки и принесла в зубах свежего карпа. Обезьяна влезла на дерево, набрала цветов и плодов и преподнесла их старцу. Один только заяц прыгал туда-сюда и вернулся ни с чем. Старец сказал ему: «Вижу, ты совсем не таков, как лиса с обезьяной, не в одном с ними стремлении. Они смогли послужить, а вот ты не поднес мне пищу. И в этих словах истинная правда». Заяц же, услышав упрек, обратился к лисе и обезьяне: «Соберите побольше хвороста и травы». Звери так и сделали: поспешно наломали сухостоя, натаскали дров. Затем они сложили собранное в кучу и разожгли жгучее пламя. Заяц обратился к старцу: «О достойный! Мое тело презренно. Я не смог найти ничего достойного для тебя, поэтому самого себя, ничтожного, осмелюсь принести в дар – пусть я сам стану пищей». Сказав так, он бросился в огонь и тотчас умер. Тогда старец обернулся Владыкой дэвов Шакрой, собрал останки зайца и долго его оплакивал, а потом сказал лисе с обезьяной: «Ведь только он один был способен на это! Я глубоко тронут и, чтобы память о нем не исчезла, поселю его на лунном диске». Эта история передавалась в последующих поколениях, и потому все говорят, что на Луне с тех пор живет заяц. [38]
Эта история много раз встречается в буддийских канонах, переведенных на китайский язык. Разные признаки указывают на то, что миф зародился в Индии, а позже пришел и в китайскую культуру, попав даже в известное стихотворение поэта Цюй Юаня. Таким образом, культурные связи между Китаем и Индией образовались не менее 2300–2400 лет назад. Если также упомянуть двадцать семь зодиакальных созвездий, которые и в Китае, и в Индии имеют одинаковые названия, то можно предположить, что эти отношения зародились намного раньше. Одним словом, взаимное проникновение культур имеет очень долгую историю, продолжает развиваться и сейчас, приумножается и является гордостью наших народов.