едят то, что им хочется, в силу самых разных причин, поэтому у них слабое здоровье, и живут они недолго. Все согласились, что подход китайцев «что хочу, то и ем», несомненно, выигрышный. Хотя некоторые из этих расхожих мнений о китайцах совершенно абсурдны, они говорят об интересе простых людей, равно как и о том, что они совсем ничего не знают о нашей стране. Чем больше мы говорили, тем оживленнее текла беседа, часто она прерывалась всеобщим смехом. За окном была темная, тихая ночь. Смутно виднелись очертания деревьев и холмов. Наш смех будто сотрясал безмолвное ночное небо, а я то и дело погружался в мечтательные размышления: где же все-таки Аджанта? В какую сторону нужно идти? Когда мы сможем ее увидеть? Я ждал с великим нетерпением.
Мы отправились в путь спозаранку, пересекли множество рощ и горных ручьев и наконец по горной тропинке добрались до знаменитого пещерного комплекса. Гроты, расположенные полукругом, были выдолблены прямо в склоне, внизу текли ручьи с чистейшей водой. Пещеры – всего их насчитывалось двадцать девять – располагались вдоль склона и были очень разными: большие и маленькие, высокие и низкие, глубокие и не очень. Настенные росписи и каменные статуи, расположенные в гротах, отличались тончайшим мастерством выполнения и тонкостью деталей. Эти памятники истории очень хорошо сохранились, так как не подвергались никакому внешнему воздействию и разрушению. Индийские друзья рассказали нам, что эти места посещал танский монах Сюаньцзан. Позже пещеры исчезли – спрятались под зарослями густой растительности. Шли годы, никто не знал о том, что здесь находится такое сокровище. Около ста лет назад некий англичанин, охотясь на тигров, обнаружил эти каменные гроты, и они сразу же привлекли внимание людей. Индийское правительство начало реставрацию пещер, на склоне перед ними вырубили витиеватую каменную дорожку, подобную той, что ведет к Воротам дракона на Западных холмах близ города Куньмин. Так сокровищница буддийского искусства – пещерный комплекс Аджанта – стала известна не только в Индии, но и во всем мире.
Мы шли по узкой каменной тропинке вдоль пещер. Шли и говорили, говорили и смотрели, внимательно изучали гроты, полностью погрузившись в мир фантазий. По словам наших провожатых, на противоположном склоне ущелья можно часто увидеть собирающихся стайками павлинов, они там отдыхают, танцуют, утром покидают свои гнезда, а вечером – возвращаются, их крики разносятся по всему ущелью. Слушая этот рассказ, я испытал душевный подъем и замечтался. Я словно увидел Сюаньцзана, который в одиночестве поднимается по этой самой горной тропе, входит в одну темную пещеру за другой, преклоняет колени и шепчет строки из сутр, а павлины, сидящие на противоположном склоне, будто в знак глубокого уважения исполняют танец для чужеземного монаха, проделавшего столь долгий путь. Начал накрапывать дождь, все ущелье и пещеры были залиты мерцающим светом.
«Осторожно!» – крикнул один из наших сопровождающих. Морок тут же рассеялся, и я очнулся. Ждать, что появится монах Сюаньцзан, конечно, бессмысленно, но увидеть, как на противоположном склоне отдыхает стайка павлинов, вполне возможно. Поэтому я во все глаза рассматривал утес на берегу горного ручья. Склон его зарос деревьями и высокой травой, среди этих чащоб царила тишина, густая зелень создавала ощущение заброшенности. Мы пришли не на рассвете и не в сумерках, так что павлины из гнезд уже вылетели, но вернуться еще не успели. Кажется, я надеялся зря. Так мы и покинули Аджанту. Яркие и искусные настенные росписи в пещерах, фигура склонившегося в молитве Сюаньцзана, образ танцующих на противоположном склоне павлинов, голоса и улыбки индийских друзей сплелись в едва различимый мираж, который вскоре рассеялся как дым.
Мы ненадолго остановились в палаточном городке около деревни Санчи, после чего забрались в джип и поехали по недавно отремонтированной дороге. Серпантин поднимал нас все выше в горы. Сколько мы ехали, сколько преодолели поворотов – все это стерлось из моей памяти. И вот наконец перед нами была вершина горы и ворота, за которыми высилась всемирно известная ступа Санчи.
Эта ступа походила на китайскую пагоду, но в то же время и отличалась от нее. Формой она напоминала могильный курган, как у Белой ступы на озере Бэйхай. Вокруг шло каменное ограждение. Ворота, также из камня, располагались по четырем сторонам и были украшены иллюстрациями к буддийским джатакам – притчам о земных перевоплощениях Будды. Говорят, что ступу возвели в период правления индийского императора Ашоки [54]. Современные индийские и зарубежные ученые уделяют большое внимание этому сооружению из-за его культурной и эстетической ценности. На каменных рельефах изображены буддийские святые, монахи-отшельники, тигры, обезьяны, цветы, травы, деревья, монастыри. Они выполнены с большим мастерством и выглядят полными жизни. Специалисты могут прочесть историю, которую рассказывает каждый отдельный рельеф. Средства художественного выражения поражают высоким уровнем исполнения. Я полностью погрузился в наслаждение этой красотой.
Поездка, которую я сейчас вспоминаю с такой нежностью, состоялась очень давно. Мы провели на вершине совсем немного времени, его необходимо намного больше, чтобы как следует рассмотреть это сооружение. Невероятными усилиями я пытаюсь воскресить в памяти увиденное мною, но, кроме этой круглой ступы и окружающей ее каменной ограды, ничего не приходит в голову. Какими были горы? Не могу сказать. Что находилось рядом с постройкой? Не помню. Как выглядели реки, деревья, трава? Нет ответа. На сегодняшний день в моей памяти осталась только огромная ступа, круглая и совершенно гладкая, с каменной оградой, на поверхности которой вырезаны рельефы. Ступа, возвышающаяся посреди территории, покинутой людьми и поросшей дикими травами…
Дорогу до известнейшего монастырского комплекса Наланда я тоже не могу вспомнить. Более ста лет здесь находился не только центр изучения буддизма, но и центр индологии. Начиная с эпохи Шести династий (265–419) и до периода Тан (618–907) Фасянь, Сюаньцзан, Ицзин и другие китайские буддийские монахи посещали эти места и учились здесь. Сюаньцзан оставил яркое и живое описание Наланды в своих путевых «Записках о Западных странах [эпохи] Великой Тан», написанных им во время путешествия по Центральной и Южной Азии. В «Жизнеописании буддийского наставника Трипитаки из монастыря Дацыэньсы» можно найти еще более подробный рассказ:
Шесть царей [55] последовательно достраивали этот [ансамбль] зданий. От внешнего мира монастырь ограждает кирпичная стена, лишь одни ворота ведут в большую коллегию, от которой отделены восемь других залов [самгхарамы], стоящих посредине.
Богато украшенные ступы и сказочные башенки, похожие на остроконечные вершины холмов, выстроены в ряд подобно созвездию. Скит выглядит затерянным в [утренней] дымке, а комнаты его верхних этажей словно возвышаются над землей. Из окон можно видеть, как облака, влекомые силой ветра, строят новые чудные формы, а над парящими карнизами [совершается] соединение солнца и луны.
Глубокие прозрачные пруды несут на своей поверхности голубой лотос, смешанный с цветком канака, насыщенно-красного цвета, и время от времени рощи Амра расстилаются над всем своим оттенком.
Дворы, в которых находятся покои послушников, состоят из четырех уровней.
Эти уровни поражают изображениями драконов и цветными карнизами, жемчужно-красными колоннами с резьбой и орнаментом, тонкой работы балюстрадами и крышами, покрытыми черепицей, отражающей свет тысячей оттенков, – все это дополняет красоту сцены.
Самгхарамы Индии исчисляются мириадами, но эта самая значительная из них по величию и высоте. Число послушников монастыря или чужеземцев [проживающих здесь] всегда достигает числа 10 000.[56]
Обстоятельства, при которых Сюаньцзан попал туда, также детально и живо описаны в этой книге:
Я отправился в коллегию Баладитья-раджи и поселился в четырехэтажном жилище Буддхабхадры, который заботился обо мне на протяжении семи дней.
После этого я поселился в жилище обители бодхисаттвы Дхармапалы, где мне были предоставлены все виды благотворительных пожертвований.
Каждый день я получал сто двадцать джамбир [57], двадцать орехов бетеля, двадцать мускатных орехов, таэль камфоры и пучок риса махасали. Этот рис размером с черный соевый боб, ароматный и блестит при варке. Он растет только в Магадхе и больше нигде.
Его предлагают только царям или высокопоставленным религиозным деятелям, отсюда и название гун да жэнь ми – рис, подносимый почтенному человеку.
Ежемесячно мне выдавали три меры масла и каждый день запас масла и других вещей исходя из моих потребностей.
Упасака и брахман, освобожденные от всех послушаний, сопровождали меня верхом на слоне.[58]
Кроме Сюаньцзана были и другие местные насельники из Индии. В книге «Записки о Западных странах [эпохи] Великой Тан» упоминается:
В соблюдении обетов они старательны, в следовании установлениям винаи [59] безупречны. Монахи придерживаются строгих правил, всем свойственна суровая простота. В странах Индии все уповают на них. Здесь задается так много вопросов и толкования так глубоки, что не хватает на это целого дня.[60]
Прочитав это описание, я представил роскошный, величественный храм и университет. Высокое четырехэтажное здание вонзается в бескрайнюю синь небес. Вокруг – изумрудно-зеленая вода, поверхность которой усыпана цветами лотоса, теплый ветерок доносит до меня их аромат. Я словно вижу тысячи студентов-монахов, которые прибыли издалека, чтобы изучать буддийские канонические тексты, теорию традиционных индийских религий и философию. Среди живущих здесь есть несколько учителей, известных в Китае и далеко за его пределами. Они читают лекции или пишут книги и пользуются особыми привилегиями, занимают высокое положение, а манеры их отличаются строгостью и торжественностью. Весь монастырский ансамбль Наланда по площади превышает сегодняшние известные университеты в Оксфорде, Кембридже, Париже или Берлине. Звук чтения молитв поднимается ввысь, дым от сандаловых палочек струится к потолку. Всю ночь до самого рассвета учебные залы залиты светом. Во время праздников Наланду посещает император и совершает щедрые подаяния. У меня перед глазами возвышенная, величественная и прекрасная картина.