ы заметались в испуге, но, приглядевшись, поняли, что ров был для льва непреодолимым препятствием. Тогда мы успокоились и сделали несколько фотографий на фоне грозного животного, стоявшего на противоположном берегу.
Я молча глядел на скромного рабочего и чувствовал большую благодарность.
И в львином лесу, и на тигриной горе за животными ухаживали смуглые индийские трудящиеся. Большинство из них не говорили по-английски, так же как и официанты во дворце Чаумахалла, где я останавливался двадцать семь лет назад. Мы не могли поговорить с ними независимо от того, насколько сильно хотели этого. Нам только и оставалось смотреть на их простую наружность, искреннее выражение лиц, приветливые улыбки, плавные движения и очаровываться ими. Постоянная работа под палящим солнцем и на ветру оставила следы на их смуглой коже, что заставляло проникнуться еще большей симпатией к этим труженикам. Некоторые из них были с нами очень сдержанны, другие испытывали волнение, третьи – смущались, а кто-то совсем терялся и не знал, как себя вести, но все их движения, будь то кивок головы или улыбка, были полны дружелюбия. В такие моменты молчание говорило больше, чем любые слова. Сложно сказать, как они относились к Новому Китаю, боюсь, им и самим это было неизвестно. Наверное, они думали, что Китай – это загадочная и далекая, но при этом дружественная страна. Возможно, у них были фантазии о Китае, которые не соответствовали действительности. Стоит сказать, что некоторые интеллектуалы, такие как заведующий зоопарком, прямо выражали свою симпатию к Китаю и китайскому народу. Разумеется, понять это было возможно лишь с использованием английского языка.
Я больше не думаю о том, какой именно Хайдарабад настоящий – прежний или нынешний. Это как один из тех метафизических вопросов, на которые необязательно отвечать.
Для меня есть только один Хайдарабад – дружественный Китаю. Он действительно реален, и его я навсегда сохраню в своей памяти.
21 февраля 1979 года
Цветок Шивы. Воспоминания о Калькутте
Побывав в одиннадцати индийских городах, встретившись с тысячами людей из самых разных слоев индийского общества, мы в конце нашего путешествия оказались в Калькутте. Психология индийцев нам знакома, думали мы, радушный прием нас уже не удивит.
Однако такие наши рассуждения вновь были ошибочными.
Прибыли мы под вечер. Тусклый свет не давал как следует рассмотреть лица собравшихся людей, но мы сразу увидели нашего старого друга доктора Беджоя Кумара Басу. Вместе с ним была руководитель филиала Ассоциации индийско-китайской дружбы в штате Западная Бенгалия госпожа Дэви. Темнота скрывала улыбки на лицах, зато ладони друзей казались еще теплее. Одно торопливое рукопожатие значило куда больше, чем слова. Множество индийцев, приехавших встретить нас, горячо жали руки и по традиции дарили цветочные бусы. Так, увешанные гирляндами и держа в руках живые цветы, мы и вышли из аэропорта.
Встречающих на площади перед аэропортом было столько, что рассмотреть всех удалось бы, пожалуй, лишь взобравшись на крышу трехэтажного дома. Тогда перед взором развернулось бы море красных флагов и человеческих лиц, а в гуле голосов, напоминающем шум волн, удалось бы различить слова: «Да здравствует китайско-индийская дружба!» Здесь же, внизу, мы могли только что есть силы махать врученными нам букетами, а толпа отзывалась громкими выкриками. Казалось, этот всеобщий порыв достигал темного ночного неба.
В зале гостиницы с самого утра толпились люди: встречающие и те, кто приехал с визитом или просто хотел увидеть нас. Среди них были седоволосые профессора, живые и сообразительные студенты с по-детски открытыми лицами, врачи, прошедшие курсы китайской акупунктуры, сотрудники Комитета памяти Дварканатха Котниса и Ассоциации китайско-индийской дружбы, а также официальные лица, направленные правительством Западной Бенгалии. Все они были приветливы, доброжелательны и вежливы. Молодежь проявляла большую любознательность, стремилась разобраться в политике, экономике, культуре, образовательной системе Нового Китая. Всем было интересно узнать об изучении индийских языков, в том числе санскрита и пали. Нас спрашивали, сколько индийских книг мы перевели, интересовались нашим отношением к китайскому и зарубежному культурному наследию, словом, хотели знать обо всем, что так или иначе имеет отношение к Китаю. Вероятно, из-за моей репутации университетского профессора люди всегда обступают меня с вопросами. Стоит только мне войти в зал – и вокруг тут же собирается толпа с намерением получить ответы, словно прибыла живая энциклопедия. Когда я вижу их глаза, бездонные, словно море, горящие, как огонь, живые, как проточная вода, теплые, как весенний день, я всякий раз не могу совладать с волнением.
Вне отеля все обстояло так же. Однажды после полудня мы присутствовали на встрече с индийской интеллигенцией. Среди участников были профессора, писатели, журналисты и другие деятели культуры, все они сидели вокруг меня. Многие известные ученые раздаривали свои книги с автографами. После выступления наступил черед вопросов. Конечно, для меня это тоже была возможность многому научиться. Я расспрашивал про академическую среду, литературу. Мы были похожи на старых друзей, которые, встретившись после долгой разлуки, обменивались улыбками и вели беседу, позабыв о делах, времени и пространстве. Иногда мы поднимали головы и краем глаза видели, что на сцене кто-то поет. Смутно различали мелодию, подобную далеким раскатам грома в высоких облаках ранним летом, а перед внутренним взором появлялось озеро с маленькими островками, где деревья высятся до самого неба, а на их верхушках сидят неподвижные вороны, похожие на огромные черные соцветия.
Мы посетили центр иглоукалывания, расположенный в пригороде Калькутты. Одна половина живущих здесь – крестьяне, а другая – трудящиеся завода, расположенного неподалеку. Все они высыпали на дорогу, чтобы поприветствовать нас, размахивали красными флагами, выкрикивали лозунги. Сельские ученики в школьной форме играли веселые мелодии на музыкальных инструментах. По дорожке, вдоль которой росли кокосовые пальмы, мы направились к зданию центра иглоукалывания, рядом с которым началось приветственное собрание с сельскими жителями. Наступил полдень, и палящее солнце поджаривало наши макушки. Семь-восемь девушек в нарядных платьях с индийскими веерами стояли около нас и отгоняли летний зной. Нам было очень неловко, мы постоянно просили их отдохнуть, но девушки не соглашались и, улыбаясь, повторяли: «Вы наши гости, мы вас очень уважаем и должны обходиться с вами учтиво». Мы были крайне смущены, однако это нужно было просто принять.
Большой радостью для меня стала возможность увидеть в Калькутте настоящие танцы индийских крестьян. Это специальное представление организовало правительство Западной Бенгалии. Глава управления радиовещания лично сопровождал нас. Во время представления он рассказал, что все артисты – крестьяне, которых только что позвали с поля. В это сложно было поверить – на сцену они вышли в театральных костюмах и гриме, мы видели только блеск и роскошь. Кроме того, нас поразил высокий художественный уровень их выступления. Неужели это и правда крестьянские актеры-любители? Когда представление кончилось и выступающие сняли костюмы и смыли грим, мы увидели, что это самые настоящие трудящиеся – краснолицые, с огрубевшими руками. В одно мгновение у меня на душе потеплело, и я долго не хотел уходить.
В Калькутте мы повстречались с невиданным количеством гостей и побывали в бессчетном количестве мест. Впечатления от древней торговой столицы Западной Бенгалии были совершенно особенными. Другие города, где мы останавливались на один-два дня, дарили яркие, но простые эмоции. Образ Калькутты, открывшейся перед нами, оказался сложным и глубоким, ни один другой город не мог с ним сравниться. Здесь можно было соприкоснуться с историей и одновременно прочувствовать настоящее. Поездка в Калькутту стала кульминацией нашего путешествия, его естественным завершением. Мы давно потеряли счет цветочным гирляндам и букетам, которые каждый день получали из рук рабочих, крестьян и интеллигенции. В каждом венке и каждом букете была дружба индийского народа. Каждый раз, когда мы откуда-то возвращались, ковер в холле гостиницы покрывался алыми лепестками роз, белыми лепестками жасмина, желтыми, синими… Люди шли по ним, и действительно «с каждым шагом раскрывались лотосы». Благоуханный аромат разносился по всему залу. В древнеиндийских книгах часто можно прочесть, как с неба падают «цветы Шивы»[73]. Так разве то, что я видел своими глазами, не было подобно сцене из старинных преданий? Цветочный дождь превратил холл гостиницы в благоухающий сад. Конечно, это создавало немало хлопот уборщикам. Нам всегда было стыдно из-за этого, но сотрудники отеля не роптали и всегда с улыбкой смотрели на происходящее. Через все богатые и разнообразные впечатления, которые оставила нам Калькутта, дружелюбие индийского народа проходило красной нитью.
Кроме того, эта дружба проявлялась в тех ситуациях, где ее не так просто было выразить. Мы посетили известный Калькуттский зоопарк, куда я не заглядывал в обе предыдущие поездки. Там в саду росло старое высокое дерево, от которого падала густая тень. Как говорится в одном китайском романе, «на этих горах имеются вечнозеленые растения и цветы, не опадающие в течение круглого года»[74]. Это был огромный баньян – нам сказали, что он самый большой в мире. Материнское дерево дало жизнь более полутора тысячам молодых саженцев. Так один баньян превратился в целую рощу. Сейчас уже невозможно точно определить, какой из стволов был материнским. Вокруг этой рощи поставили ограду, однако забор может помешать человеку, но не дереву – уже в нескольких местах баньян разросся за пределы ограждения и за дорожки, проложенные вдоль этого чудесного леса. В некоторых местах, довольно далеко от ограды, воздушные корни уже достигли земли и превратились в полноценные деревья. Сопровождающий нас на этой экскурсии индиец с улыбкой сказал: «Великий баньян – как китайско-индийская дружба, ее не удержит никакая преграда». Какая простая, но глубокая мысль!