Отзвуки военных приветствий еще гремели у нас в ушах, когда мы уже оказались в педагогическом университете и к нам неслись приветственные овации учащихся. Ректор университета, правительственный секретарь, партийный секретарь, полный преподавательский состав, студенты, словом, весь университет выстроился в длинную цепочку, перед которой нам предстояло пройти…
В полдень состоялся обед. Как только мы вошли в столовую, на нас обрушился шквал аплодисментов. Оказалось, что преподаватели и студенты тоже последовали за нами. Партийный секретарь взял приветственное слово, с воодушевлением восхваляя великую Китайскую Народную Республику и нерушимую китайско-малийскую дружбу. Когда он скандировал «Да здравствует Китайская Народная Республика!», «Да здравствует китайско-малийская дружба!», вся столовая поднималась волной, следовала буря аплодисментов и радостных возгласов. В тот момент я вспомнил всех тех, кого встретил сегодня, все места, которые посетил, – теперь мне совсем не хотелось покидать это место, которое еще пару часов назад казалось чужим.
Но остаться было никак нельзя, в тот же день после обеда мы должны были возвращаться в столицу Мали город Бамако, где нас ждало множество дел, поэтому, закончив обед, мы вернулись под те самые гигантские манговые деревья. Глава области, заместитель мэра, секретари и главы департаментов уже ждали нас, чтобы проводить. Время было полуденное, и жар опускался до самой земли, было душно, дышалось тяжело. Казалось, что тени от висящих манго сделались еще темнее, сами плоды – сочнее, а торговцев фруктами и напитками стало больше. Как будто все это могло принести прохладу или унять жару.
Вдруг, как раз в то время, когда мы пожимали руки малийским друзьям и прощались с ними, примчалась одна женщина из мангового ларька неподалеку. Она подлетела и обеими руками жала наши руки, говорила что-то на бамбара и широко улыбалась. Никто из нас не говорил на местном языке, но в переводе мы не нуждались, ведь было понятно, что она имеет в виду. Ее переполняло чувство глубокой привязанности простых жителей Мали к китайскому народу. Это и был самый правильный перевод. Малийцы до самой глубины души ненавидят империализм и колонизаторов, а в китайцах, которые борются с угнетением человека человеком, они увидели друзей, братьев и даже самих себя. Я был так тронут, что потерял дар речи. Мы крепко-накрепко соединили наши руки, которые отличались цветом кожи. Я сжимал эту пару крестьянских ладоней – шероховатых, покрытых пылью и манговым соком, липких и скользких. Но я ни на секунду не подумал, что они грязны. Это были самые чистые руки на Земле, а эта женщина была самым ласковым человеком в мире.
1 октября 1964 года
Бамаканская ночь
Ночи в Бамако спокойные, как стоячая вода в пруду, – даже не подумаешь, что находишься в большом городе. Гигантские манговые деревья, ютящиеся между ними пальмы и другие неизвестные мне растения, цветущие красными и желтыми цветами, будто вздохнули полной грудью, расправили свои листья и от всей души наслаждались ночной прохладой. Они щедро источали густой аромат, которым был полон ночной воздух. Полуденный зной, достигавший порой пятидесяти градусов Цельсия, был губителен, зато ночное время прекрасно подходило для того, чтобы расслабиться и восстановить силы.
Переносить полуденное время в Мали действительно крайне тяжело. Пекло стоит такое, что кажется, будто огненный диск, висящий в небе, изливает живой огонь на горные пики, заросли деревьев, улицы и крыши домов. Вся земля словно превращается в раскаленную печь. Деревья принимают первый удар на себя. Они выше всех, поэтому потоки зноя сначала обрушиваются на их макушки. Деревья стоят, распрямив спины, и держатся бодро. Даже самые хрупкие цветы проявляют стойкость и железный характер, преграждая путь палящему солнцу, а земля покрывается кусками густой тени, в которой спасаются люди.
Жителям Бамако присущ такой же стойкий дух, что и деревьям, они как могут борются с жестоким солнцем. Не важно, насколько на улице жарко, работа никогда не останавливается. Магазины не закрываются, лавочки, где торгуют разными мелкими товарами, продолжают свою работу в тени манговых рощ. Жизнь бьет ключом: люди в свободных одеждах снуют по улицам, мчатся на мотоциклах с такой скоростью, что жаркий ветер надувает их наряд, превращая в парус. Все наполнено жизненной силой.
Когда я впервые приехал в Мали, мне казалось, что все здесь наполнено этим ветром перемен, вдохновляющим и боевым. Только осознанные, прогрессивные нации обладают такой энергией. Однажды я принял участие в съезде африканской молодежи, который устраивался на стадионе прямо под палящим солнцем. Там я увидел молодых людей, которые приехали с фронтов Конго и Гвинеи-Бисау. Они были одеты в военную форму, которая, казалось, еще отдавала резким запахом пороха. Когда они, взмахивая руками и крича, осуждали чудовищные преступления колониализма, стадион накрывала буря возгласов и аплодисментов, и само африканское небо дрожало над их головами, а под ногами сотрясалась земля. Войдя на стадион, я почувствовал, насколько адской была жара. Я грезил о том, как было бы хорошо набросить на себя меховую накидку. Так можно было бы, по крайней мере, спрятаться от зноя. Однако увидев эту вдохновляющую сцену, я сразу взбодрился, кричал и аплодировал, горячо жал руки этим солдатам, и вдруг моему телу стало прохладно, ощущение жара куда-то исчезло.
Конечно, настоящую свежесть можно было почувствовать лишь с наступлением темноты. Ночи в Бамако все-таки приятные. Когда наконец начинает смеркаться и зной оставляет город, макушке перестает что-либо угрожать. Температура воздуха по-прежнему около сорока двух градусов, но ветерок с Нигера приносит чувство прохлады. На широких аллеях, у маленьких стен, в каждом дворе – все наслаждаются ею. Некоторые разжигают печи и готовят ужин. Над уличными ларьками зажигаются огни. В свете ламп маячат человеческие фигуры, энергичные, но при этом очень спокойные и тихие. Только тонкие струйки дыма из печей грациозно поднимаются вверх и тают в ночном воздухе.
Для нас это было хорошее время. Мы принимали участие в приемах в посольстве КНР, встречали там малийских друзей, с которыми успели познакомиться днем во время визитов, а также множество китайских специалистов, работающих в Мали. Все они выглядели просто, вели себя скромно, но вещи, которыми они занимались, были незаурядными. Например, раньше в Мали не выращивали чай и сахарный тростник. Колонизаторы громче всех кричали, что нужно помочь малийцам научиться выращивать эти культуры, бились над этим больше десяти лет, потратили немало денег и людских ресурсов, однако в итоге не выросло ни одного чайного куста, ни одной тростинки. Был сделан вывод, что Мали не подходит для этих культур. Теперь же сюда приехали специалисты из Китая, которые не делали громких заявлений, а просто жили в малийских деревнях и работали бок о бок с местными крестьянами. В конце концов в таком климате, совершенно не похожем на китайский, прекрасно прижились наши сахарный тростник и чай. Специалисты и сами словно пустили корни на малийской земле, местные так и называли их малийцами. Они заслужили уважение представителей самых разных слоев общества, начиная от президента и заканчивая простыми людьми. Деревенские дети, завидев их, всегда кричали по-китайски: «Привет!» Каждый год, когда поспевают первые манго и бананы, малийские крестьяне в первую очередь вспоминают о китайских друзьях, приносят им свежие фрукты на пробу. Сегодня высокий и стройный тростник и низкорослые чайные кусты растут бок о бок с гигантскими манговыми деревьями, составляя гармоничное целое. Они навсегда останутся неизменным символом дружбы между Китаем и Мали. Разве это не чудо? Мне казалось, что простые и скромные люди, сотворившие его, будто светятся. Этот свет очаровывал. Стоя рядом с ними, я чувствовал гордость и счастье.
По ночам мы участвовали в приемах, которые организовали для нас малийские друзья. Иногда это происходило на концертных площадках под открытым небом, где мы смотрели блестящие выступления малийских танцоров. Часто мы ужинали в кругу малийцев, побывавших в Китае, и слушали их рассказы о поездке. Они во всех красках описывали прекрасные величественные ворота площади Тяньаньмэнь и Дома народных собраний, говорили о чудесных пейзажах парка Ихэюань, упоминали шанхайские небоскребы и шумную улицу Наньцзинлу в центре города. Каждый говорил о Ханчжоу, об озере Сиху, походившем на нефритовое зеркало, которым инкрустировал Землю какой-то великий ювелир. Не важно, о чем шла речь, главной темой всегда было радушное отношение китайцев к ним. Руководители страны, рабочие, крестьяне из народных коммун, даже маленькие дети в детских садах – все относились к ним с большой искренностью, которую невозможно забыть. Эти рассказы словно возвращали меня на родину, перед глазами появлялись прекрасные пейзажи родной земли. Чтобы вернуться в реальность, я протягивал руку через ограду и дотрагивался до ветки мангового дерева. Мираж пропадал, я снова был в Мали и благодарил своих собеседников, подаривших мне мимолетное ощущение родины.
В один из таких вечеров мы сидели во дворе китайского посольства и разговаривали. В саду меня окружали неизвестные мне деревья, источавшие удивительный тонкий аромат, который мы почувствовали не сразу. Наконец различив его, все в один голос воскликнули: «Это османтус!» Оглядевшись, мы легко нашли крошечные цветы на тонких деревцах – аромат исходил от них. Сердце мое тревожно забилось, и тут же нахлынула тоска по родным местам.
Сложно сказать, хорошо это или плохо. Мысли о родине вдохновляют, но в то же время причиняют боль. Однако разве можно испытывать страдания в такой дружественной и боевой стране, в такую чудесную ночь? Китайцы говорят: «Все люди – братья», для малийского и китайского народов это воистину так. Проводить время с местными, трудиться с ними – разве это не самое большое счастье в жизни? Разве почувствовать аромат османтуса в Мали не так же радостно, как в Китае? Вдруг я подумал, что полюбил это место. Если наступит необходимость, если будет возможность, я бы хотел пожить здесь подольше и внести свой скромный вклад в развитие этой страны.