Если уж про бифштексы, то мы хоть их и не ели, но видели. В один из дней во время обеда вдруг из вагона-ресторана вышла русская официантка: высокая ростом и крепкая телом, очень упитанная, одетая в белый халат, с огромным колпаком на голове (по меньшей мере в один чи [5] высотой), который почти касался потолка вагона. На ногах – туфли на высоких каблуках. С сияющим лицом, очень важная, она вышагивала, словно генерал, – представительная, с какой стороны ни посмотри. В правой руке она несла большой поднос, полный только что снятых со сковородки бифштексов. Запах жареного мяса разносился повсюду, проникая в нос со всей своей соблазнительной силой, так что слюнки текли. Цена заставила нас вздрогнуть: три доллара за штуку! Никто не отважился выложить такую громадную сумму. «Генеральша» прошлась со своим подносом по вагону и унесла бифштексы нетронутыми. Может быть, она презирала нас – иностранных буржуев? Может быть, думала про себя: «Да вы же еще скупее, чем Шейлок из шекспировской комедии “Венецианский купец”»? Этого я не знаю. После того как волна соблазнительных ароматов миновала, мы почувствовали страшный голод, потянулись к своим корзинам и принялись жадно грызть «леба».
С едой у нас дело обстояло в целом вот таким образом. Хотите узнать, как питались русские? Можно было бы догадаться, что совершенно не так, как мы. Они не тащили с собой из Харбина корзины, полные еды, а добывали ее по дороге. Выше я уже упоминал, что в наших двух купе, где ехали мы, китайские студенты, были две полки, которые нам не принадлежали и на которых постоянно менялись пассажиры. Как-то раз вошел военный офицер; мы не понимали знаки различия в Советской армии, что там на погонах, поэтому не знали, какое у него звание. Однако он был весьма приветлив и дружелюбен: как только вошел в купе, обвел все своими синими глазами, улыбнулся и кивнул головой. Мы тоже в ответ заулыбались, но мы с ним были «не понимать», так что могли объясняться только жестами. Он достал из-за пазухи маленькую книжечку, что-то вроде удостоверения личности, в которой была его фотография, жестами показал нам, что если потеряет ее (тут он сделал режущий жест поперек своей шеи), то ему конец. Эта маленькая книжечка обладала огромной, поистине волшебной силой. На каждой большой станции он с этой книжечкой сходил с поезда, уходил куда-то, получал «леба» и еще молоко, сыр, колбасу и все такое, потом возвращался обратно в вагон и как следует закусывал. Наверное, так было устроено снабжение в Красной армии.
Что же касается туалета, то проблема эта была огромная, как небо. В одном вагоне едут сорок-пятьдесят человек, а туалетов только два. Там постоянно занято, просто беда! Я каждое утро вставал пораньше и занимал очередь. Иногда думаешь, что еще никто не проснулся, а выглянешь из купе – уже стоит очередь, как хвост дракона, и скорее становишься в этот хвост, с нетерпением глядя вперед. Подумайте сами, сколько времени надо одному человеку, чтобы почистить зубы, умыться, сходить в туалет… А если у кого-то вдруг запор? Тогда ситуация еще больше осложняется. У тебя самого в животе все урчит и бурлит, а очередь впереди и не думает становиться короче – вполне понятно, какие при этом ощущения.
Тем не менее жизнь в поезде состоит не только из трудностей, есть в ней место и для веселья. Мы – шестеро китайских студентов – обычно теснились в одном купе. Специальности у нас были разные, в университетском кампусе мы почти не общались. Теперь же обстоятельства свели нас вместе, и мы по-настоящему сдружились. Болтали обо всем: как говорится, от неба сверху до земли внизу, а все от безделья. Все мы были, по сути, как большие дети – лет двадцати трех или двадцати четырех, и перед каждым из нас теперь расстилался совершенно незнакомый мир, полный роз и радужного сияния. Глаза наши сверкали, душа была нараспашку, говорили не задумываясь, без оглядки, ни разу не ссорились, и в крошечном тесном купе нам было свободно и весело. Время от времени, когда не о чем было говорить, мы играли в шахматы. Лучшим игроком был физик Ван Чжуси. Мы впятером по очереди сражались с ним и раз за разом проигрывали. Даже все вместе против одного мы терпели поражения. Цяо Гуаньхуа был философ, но знание философии не помогало и ему. Никому из нас ни разу не удалось победить Вана за те восемь или девять дней, что мы провели в поезде.
Когда надоедали болтовня и шахматы, я смотрел в окно. Путь был длиной во многие тысячи километров, а вот пейзажи за окном менялись мало. Густому лесу, похоже, не было конца, как и его дарам. Один раз на лесном полустанке я вышел побродить по платформе. Вижу, советский крестьянин несет корзину сосновых шишек на продажу, шишки страшно громадные, мне они очень понравились. Никогда в жизни я таких не видел, вот и не устоял перед искушением – достал пятьдесят центов, купил одну. Это был единственный раз, когда я что-то купил в Сибири, такого не забудешь.
Изредка дремучие леса сменялись равнинами. Сильнейшее впечатление на меня произвело озеро Байкал. Наш поезд огибал этот колоссальный водоем почти полдня. Туннели шли один за другим, даже не знаю, сколько их было. Железную дорогу проложили вдоль берега. Мы смотрели из окна нашего вагона на водную гладь, и казалось, что до нее можно дотянуться рукой. Вода у берега была прозрачная, при удалении от нее становилась темно-зеленой, почти черной, а глубину даже трудно было вообразить. Это озеро – поистине чудо света, я до сих пор закрываю глаза и вижу его, как наяву.
Вот так, с трудностями и весельем, мы незаметно провели в поезде восемь дней и вечером 14 сентября прибыли в Москву.
В «Красной столице»
Москва тогда была единственной во всем мире столицей социалистического государства, это само по себе окутывало ее волшебным ореолом. Многие стремились побывать здесь, мне тоже было очень интересно.
Расписание движения поездов не подразумевало остановку на два дня. Однако, по рассказам бывалых путешественников, после прибытия в Москву поезд под самыми разными предлогами задерживали на сутки. Я думаю, причина совершенно ясна. Власти СССР хотели, чтобы мы, люди из капиталистических стран, прониклись немного атмосферой социализма, впитали хоть чуточку сладкой социалистической росы, короче – это был способ промыть нам мозги, дать восхититься и сменить мировоззрение, так сказать, положить красный штришок на серый фон.
Для нас, молодежи, «Красная столица» имела особую притягательную силу, однако мои личные ощущения были несколько противоречивыми – я был совершенно несогласен с так называемой «независимостью» Внешней Монголии [6]. Увиденное из окна поезда не оставило у меня какого-то благоприятного впечатления, поэтому теперь, оказавшись в столице СССР, я могу задержаться здесь на денек и получить более глубокие впечатления. Ну, что ж, посмотрим.
Как только поезд остановился, железнодорожные власти объявили, что стоянка продлится целый день, поскольку нужно отремонтировать состав. Вслед за этим появилась девушка-гид – молодая, красивая, высокая, белолицая, одетая очень дорого и модно, с накрашенными губами и яркими ногтями, вся сверкающая, как бриллиант. Я был просто поражен. В то время еще не было слова «левацкий», но мое мировоззрение было именно левацким. «Пролетарскую» девушку я представлял себе совершенно по-другому. Чем эта «пролетарка», стоящая передо мной, отличается от буржуазной барышни-аристократки? Может быть, она в душе, конечно, «красная», но снаружи это совсем незаметно. Сокрушаясь, я наблюдал за этой расфуфыренной с головы до ног, принимающей эффектные позы русской девушкой, и то, что я видел, заставляло меня сомневаться все больше.
Нас, группу иностранных туристов, посадили в большой лимузин и повезли смотреть Москву. Девушка-гид давала пояснения на английском. Когда машина приезжала в какое-нибудь место, где стояли сплошь старые полуразвалившиеся дома, девушка-гид говорила: в соответствии с таким-то пятилетним планом эти старые дома будут снесены, а на их месте построены новые. Это хорошо, кто же скажет, что это плохо? Машина приезжала в другое место, гид снова беспристрастно сообщала: по такому-то пятилетнему плану здесь все снесут и застроят новыми домами. Это тоже хорошо, кто стал бы возражать? Однако потом мы ехали в третье место, в четвертое – и везде гид говорила то же самое, только тон у нее становился все холоднее и безучастнее, а лицо словно леденело и совсем ничего не выражало. Мы так и не увидели ни одного нового здания, лишь только выучили про советские пятилетки. Я недоумевал – разве не лучше было бы показать нам хотя бы одно новое строение? Неужели это и есть социализм?
Напоследок девушка-гид привезла нас в совершенно роскошное здание. Говорят, что до Октябрьской революции здесь была резиденция какого-то царского министра, а теперь располагается государственное турбюро. Мраморные полы, стены, колонны, все блестит и сверкает, с потолка свисает громадная хрустальная люстра длиной по меньшей мере метров десять. Мне показалось, что я попал в сказку. Здесь работали в основном молодые красивые девушки, с алыми губками и белыми зубками, изящными пальчиками и ноготками, сверкающими красным лаком; все сияли подобно жемчугу и держали себя неприступно. Я только что приехал сюда из необъятной холодной Сибири, из темных дремучих лесов, которые еще не выветрились из моей головы, – и сразу попал в такое место… Это даже не волшебный сказочный мир, а просто чудесный сон или наваждение!
Некоторые туристы остались здесь обедать за свои доллары, что совершенно неудивительно. Мы же, простые китайские студенты, воспользовались приглашением одного нашего сокурсника, тоже окончившего университет Цинхуа, а теперь работающего в посольстве Китая в Москве, и пошли обедать в предложенный им шикарный ресторан. Там я впервые в жизни попробовал знаменитую русскую икру. Все остальные блюда тоже были выше всяких похвал. Мы, молодежь, восемь дней в поезде грызли «леба» – неудивительно, что, увидев такую вкусную еду, мы набросились на нее как голодные черти, ели и ели без остановки. Сколько мы в итоге съели, никто не знает. Во всяком случае, это был самый прекрасный, самый незабываемый обед в моей жизни, достойный того, чтобы запись о нем появилась на скрижалях истории. П