Между гостиницей и Большим театром имени Алишера Навои находилась гигантская площадь. Она была правильной геометрической формы и выглядела очень привлекательно… Да что там, это одна из самых красивых площадей, что я видел в разных городах и странах! Центр ее был вымощен огромными каменными плитами, в четыре стороны лучами расходились четыре широких проспекта. По этим проспектам и днем и ночью сновали автомобили всех видов. Следует сказать, что на площади было шумно и многолюдно, но стоило встать по центру, как суматоха сменялась спокойствием, словно и не было вокруг суеты большого города. В чем же секрет? Площадь так велика, что сама по себе представляет целый независимый мир, сосредоточенный вокруг фонтана, расположенного на пересечении диагональных дорожек. Серебристо-белые струи воды будто обладали магическим свойством, отблески радуги, прыгавшие между каплями, гипнотизировали наблюдателя, подчиняли своей власти. Ничего вне этой площади для них не существовало. Розовые кусты, усыпанные крупными душистыми цветами, напоминали небольшие рощицы, их пышность и дурманящий аромат стали дополнительной стеной, отделяющей этот уголок спокойствия от оживленных проспектов. Цвели розы даже осенью.
В эти праздничные дни площадь принарядилась: свежей краской сверкали книжные и газетные киоски, на деревьях перемигивались цветные фонарики, здания по обеим сторонам площади были украшены яркими транспарантами. Через улицы были натянуты огромные красные полотнища, на одном из их было написано по-китайски: «Выражаем глубокое уважение участникам конференции писателей стран Азии и Африки!», на другом говорилось: «Литература всех стран должна служить народу, миру и дружбе!» Весь город будто отсвечивал красным. Заходя в этот ореол цвета, видя родные иероглифы, мы как будто переносились домой.
Именно эта площадь стала центральным местом в городе.
Еще не рассвело, а ташкентцы уже собирались группами: родители с детьми на руках, внуки за руку с бабушками, мужчины и женщины, старые и молодые. Среди участников праздника были люди всех национальностей – русские, узбеки, корейцы… Лица их украшали радостные улыбки, и до самого вечера на площади царила оживленная и доброжелательная атмосфера.
По гуляющим на площади людям можно было сверять часы. Поутру, когда солнечные лучи еще не были столь беспощадны, люди неторопливо прогуливались по полированным светло-серым плитам, останавливались полюбоваться на фонтаны или у газонов с розами. Никто никуда не спешил, настроение было расслабленным, царила атмосфера праздности и блаженного ничегонеделания.
За полчаса до открытия конференции все делегаты выходили из гостиницы и направлялись в сторону театра. Обстановка на площади сразу менялась, люди естественным образом выстраивались в две колонны, похожие на двух драконов. Колонны направлялись в противоположные стороны: одна – из гостиницы Ташкент, а другая – из театра Алишера Навои. Посередине было почти пусто, создавалась условная тонкая «драконья талия», а вот в «голове» и «хвосте» людей сосредотачивалось много. Спокойная праздная площадь превращалась в шумную и оживленную; взрослые и дети несли в руках тонкие тетради или листы белой бумаги, рвались вперед, обгоняя друг друга, чтобы взять у делегатов автограф. Некоторые покупали книги писателей стран Азии и Африки в переводе на русский или узбекский язык в книжных ларьках неподалеку и просили авторов расписаться в них. Многие родители держали на руках трех-четырехлетних детей, а малыши тянули ручки прямо к делегатам. Были и такие, кто пришел с пустыми руками, однако, полные решимости, они смело пробирались через толпу и изо всех сил вытягивали шеи, чтобы получше рассмотреть участников конференции.
Когда собрание заканчивалось и делегаты отправлялись на экскурсии, обстановка на площади снова менялась. Местные собирались большими группами и с удовольствием общались с гостями, обменивались значками и другими памятными сувенирами. Глядя на площадь с пятого этажа гостиницы, могло показаться, что внизу распустилось несколько больших темных цветов: человеческие фигуры, стоявшие по кругу, превратились в лепестки, а одетые в разноцветные яркие национальные костюмы африканские делегаты и представители Цейлона, на плечи которых были наброшены желтые монашеские одеяния, стали их цветными сердцевинами.
Помню одну старую бабушку, которая сидела на крыльце театра с внучкой на руках и отдыхала. Она заметила меня и улыбнулась, я улыбнулся ей в ответ и спросил о самочувствии, а потом сделал девчушке «козу» пальцами. Бабушка рассказала, что ее дом очень далеко, добираться сюда ей пришлось сначала на троллейбусе, а потом на автобусе. «Я же уже не молодая, такая дорога для меня не легка, совсем без отдыха нельзя». Она утерла пот со лба и продолжила: «Приехали делегации из всех стран, Ташкент впервые отрылся миру. Вы наши самые дорогие гости. Как же можно было оставаться дома? Внучка еще маленькая, совсем ничего не понимает, но я взяла ее с собой. Когда она вырастет, обязательно будет вспоминать». Меня поразило, что такая пожилая женщина испытывала столь необычные чувства.
Еще мне запомнилась встреча с группой корейских студентов. Казалось, они увидели перед собой близкого друга, с которым давно расстались. Двух моих рук было явно недостаточно, чтобы ответить на все рукопожатия, и мне снова захотелось на некоторое время превратиться в многорукое божество из легенд. Потом студенты стали со мной фотографироваться – и слева и справа, камера щелкала не переставая. Сфотографировавшись, снова стали жать мне руки. Они не могли расстаться со мной – впрочем, я тоже не хотел уходить от этих замечательных ребят.
В один из вечеров я отправился на торжественный ужин. После того как я сел в машину, мой водитель запер двери «ради безопасности». Однако люди все подходили и подходили, волна за волной, и постепенно окружили наш автомобиль, а те, кто был сзади, не хотели отступать и отчаянно теснились вперед. Стоящие впереди были твердо намерены удержать свои позиции. Никто не хотел никому уступать, а народу все прибывало. Многие размахивали тетрадями для автографов. Водитель ни за что не хотел открывать дверь. Мы оказались в немного затруднительном положении: с одной стороны, не хотели обидеть добрые намерения водителя, с другой – чувствовали вину перед приветливыми людьми, которые стояли снаружи. Вдруг я увидел, как сквозь толпу протискивается мужчина. Одной рукой он прижимал к себе малыша трех-четырех лет, за другую руку вел ребенка лет шести-семи. Они потратили немало сил, чтобы протиснуться к машине. Мужчина поднимал ребенка высоко в воздух и улыбался нам. Увидев эту искреннюю улыбку, как еще мы могли поступить? Тонкое стекло окна вдруг стало бельмом на глазу. Я попросил водителя открыть дверь, и мы, пробираясь сквозь толпу, приблизились к этому милейшему ребенку, расцеловали его наливные щечки и прикрепили к его одежде значок с изображением Мао Цзэдуна.
Такие истории происходили каждый день. Мы были очень тронуты, нас приводили в восторг радушие, энтузиазм и дружелюбие жителей Ташкента.
Но иногда, к своему стыду, мы не по своей воле разочаровывали их. Поначалу мы, едва выйдя из гостиницы и увидев этих чудесных местных жителей, без устали жали им руки, давали автографы, обменивались сувенирами, словом, делали все то, чего они хотели. Порой мы совершенно не замечали и не ощущали, как бежит время, пока однажды, вырвавшись из круга людей и добравшись до места проведения конференции, не узнали, что она уже давным-давно началась. Насколько я понял, другие делегаты были в похожей ситуации. Часто, выглядывая на площадь из окна гостиницы, я видел, как их окружали жители Ташкента. Однажды индийские коллеги пробыли «в осаде» четыре часа. В другой раз я видел из окна своего номера, как люди взяли в кольцо цейлонца в желтых одеждах, причем толпа была не меньше шестисот человек. Покачав головой, я вернулся к работе. Прошло довольно много времени, пока я, уставший, не вышел на балкон, чтобы освежить голову. Каково же было мое удивление, когда я увидел, что шафранная кашья все еще сверкает в толпе. Цейлонцу уже наверняка пора было идти по своим делам, но люди следовали за ним по пятам. Он отходил все дальше и дальше, напоминая пароход дальнего плавания, позади которого тянулась линия белых брызг.
В таких условиях перед каждым выходом из гостиницы мы составляли «план совместной обороны». Если бы мы вдруг оказались в осаде, то следовало направить кого-то за подкреплением, чтобы вырваться из окружения. Иногда мы использовали военную тактику – отвлекающий маневр «золотая цикада сбрасывает оболочку», переключая на что-то внимание толпы, а сами успешно вырывались из плотного людского кольца и вовремя успевали на собрание или на банкет.
Естественно, мы разочаровывали прекрасных ташкентцев, но что же было делать? В глубине души мы действительно были тронуты их гостеприимством.
Позже мы отправились с визитом в столицу союзной республики Казахстан – город Алма-Ату, где провели пять дней. Когда мы вернулись в Ташкент, конференция уже завершилась, почти все делегации разъехались. Мы тоже задержались всего на одну ночь, утром нам предстояло покинуть этот гостеприимный народ и лететь в Москву.
После ужина меня охватила грусть. Мой номер располагался на пятом этаже, я вышел на балкон и в который раз оглядел панораму города. Мне хотелось еще раз увидеть все это, чтобы впечатления закрепились в памяти и были со мной, когда я вернусь домой. Площадь опустела, я заметил лишь несколько одиноких силуэтов. Тысячи цветных фонариков ярко сверкали среди безмолвия.
Однако на крыльце гостиницы все еще стояла группа детей, заглядывавших внутрь. Казалось, они не хотели сдаваться и надеялись, что конференция в Ташкенте будет длиться вечно и что каждый день будет праздником. Наверное, глядеть на опустевшую площадь и отель им было очень грустно.
Я испытывал безграничное сочувствие к этим наивным очаровательным ребятишкам. Если бы можно было навсегда остаться в Ташкенте и каждый день веселиться вместе с чудесными местными жителями! Но это были только мечты, наша миссия здесь завершилась. Новая задача – нести в другие страны то