Летом 1946 я вернулся домой, на чем закончились мои долгие скитания.
11 мая 1981 года
На острове бессмертных
Я как будто лечу в древний, наполненный волшебством мир, на сердце немного тревожно, и меня снедает любопытство. Но я осознаю, что цель моего путешествия совершенно реальна.
С такими смешанными чувствами я разместился в самолете. Борт набрал высоту. Казалось, что у меня выросли крылья. «Как хозяин пустот, пронизав облака, быстрой молнией он улетел»[90] – словно небесную синь разрезал я сам, а не самолет. Под нами до самого горизонта стелились облака, кроме них ничего не было видно, они не рассеялись за все два часа полета, но я точно знал, что внизу – море.
Прошло еще немного времени, и самолет приступил к снижению, сквозь облака уже просматривались острова, разбросанные по зеленоватой морской поверхности, – мы приближались к Японии.
Эта страна впервые открывалась передо мной. Прочитанные в детстве книги об удивительном острове бессмертных Инчжоу и трех сказочных островах Хонсю, Сикоку и Кюсю рисовали некий образ, но я по-прежнему не понимал, что значат слова «Та гора не стоит, а висит в пустоте, над горою туман голубой»[91]. И вот наконец я очутился здесь. Смешанные чувства, переполнявшие меня в самолете, нахлынули, словно волна.
Летевший вместе со мной молодой профессор сказал: «Когда приезжаешь в Японию, ты будто за границей, а будто и нет». Эта короткая фраза прекрасно описывает чувства китайца, впервые оказавшегося в Стране восходящего солнца. Спустя пару часов мы и думать забыли, что находимся в чужом краю. Все вывески, баннеры, объявления и регламенты в Токио написаны иероглифами. Только взглянешь – и все понятно. Такие же люди идут по улицам и наступают друг другу на пятки, они ничем не отличаются от нас. Один китайский поэт, приехав в Париж, написал: «Глядя на луну, думаешь о том, сколько сейчас времени на родине, видя цветок, вспоминаешь его китайское имя»[92]. Токио, как и Париж, формально является зарубежным городом, но я совсем этого не почувствовал. «Уже роса, как в стороне родной, под светлою луною серебрится»[93], да и в Японии она сияет так же. Многие названия цветов звучат одинаково и по-китайски, и по-японски. Если не приглядываться, то и не поймешь, что уехал от Китая на тысячи ли.
Намного важнее не внешние признаки, а характер японского народа. Десятки японских делегаций за минувшие пару-тройку лет приезжали к нам в Пекинский университет. Среди участников были важные политики, известные ученые и писатели, уважаемые религиозные деятели, известные группы сторонников независимости Тайваня, люди в возрасте и молодежь, мужчины и женщины. Все они имели разные профессии, непохожий опыт и различались политическими взглядами. Однако это не мешало им очень доброжелательно относиться к китайскому народу, выражать сердечную благодарность китайской культуре, искренне переживать за те бедствия, что принесла китайцам политика милитаризма. Слова о сохранении дружбы наших народов в веках, которые мы произносим и которые слышим, вовсе не пустой звук, а истина.
Не так давно я принимал делегацию ректоров японских вузов, которую возглавлял глава университета естественных наук. Он был простым и добродушным, искренним и честным человеком, настоящим ученым. Глядя на него, невозможно было и представить, что он великолепный оратор. Однако стоило ему заговорить, как сердца слушателей начинали трепетать. На одном из торжественных приемов он выпил пару рюмок маотая, его лицо налилось хмельным румянцем. Он поднялся и заговорил о связи китайской и японской культур, об ужасах, которые принес японский милитаризм китайскому народу. В этих словах не было ничего нового, все это я слышал уже много раз. Но то, что их произносил выдающийся ученый, придавало им необычайную силу. Я запомнил эту речь навсегда.
Приехав сегодня в Японию, я встретился со многими местными учеными, а также познакомился поближе с японским народом. И пусть я не мог поговорить с каждым жителем этой страны, но и в песчинке можно разглядеть вселенную. Так, несколько японских друзей отразили, как в зеркале, голоса простых японцев. Мои впечатления, сложившиеся еще в Китае, полностью совпали с реальностью.
Япония – страна-сад. Всюду пышные деревья и густая зеленая трава, сложно найти место, где бы не было чисто. У каждой семьи во дворе – не важно, насколько он маленький, – высажены цветы и деревья. Чаще всего можно увидеть низкорослые и пышные сосны с прочными ветвями и крепким стволом. Они выделяются на фоне невысоких зданий и радуют глаз.
Местные жители очень вежливы, всюду слышится «Спасибо!», «Извините!» А японский поклон в девяносто градусов известен во всем мире.
Однако вежливость вовсе не равна медлительности. Наверное, каждый, кто первый раз оказывается в Японии, замечает, что японцы очень быстро и сосредоточенно ходят, спеша по делам. Даже девушки на высоких каблуках – и те торопятся, держа спину прямо, семенят вперед, словно впереди что-то влечет их, а позади преследует. Японцы большое внимание уделяют работе и результативности, ценят время и ни в коем случае не тратят его зря. Некоторые иностранцы описывают японцев как «трудолюбивых пчел, которые работают двадцать четыре часа в сутки», и называют их «трудоголиками». Я думаю, что эти слова – не насмешка, а, наоборот, похвала и выражение восхищения. После Второй мировой войны Япония была в упадке, ее города превратились в руины, жизнь была невероятно трудна. Старшее поколение до сих пор с неизжитым страхом вспоминает те времена. Однако прошли какие-то двадцать-тридцать лет, и страна поднялась, сотворив чудо, которое потрясло весь мир. В это почти не верится, хотя на самом деле это естественно. Если связать силу духа японского народа и японское экономическое чудо, оно не покажется удивительным.
Сегодня я приехал в страну, которая нова для меня и при этом хорошо знакома. Эта страна и волшебна, и реальна. У нее есть прошлое, но есть и будущее. Она кажется очень далекой, и при этом близка. Япония поражает, не укладывается в голове – и в то же время представляется логичной и естественной. Есть множество вещей, которым можно научиться у этой страны и ее жителей. Сказочные острова Пэнлай и Инчжоу скрыты в чудесном туманном лабиринте, но современная Япония четко и ясно стоит перед моими глазами.
Июль 1981 года
Корректура оригинального текста – 4 января 1982 года
Виды Дели
Дели – не самый древний индийский город, возможно, не самый красивый, но уж точно самый характерный. Побывав там хоть раз, запоминаешь его навсегда.
А я был в Дели не один раз, а три.
Впервые я приезжал почти сразу после образования Нового Китая. Тогда меня поселили в президентском дворце. Это здание из красного песчаника, возвышающееся до самого неба, величественное и грандиозное, поражающее масштабом. Согласно древнеиндийским сказкам, на вершине священной горы Кайлас находится необыкновенный священный храм. Думаю, он выглядит именно так, как президентский дворец в Индии.
Исторические достопримечательности Дели, конечно, не ограничиваются президентским дворцом. Если спросить о них у местных, вы, без сомнения, услышите о Красном форте.
Стиль этого сооружения кардинально отличается от президентского дворца. Как и Красный форт в Агре, делийский был возведен в XVI веке в период правления династии Великих Моголов. Название памятника говорит само за себя – красное сооружение в исламском стиле. Войдя в здание, становится ясно, что башни, балконы и залы выполнены в основном из бело-серого мрамора, а колонны и стены инкрустированы красными, зелеными, желтыми, фиолетовыми самоцветами, которые сверкают яркими красками на нейтральном мраморном фоне. Сразу приходят мысли об исламской культуре, искусстве древнего Ирана, арабских сказках «Тысяча и одна ночь» – кажется, будто вокруг не реальность, а мусульманский сон.
Другой архитектурный объект, не уступающий по красоте Красному форту, – минарет Кутуб-Минар. Он окружен зданиями, которые, очевидно, можно отнести к двум стилистическим направлениям: первое – традиционный древнеиндийский стиль, а второе – пришедший в Индию извне исламский стиль. Будучи совершенно разными, оба этих архитектурных направления гармонично сочетаются друг с другом. Изначально большинство зданий ансамбля представляли собой индийскую архитектуру, но после исламского завоевания многие из них были разрушены и приобрели такой вид, который имеют сейчас. Здания в древнеиндийском стиле издали кажутся черным неразличимым пятном, плотным, как монолит, и только вблизи можно разглядеть тонкую, кропотливо выполненную гравировку и такие органичные узоры, что порой они кажутся живыми. Если описать эти здания терминами, которыми в Китае описывают литературные произведения, то лучше всего подойдут два: «глубокий» и «сильный». Исламскую архитектуру, наоборот, характеризуют простые линии. По-литературоведчески этот стиль назвали бы «свежим» и «свободным». Два стиля оттеняют друг друга и становятся символами двух великих культур, оставивших след в истории Индии.
Минарет – самое высокое сооружение в Дели. Он состоит из пяти этажей, в высоту достигает двадцати двух чжанов. Строительство минарета началось в конце XII века, таким образом, его история насчитывает почти восемьсот лет. Классический исламский стиль принципиально отличает это сооружение от индийских «пагод», которые называются ступами. Я поднимался на минарет трижды – каждый раз, когда приезжал в Дели, – и всякий раз невольно вспоминал известное стихотворение поэта периода Тан Цэнь Шэня «Вместе с Гао Ши и Сюэ Цзюем взбираемся на ступу-башню в храме имени Милостивого Благодетеля (Будды)»[94]:
Башня массивом, словно фонтан,