Каллиграфия господина Улоу совсем иная. Он пишет шрифтом кайшу, где нет места оригинальности, нет пространства для ошибок и излишеств. Господин Улоу владеет не только шрифтом кайшу, характерным для мастеров Чжао Мэна периода Юань и Дун Цичана эпохи Мин. Он пользуется образцами письма признанных мастеров периода Тан: отца и сына Ван Сичжи и Ван Сяньчжи, каллиграфа Оуян Сюня (стоит вспомнить его работу «Цзючэнгун») и мастера Лю Гунцюаня. Кайшу – стиль, которым написаны древние буддийские канонические рукописи периода Тан, найденные в пещерных храмах в Дуньхуане [149]. Думаю, если Чжэн Улоу перепишет буддийские сутры мелким кайшу, то их будет не отличить от подлинников, хранящихся в Дуньхуане. Характерные особенности шрифта кайшу – изысканность, но не вычурность, энергичность, но не размашистость. Навыки такого высокого уровня каллиграфии не приобретаются в одночасье.
Во время экскурсии по дому господин Улоу показал нам даже свои каллиграфические инструменты. Стоило взглянуть на них, как становилось понятно, что они подобны «мечу, который натачивался десятки лет». Очевидно, что путь к мастерству совсем не легкий. Только соединив природный талант с усердным трудом и практикой, можно добиться высоких результатов.
Упорство и целеустремленность господина Улоу проявляются не только в каллиграфических работах. Его тетради для упражнений очень похожи на прописи, какими пользуются китайские дети в начальных классах. Разлинованные страницы одних аккуратно исписаны тайскими буквами, словами и короткими предложениями, другие заполнены буквами английского алфавита, словами и короткими предложениями на английском языке. Стало ясно, что хозяин тетрадок сейчас свободно владеет и тайским языком, и английским, и что далось ему это нелегко.
Познакомившись поближе с господином Улоу, я осознал, что его успех, как и успех других людей, – отнюдь не случайность. Говорят, что достижения зависят от трех факторов: врожденных способностей или природных талантов, трудолюбия и удачного случая. Все три составляющие очень важны. Многие полагают – и я согласен с ними – что среди трех упомянутых условий успеха важнее всего трудолюбие. Нужно прилагать усилия, быть упорным и настойчивым, и это восполнит недостаток природного таланта. Более того, прилежность повлечет за собой новые возможности. Господин Улоу – прекрасный тому пример. Что касается его занятий каллиграфией или иностранными языками (тайский для него стал вторым родным языком), энтузиазм и усердие, с которыми он относится к делу, не могут не восхищать. Есть китайская поговорка: «На гору учености ведет только ода тропа – трудолюбие, а в море знаний только усердие станет лодкой»[150]. Господин Улоу стал живым доказательством справедливости этих слов.
Спустя несколько дней после приема Чжэн Улоу пригласил друзей посетить его загородную виллу для гольфа. Я с трудом ориентировался в запутанных улочках Бангкока. С ходу определить, где север, а где юг, мне не удалось, поэтому не скажу, в какой стороне от города эта вилла находилась. Зато я хорошо помню свои впечатления от поездки. Виды вокруг совершенно отличались от ставших привычными высотных зданий, поднимающихся до самого неба. Несмотря на то, что полей со струящимся по ним туманом здесь не было, близость природы все-таки чувствовалась. К одноэтажному дому прилегал просторный двор. Некоторые комнаты еще не были отделаны. Мы сняли обувь и зашли в похожее на беседку помещение, служившее одновременно гостиной и картинной галереей. Пол был гладким, словно зеркало. Внутри еще не поставили ни столов, ни стульев. Господин Улоу сказал: «В следующий раз, когда приедете в Бангкок, приглашаю вас здесь погостить». Я снова и снова повторял слова благодарности, но про себя думал: это сказано лишь из вежливости. Однако через несколько дней во время прощального ужина, устроенного в честь нашего отъезда, Чжэн Улоу снова повторил эти слова. Очевидно, что он уже все решил. Я был ему безмерно благодарен, чувствуя, однако, что осуществление этого плана в будущем едва ли возможно, как облака, которые «еще дальше, чем тысячи хребтов Пэншань»[151].
Во время всех мероприятий и встреч господин Улоу держался уверенно, был бодр и энергичен, его движения поражали своей решительностью, а поступь – легкостью. Он совсем не выглядел, как пожилой человек за семьдесят, и мог дать фору своим более молодым коллегам. Мне даже вспомнилась строчка из китайской философии о быстроте и гибкости: «[Путь Учителя] манящим говором витает впереди и вдруг уж остается позади»[152]. Добавлю две строчки: приходит, словно дождь льется, уходит, словно ветер мчится. Думаю, такое описание очень ему подходит.
Когда китайские друзья средних лет рассказывали мне о Чжэн Улоу, они всегда называли его «председатель совета директоров» или «доктор Улоу», что говорило о глубоком уважении к нему. Сам же господин Улоу, несмотря на полное отсутствие высокомерия, всегда предъявляет к другим те же высокие требования, что и к себе, не забывая при этом проявлять заботу. Будучи руководителем и человеком в возрасте, он никогда не пользуется своей известностью и богатством для низменных целей и относится уважительно к каждому подчиненному.
Однажды после какой-то церемонии в университете Хуацяо Чалермпракьет гости, среди которых были и школьники, собрались в столовой, чтобы перекусить. Людей было слишком много, расставить достаточное количество стульев и столов, чтобы все удобно расселись, никак не удавалось. Поступали просто: те, кому посчастливилось найти стул, присаживались, открывали коробку с едой и приступали к трапезе. Господин Улоу, держа в руках такую коробку, подошел к нам и присел. Он не стеснялся, был очень естественным. Никогда бы не подумал, что мне доведется вот так запросто обедать вместе с ним. Пусть это мелочь, но разве не из мелочей складывается большая картина?
За последующие несколько дней мы посетили множество мест: фонд «Баодэ шаньтан», основанный китайскими эмигрантами, Центр международной торговли, Дом землячества Чаочжоу, Храм предков Чжэн Чжида, Больницу китайских эмигрантов, банк Цзинхуа. Все эти организации связаны с господином Улоу, а некоторые им основаны. Я также слышал, что за пределами Бангкока существует немало заводов, компаний и других проектов, основанных Чжэн Улоу, что демонстрирует его способность к организации бизнеса, говорит о высоких лидерские качествах, энергичности и стремлении развиваться. Сейчас он выступил с инициативой открытия Университета Хуацяо Чалермпракьет. Можно сказать, это очередной этап его деятельности. Некоторые из вышеперечисленных организаций являются благотворительными, например, помогают пострадавшим во время стихийных бедствий, другие – популяризируют китайскую культуру в Таиланде. В каждой из этих сфер достигнуты блестящие результаты. Чжэн Улоу соединил духовное и материальное, он управляет бизнесом и создает некоммерческие организации. Его пример вдохновляет. Так, в 1991 году господин Улоу, не испугавшись дальнего пути, лично возглавил группу спасателей, которые отправились в Китай, чтобы бороться с последствиями наводнения и помогать пострадавшим. Судя по состоянию здоровья, этот человек, словно солнце в зените, в полном расцвете сил, поэтому и в рабочей деятельности, и в жизни его ждет долгая дорога.
Я провел в Бангкоке десять дней и встречался с господином Улоу много раз, но кажется, что времени, которое мы провели вместе, было все-таки очень и очень мало. Возможно, я знаком с ним недостаточно хорошо, но уверен: многие характерные черты или особенности, кажущиеся противоречивыми, в господине Улоу гармонично сосуществуют. Рядом с этим человеком происходит много интересных событий, ему удаются дела, которыми следует гордиться.
Мы уехали из Таиланда месяц назад, но образы тайских друзей и господина Улоу по-прежнему перед глазами. Глядя на юг, где пушатся бескрайние горы облаков, я желаю успеха всем его начинаниям, а ему самому – крепкого здоровья, счастья и долголетия.
13 мая 1994 года
Господин Лан Цзиншань
Я такого не ожидал. На торжественном ужине, организованном доктором Чжэн Улоу, мне представили одного пожилого господина: «Это господин Лан Цзиншань с Тайваня». «Кто?» – уточнил я. «Лан Цзиншань». «Лан Цзиншань?!»
У меня округлились глаза и буквально отвисла челюсть, какое-то время я не мог вымолвить ни слова.
Разумеется, мне известно имя Лан Цзиншаня. Скажу больше – я восхищаюсь этим человеком, о котором узнал более шестидесяти лет назад. Во время учебы в университете Цинхуа я иногда ходил в библиотеку полистать новые журналы, особенно иллюстрированные. Фотошедевры, которые порой удавалось отыскать, чаще всего были подписаны именем Лан Цзиншаня. Позже я узнал, что он выдающийся фотограф, влиятельная фигура района Вайтань [153] и знаменитость, которой восхищаются. Для меня, простого парня, он стал кумиром и примером для подражания.
Время шло, многое изменилось. Как говорится, там, где было синее море, теперь – тутовые рощи. Почти одиннадцать лет я провел за границей, а когда вернулся на Родину, то поселился в Пекине и прожил там более полувека. Шанхай, да и весь Китай, уже не были прежними. Старые журналы с фотографиями канули в лету, имя Лан Цзиншаня забылось. Изредка вспоминая о нем, я был уверен, что его уже нет в живых. Для меня этот фотограф стал «музейной фигурой», он словно перестал существовать в реальности.
Но все произошло как в сказке «Тысяча и одна ночь», где рыбак вытащил из моря бутылку, вынул пробку и перед ним явился волшебный джин. Только я увидел не сказочного духа, а живого человека; Лан Цзиншань стоял передо мной собственной персоной. Я не мог отвести изумленных глаз от этого старика – добродушное и румяное лицо, седые волосы, не потерявшие густоты, благородная осанка и уверенная походка – а ведь ему было больше ста лет! Он не носил слуховой аппарат, значит, его слух оставался острым. Глаза его горели и ясно смотрели вперед. Лан Цзиншань медленно шел в сопровождении женщины, вероятно, это была его правнучка. Старый фотограф по-прежнему носил длинную рубашку чаншань