[167] – только звука не слышно. Вся обстановка тем не менее однозначно давала понять, что здесь настоящий ресторан морепродуктов. Прежде чем мы приступили к еде, наши глаза уже насытились.
Мы потихоньку пробрались сквозь пеструю толпу вглубь ресторана. Длинные ряды столов выглядели скорее примитивно, чем роскошно. Зал был полон посетителей, однако организаторы предусмотрительно забронировали нам места ближе к середине стола, вплотную прилегавшего к низким перилам. За окнами стояла непроглядная тьма, и я не сразу понял, что снаружи – море. Мне вновь подумалось, что еще двадцать лет назад здесь было пусто и безлюдно: только тихий шелест прибоя да парящие в вышине чайки. Так, размышляя об исчезнувшей поэзии и гармоничной красоте этого места и пришедшей им на смену суете крупного курортного города, я отведал ужин, который никогда не забуду.
Мы покинули ресторан около девяти вечера и отправились в театр трансвеститов. Это, пожалуй, вторая известная во всем мире местная достопримечательность. Само слово «трансвестит» часто вызывает у людей страх или отвращение. В Таиланде оно обозначает мужчину, занимающегося проституцией. В Старом Китае [168] тоже были мужчины, торговавшие своим телом, их называли «сянгуны». Но китайские сянгуны выглядели естественно, а тайские трансвеститы – мужчины, которые благодаря различным процедурам превратились в женщин. Порой я думаю, что тот, кого на Земле называют «венцом творения», чаще всего и совершает грехи. Ни одно животное не может сравняться в грехах и злодеяниях с человеком. Если вы думаете, что я не прав, пожалуйста, посмотрите на трансвеститов.
Однако, несмотря на отвращение, которое я испытывал к тайским трансвеститам, я все-таки хотел их увидеть. В Бангкоке такое исключалось – разве мог в программе визита солидной делегации, представлявшей страну и университет, появиться пункт «Посещение театра трансвеститов»? В Паттайе это стало возможным под предлогом просмотра театрального представления.
На представление мы немного опоздали. В партере сверкающего и просторного современного зала свободных мест не оказалось, поэтому мы разместились на балконе и чувствовали себя богами Олимпа. Внизу виднелись лишь темноволосые и светловолосые макушки, какого цвета были глаза зрителей и во что они были одеты, разглядеть было невозможно. Сцена оказалась так далеко, что танцующих трансвеститов я тоже видел только в общих чертах. Конечно, мы различали мерцание разноцветных ламп и хорошо слышали звуки песен, и этого мне было вполне достаточно, а вот смотреть вблизи на выступающих юных красавцев (или красавиц?) трансвеститов вовсе не хотелось. Вдруг в первых рядах зашумели, поднялся галдеж, кто-то из зрителей засмеялся. Мы очень плохо видели то, что происходило на сцене, вероятно, артист-трансвестит спустился со подмостков, подошел к первому ряду и сделал что-то, вызвавшее хохот зрителей. Потом какого-то человека потащили на сцену, он кричал, размахивал руками, словно хотел вырваться, и его отпустили. Сидящие с ним рядом зрители тут же принялись его расспрашивать о впечатлениях.
Наконец представление подошло к концу. Чтобы избежать давки, мы вышли из театра чуть раньше. На улице было прохладно, близился рассвет, но неоновые огни горели по-прежнему ярко. Мы были в городе, который никогда не спит. Я же, вернувшись в отель, заснул совершенно спокойно.
Ранним утром следующего дня мы покинули Паттайю, так и не увидев курортный город и не побывав на море. Морской берег, растянувшийся на десять ли, шум волн, набегающих на берег, парящие в небе чайки – где же все это? Неужели здесь есть только ресторан морепродуктов и шоу трансвеститов? Неизвестно.
Это моя Паттайя.
Прощай, неизвестная и неузнанная Паттайя!
25 мая 1994 год
Обезьянка
Однажды в Паттайе я видел обезьянку. Просто удивительно, как мне удалось разглядеть ее в сумерках на обочине широкого проспекта под неровным светом фонарей. Мимо проносились машины, сверкая ослепительными бело-оранжево-красными огнями, проспект был полон темноволосых и светловолосых, темноглазых и голубоглазых людей…
Это была совсем крошечная обезьянка, не старше нескольких месяцев. Она с удивлением наблюдала за пестрым и шумным миром чуждых ей человеческих существ темными широко распахнутыми глазами. Интересно, какие чувства она испытывала? Мальчик лет десяти обнимал обезьянку, а другой рукой крепко сжимал конец цепочки от ошейника. Малышка вертела головой из стороны в сторону, прыгала, нервничала, не успокаивалась ни на мгновение. Но рука у мальчишки была крепкая, словно у Будды Татхагаты, и, как бы обезьянка ни хотела, вырваться ей было не под силу.
Мальчик тоже не находил себе места, вид у него был поникший. Он только что пытался продать маленькое животное прохожему, но, как он ни умолял, тот не соглашался. Не соглашались ни темноволосые, ни светловолосые. Темноглазые и бровью не повели, сероглазые – тоже. Мальчик все больше впадал в уныние.
Всю картину я наблюдал не дольше секунды, но сердце мое бешено забилось, словно от сейсмического толчка. Жалкий вид обезьянки, взволнованный и удрученный вид мальчика ранили душу. Я продолжал смотреть в сторону юного продавца и его живого товара, но их словно поглотил свет неоновых ламп и поток темных и светлых голов прохожих.
Мальчик с обезьянкой пропал, исчез, растворился, но этот образ каменной глыбой лег на мое сердце. Сразу же появилась бесконечная череда вопросов… Как мальчику досталась обезьянка? Ее поймали в горном лесу? Была ли у нее мама? Скучает ли мама-обезьяна по своей малышке? А она скучает по маме? Помнит ли маленькая обезьянка родной густой и тенистый лес и что чувствует здесь, в сверкающим электрическими огнями мире людей? Нравится ли ей мальчик? Какая у него семья? Может, родители ребенка сидят дома и ждут, пока их сын продаст обезьянку и купит еду? Что он чувствует сейчас, так и не продав милое и беззащитное животное?
Мысли теснились в голове, запутывались в клубок и снова разбегались. А что если обезьянку уже продали? Купил ли ее человек с темными волосами и карими глазами или светловолосый и голубоглазый? Если обезьянка досталась европейцу, то, возможно, уже завтра утром она будет пересекать океан в роскошном пассажирском самолете. Понравится ли ей это? Возможно, обезьянке не придется из кожи вон лезть, чтобы выжить, она без особого труда окажется в месте, которое китайцы считают земным раем. Не зазнается ли обезьянка? Как на нее подействуют слава и почет?
Бесконечная вереница вопросов кружилась в моей голове. Перебирая их один за другим, я оказался в известном в Паттайе ресторане морепродуктов, где пробовал огромных свежих и невероятно дорогих омаров. Вкус их действительно превосходил все ожидания. Но и там образ обезьянки с парой черных как смоль, блестящих круглых глаз то и дело возникал передо мной. И в театре трансвеститов, где сцена поражала декорациями, по залу разливалась музыка, танцы восхищали грациозностью и плавностью и то и дело звучали громкие аплодисменты, я продолжал думать о ней. И даже глубокой ночью, в тихом номере отеля в моих мыслях по-прежнему была обезьянка – та обезьянка, которую я видел лишь одно мгновение.
Для меня обезьянка превратилась в один вечный вопрос.
4 мая 1994 года
Академия культуры Востока и доктор Чэнь Чжэньюй
Шесть больших иероглифов, отливающих золотом, были инкрустированы в торцевую стену здания. Надпись гласила: «Академия культуры Востока». Выше располагалась строка на санскрите, выполненная шрифтом деванагари [169]: Prācyasanskritipratisthāna (запись латинскими буквами). Сверкающие символы озаряли все вокруг безгранично глубокой и таинственной восточной мудростью. Глава академии доктор Чэнь Чжэньюй указал мне на эту надпись и попросил ее прочитать.
Главная задача Академии – это продвижение и развитие культуры китайских мигрантов в Таиланде. Учреждение основали недавно, и его работа еще не развернулась в полной мере. Однако, как гласит китайская мудрость, «путь в тысячу ли начинается под ногами»[170]. Первые шаги уже сделаны и, уверен, приведут к успеху.
Меня пригласили в Академию выступить с лекцией о единстве человека и природы. Слушателей собралось немного, но большинство из них представляли научную элиту эмигрантского сообщества. Когда лекция завершилась, несколько ученых поблагодарили меня. Среди них были такие корифеи, как профессор из университета Сунь Ятсена Чжэн Июань, специалист по китайской и зарубежной истории транспорта господин Цай Хуншэн и другие.
Лу Синь однажды сказал, что одиночество сильнее всего чувствуется, когда ответом на сказанное слово становится тишина. Даже несогласие, спор – это лучше, чем ничего. Отклик на мое выступление был весьма положительный, и я этому очень рад. Чжуан-цзы в главе «Сюй Угуй» говорил так: «Когда же он очутился в пустынных землях и дни напролет бродил в лесной чаще по безлюдным тропам, то был рад, когда слышал что-либо похожее на звук человеческих шагов»[171]. Я находился не в лесной чаще, а в роскошном лекционном зале, но звук человеческих шагов и меня безмерно радовал.
Еще большую радость мне доставили слова, которыми доктор Чэнь Чжэньюй представил меня публике. Господин Чэнь, как и я, учился в Германии. При первой встрече мы случайно обменялись несколькими фразами на немецком. Между нами возник взаимный интерес, переросший в крепкую дружбу. Мы понимали друг друга с полуслова и, казалось, знали друг друга много лет – шелковые нити памяти связали наши наивные молодые годы и настоящее. Когда я приехал в Таиланд, мы уже были добрыми друзьями несмотря на то, что в Китае встречались только один раз. Господин Чэнь изучал право, двадцать лет работал судьей, избирался в Парламент. Он занимал должность ректора одного из высших учебных заведений Таиланда – университета Таммасат – и имеет звание профессора. Чэнь Чжэньюй очень искренен в общении, в нем нет чрезмерного «почитания законов». Он один из тех по-настоящему хороших людей, которых так сложно встретить в сегодняшнем неспокойном мире.