[185]. Вокруг темно, повсюду извилистые тропинки, потаенные пещеры, оплетенные старой лозой стены, лестницы, поросшие зеленым мхом. Иногда мне казалось, что тропинка пропала, но стоило обойти очередную стелу, и мрак рассеивался, а глазам являлся жизнерадостно журчащий родник. Это уединенное место в тени вознесшихся к небу причудливых глыб представлялось мне царством небожителей. Мы пересекли ущелье и миновали грот, узкая тропа вилась под ногами, порой и вовсе исчезала, но тут же выныривала с другой стороны, заставляя нас карабкаться все выше и выше. Голова моя начала кружиться. Вдруг перед нами оказалась глухая стена – тупик, идти дальше некуда. Пришлось развернуться и искать другой путь. Мы шли налево, направо, вверх, вниз, гнули спины, ударяли головы, стесывали руки, думали, что ушли очень далеко. Однако стоило выпрямиться и оглядеться, как становилось ясно – мы ходили по кругу и раз за разом возвращались на то же место.
Я словно попал на карту сражения «восьми боевых порядков»[186], был взволнован и воодушевлен, любуясь необыкновенными и грандиозными пейзажами, что окружали нас со всех сторон. Некоторые из скал, казалось, принимали вид известных древнегреческих статуй: куда бы ни падал взгляд, сверху, снизу, слева, справа – повсюду чудились скульптуры тонкой работы. Я словно оказался на Священной горе Олимп среди богов. Мне вспомнились слова: «Пояса [на картинах] У как будто сопротивляются ветру, а в платьях [на картинах] Цао как будто выходят из воды»[187], и я будто увидел картину У Даоцзы, написанную энергичными, проникающими сквозь бумагу мазками. Передо мной словно развернулся римский театр, периметр которого украшают величественные каменные колонны, и каждая их них так крепка, что способна удержать небо. Но стоит лишь чуть изменить угол зрения, и картина меняется – место колонн занимают высеченные из огромных валунов брахманские храмы с побережья Южной Индии, они здесь повсюду, словно звезды на небе или шашки на игровой доске. Еще два шага вперед – и навстречу будто мчится стадо диких слонов. Животные выбрасывают вперед свои длинные хоботы, с угрожающим видом напирают, заполняя собой горы и долины. Стоит моргнуть, и дикие слоны превращаются в резвящихся львов – их лапы и хвосты переплетаются, и кажется, что даже слышен утробный рык. Если снова моргнуть, то дикие животные вдруг сменяются бутонами цветов. Здесь знаменитая юньнаньская камелия, там – прославленный на севере пион, красные сафлоры, отражающие солнечный свет и заслоняющие небо цветы сливы… Вот – гибискусы, живущие в царстве бессмертных, и красные лотосы из Западного рая. Небожители летят на край света в колесницах, запряженных журавлями, а архаты, набросив на плечи рясы-кашаи, семимильными шагами шествуют в царство Тушита…
Мысли разбегались, в глазах рябило. Темные суровые камни словно ожили, они будто обладали магической силой менять форму. Стоит подумать о чем-то, как оно тут же появляется перед глазами, и наоборот – что ни появится перед глазами, то и приходит на ум. Фантазии у меня всегда было с избытком. Но сегодня ей подрезали крылья, она словно застыла. Мне оставалось только остановиться и просто ни о чем не думать, очистить разум, позволить своему сердцу превратиться в отполированное зеркало, чтобы образы, созданные руками природы из огромных камней, отразились в нем, как в хрустально-чистом горном источнике отражается небесная синь.
Вероятно, фантазия местных жителей намного богаче моей. Мне рассказывали, как однажды небожитель Чжан Голао [188] плетью гнал груду камней, чтобы засыпать устье реки Наньпаньцзян и превратить дорогу, ведущую на юг, в море. Он хотел затопить деревню и погубить местных жителей и их скот. К счастью, именно в тот момент в степи юноша и девушка объяснялись друг другу в любви. Увидев, что происходит, они сразились с Чжан Голао. Небожитель был повержен, превратился в струйку дыма и, разбросав груду камней, исчез. Разбросанные камни и стали лесом, который мы видим сегодня.
Народные фантазии бесхитростны, но полны глубокого скрытого смысла. Мои же фантазии по сравнению с ними выглядят бессодержательными. Поэтому я решил, что больше не буду предаваться пустым мечтаниям, а сяду напротив живописной каменной рощи и погружусь в созерцание. Однако оказалось, что я не в силах сдерживать свои душевные порывы и молчать. Каменный лес может заставить художника отложить кисть, певца умолкнуть, а поэта печалиться о том, что он не способен найти слов описать увиденное. Я не художник, не певец и тем более не поэт. Все, что мне под силу, – это постараться найти для Каменного леса немного неграненых слов.
Первый набросок сделан в Сымао [189]в январе 1962 года.
Переписано в Пекине 11 июня
Похвала Сишуанбаньна-Дайскому автономному округу
В Пекине я часто вспоминал Сишуанбаньна, и каждый раз, стоило мне о нем подумать, мысли мои, как на крыльях, стремительно мчались далеко-далеко, к этому уединенному приграничному району моей родины.
Оказавшись сегодня в Сишуанбаньна-Дайском автономном округе, ощутив его запахи, услышав звуки, увидев цвета, я понял: каждый вдох, движение рукой, соприкосновение с землей словно происходило в унисон с Пекином.
Поначалу причина этого оставалась для меня волшебной загадкой, но, как это часто бывает, ответ нашелся неожиданно. Однажды я посещал ботанический сад тропических растений в городе Цзинхун. Нас сопровождала группа молодых юношей и девушек – судя по интонациям, они приехали из Нанкина, Шанхая, Хунани, Цзянсу, словом представляли разные части страны. Их диалекты отличались, но здесь они жили и работали вместе – в дружбе и согласии. В черной тени каучукового дерева, среди множества экзотических ароматов молодые люди увлеченно рассказывали нам о названиях, особенностях, экономической ценности каждого из растений. Рядом со мной шла девушка, волосы ее были заплетены в две тугие косы, глаза сияли, а румяные щеки пристыдили бы и наливное яблоко. Ее переполняла жизненная энергия молодости. Мы немного поболтали:
– Откуда ты приехала?
– Из Сямэня, провинция Фуцзянь.
– И давно ты здесь?
– Уже пять лет.
– Не скучаешь по дому?
Девушка улыбнулась, отбросила косы назад и просто ответила:
– На родине любое место – милый сердцу дом.
Ее слова тронули меня и заставили задуматься. Действительно, для всех этих молодых парней и девушек Сишуанбаньна стал вторым домом. Да и сам я считал это месть родным, хоть и пробыл здесь совсем недолго. Мне казалось, что между этой провинцией и Пекином, по сути, нет большой разницы.
Неоднократно мне доводилось слышать от японских друзей, что у китайской молодежи как-то по-особому ярко светятся глаза. Что ж, очень точно подмечено – взгляды на жизнь юношей и девушек из Сишуанбаньна не ограничивались настоящим, но смотрели и в будущее. Их переполняли энтузиазм, прекрасные мечты и искренняя надежда.
Сишуанбаньна – «золотая страна», весьма загадочное место, где разыгрывается воображение.
Посмотрим на местные леса. Стоит только отъехать недалеко от Сымао и зайти в первобытные джунгли, как вы будете потрясены неисчерпаемой жизненной силой разнообразных растений. Тысячелетние деревья стремятся ввысь, пронзая лесную чащу, словно хотят дорасти до неба и пробить в небосводе брешь. Их стволы овивают лианы с огромными листьями, они ползут вверх от самых корней и до верхушки – прямо до белых облаков. На стволах и ветвях гордо распускают цветы похожие на орхидеи травянистые растения. Еще большей силой обладает баньян – дерево, способное разрастись в целый лес. Стоит его толстым ветвям коснуться земли, как они крепко цепляются за почву и так глубоко в нее проникают, словно хотят просверлить. Даже бушующий ветер ни на один цунь не сдвинет эти вросшие в землю «ноги». Листья баньянов пугающе огромны, кажется, что из каждого можно сделать навес, и его тень покроет землю огромным черным пятном. Самые разные деревья, растения и цветы живут здесь бок о бок, переплетаются друг с другом, достигают невероятных размеров, превращаются в единое целое, настолько густое и цветущее, зеленое и сочное, что даже змее трудно проникнуть внутрь.
Местные овощи и фрукты тоже удивительные. Всего одно банановое дерево может принести бессчетное количество бананов. Огромные папайи возвышаются одна над другой, и никто не хочет никому уступать. Более мощные деревья дают очень крупные плоды, слабым же приходится прятаться и выживать. Один кочан капусты весит несколько десятков цзиней. Когда поднимаешь его, кажется, что держишь в руках сокровище. Редиска гладкая, крупная, иногда она лопается, и на жемчужной мякоти проступают капли сока. Бело-зеленый лук порей достигает размеров детской руки… Увидев впервые эти чудо-овощи, мы подумали: они настолько большие, что это уже расточительство, настолько сочные, что это просто в голове не укладывается. Мы не уставали восхищаться удивительными грядками на местных огородах. Вот уж правда загляденье!
Все это словно питалось клокотавшей, вырывающейся наружу, бьющей через край жизненной силой, идущей из самых глубин земли. Она чувствовалась во всех деревьях, цветах и травах, горных пиках и водных берегах. Эта земля – словно прекрасный райский сад.
Пейзажи вокруг поражают красотой. Сезоны здесь иные – вместо привычных весны, лета, осени и зимы тут одно лето и три весны. На севере «…на тысячи ли ледяной покров, и за далью бескрайней беснуется снег»[190], а здесь дует теплый ветерок и светит солнце, в воздухе разлит аромат цветов.
Больше всего я люблю, когда на заре крик нескольких сотен петухов пробуждает ото сна, утренние звезды еще не покинули небосвод, а рассветный туман висит густой пеленой. Благоухание самых разных растений словно сгущается в воздухе и опьяняет.