Взять, к примеру, железнодорожный вокзал. Раньше местная станция представляла собой несколько обветшавших домов и чаще всего была безлюдной. Теперь же здесь построили современное здание с серой черепичной крышей и красными стенами, которое, без сомнения, радовало глаз. Рядом с вокзалом выстроились новенькие магазины и автобусные остановки. Люди шли непрерывным потоком; прежняя неухоженная станция Бэйдайхэ, которую я помнил, исчезла.
От прежней грунтовой дороги не осталось и следа: от вокзала и до самого побережья проложили первоклассную трассу, по которой на приличной скорости неслись автомобили. По обочинам зеленела растительность, а дальше, в полях, если присмотреться, можно было различить посадки гаоляна, кукурузы, бобовых и каких-то еще культур. Помнится, старую дорогу часто размывало ливнями, и как-то раз нам даже пришлось застрять здесь на целый день – проехать было невозможно. Сейчас сложно даже представить что-то подобное.
Побережье и вовсе показалось мне незнакомым, прежним осталось только море. Я вспомнил неспешные прогулки в дождливые дни и старое ветхое здание на берегу, напоминавшее беседку. Вокруг этого здания теснились маленькие закусочные, а перед ним примостились фруктовые ларьки – местные арбузы и дыни казались мне тогда особенно сладкими. Бескрайнее небо сливалось с морем, на горизонте виднелись призрачные очертания лодок. Мне очень нравилось это место, хотелось возвращаться сюда снова и снова. Сейчас море по-прежнему соединялось с небом, были и лодки, колышущиеся на волнах, но ветхая беседка исчезла.
Разочарования я не почувствовал, напротив, вдохновился и обрадовался. Старая беседка из прошлого, конечно, стоит того, чтобы по ней тосковать, но при виде новых зданий, отстроенных по обеим сторонам широкой дороги, печаль рассеивается. Бэйдайхэ очень сильно переменился, и смотреть на него нужно другими глазами.
Мы прошлись по набережной, постояли на камне, который возвышался над водой. Позади кипело бескрайнее шумное море, а прямо перед нами открывался вид на процветающий Бэйдайхэ. Справа – горы Дуншань, слева – горы Сишань, деревья на их склонах сливались в сплошное темно-зеленое пятно. Однородность лесной чащи разбивалась редкими красными пятнышками – это были крыши зданий, выстроенных посреди зеленых зарослей. Посмотришь на них, и душа радуется – словно вырастающие из моря горы самих небожителей погружают людей в розовые мечты. Я никогда не был в горах Дуншань, зато мне довелось побывать на горе Сишань, но впечатления у меня тогда остались не слишком хорошие. Сегодня же, глядя на изумрудные деревья и красные дома, я ощутил радость, ведь даже в горах произошли большие перемены.
Бэйдайхэ обновился, что очень радует.
На широких просторах моей родины Бэйдайхэ – всего лишь маленькая точка. Это название можно найти на карте только потому, что здесь известный летний курорт. Однако в малом видится большое. Разве Бэйдайхэ – не уменьшенная копия нашей страны? Китай стремительно развивается, изменения происходят не только в Пекине, Шанхае, Тяньцзине, Гуанчжоу и других крупных городах, но и в таких небольших городках, как Бэйдайхэ. Некоторые называют это чудом, а мне вспомнилась строчка из стихотворения председателя Мао о Бэйдайхэ: «…по-иному все стало на свете!»[197]
14 августа 1962 года
Путешествие к Небесному озеру Тяньчи
Похоже, кто-то из богов спустил с небес это священное озеро и поместил его на землю прямо в самое сердце горной гряды.
В народе из уст в уста передают легенду о том, что маленькое озеро на склоне хребта – это таз для мытья ног богини Сиванму [199], а большое озеро на вершине горы – чан, в котором она купается. Если богиня Сиванму действительно существует, то и таз для мытья ног, и чан для купания должны выглядеть именно так и никак иначе. Великий танский поэт Ду Фу словно видел, как «На западе видится в яшмовый пруд нисходит сама Сиванму»[200]. Достоверно узнать, спускалась она или нет, не представляется мне возможным, думаю, богиня все-таки прилетела к двум небесным купальням на фениксе.
Сегодня и мы оказались здесь, у озера Тяньчи.
Друзья говорили мне, что, побывав в Синьцзяне, но не посетив озера Тяньчи, можно считать поездку несостоявшейся. Поэтому, несмотря на занятость, не испугавшись холода, который, очевидно, будет ждать нас на высоте, где находится Тяньчи, мы безропотно преодолели путь длиною более двухсот километров из Урумчи до озера.
Горы Тянь-Шань напоминали облака, нависшие прямо над горизонтом. Даже издалека были заметны сверкающие снежные шапки на вершинах, вклинивающихся в голубое небо. Я никогда не видел настоящие снежные пики в Китае. Казалось, что здесь все краски мира стали ярче; внутри нас все бурлило от воодушевления. Время от времени навстречу нам попадались казахские скотоводы, которые гнали стадо баранов или табун лошадей, на волах тащили юрты или спускались с гор по извилистым тропинкам. Слышалось журчание талой воды, она стекала с тысячелетних ледников и превращалась в горные речки, бурлившие сбоку от дороги. На ближних вершинах совсем не было снега, тенистую сторону горы покрывал густой хвойный лес. Крепкие и стройные древние сосны росли аккуратными рядами на склонах хребта, а немногочисленные лощины отливали изумрудной зеленью. Кажется, что дальние вершины тысячелетних горных пиков совсем рядом – стоит только протянуть руку, и можно ухватить горстку снега. Конечно, это обман зрения – на некоторые из них никогда не ступала нога человека.
Машина поднималась по серпантину все выше и выше под веселое журчание небольшой речушки, бежавшей где-то поблизости. Путь наш пролегал вдоль отвесных скал. Проезжая очередной крутой поворот, мы смотрели с высоты на дорогу, по которой, как нам казалось, только что проехали, и каждый раз она оказывалась далеко внизу. Порой у меня от страха рябило в глазах. Малое Тяньчи – глубокое озеро на огромной высоте – встретило нас на середине горного склона. Оно было похоже на медальон из зеленой яшмы. Если этот медальон не упал с неба, то откуда же еще ему было взяться?
Машина продолжала ехать вверх по спирали, пока не забралась на само горное плато. Можно сказать – мы выбрались из мрака к свету. И вот перед нами Большое Тяньчи, о котором мы столько слышали. Над водной гладью клубился белесый туман, цвет воды был темно-бирюзовым. Говорят, что у Тяньчи нет дна. Не верилось, что на высоте двух тысяч метров над уровнем моря, в самом сердце гор, появилось такое озеро. На склонах росли высокие и стройные сосны, над их верхушками переплетались горные гряды, а искрящиеся на солнце снежные шапки были совсем близко. Сердце радостно билось, и мысли рвались в полет. Мы стояли напротив сказочных горных пиков и чувствовали себя небожителями, вступившими в чертоги бессмертных.
На берегу озера все было по-другому: здесь, галдя и наступая друг другу на пятки, толпились люди, и божественности в этом не было никакой. Заводы или какие-то иные организации на автомобилях везли сюда, за сотни километров, упитанных баранов и забивали их прямо среди скал на берегу озера. Земля покрывалась лужицами крови, алыми, словно цветы персика. Здесь же туши свежевали и срезали мясо. Баранью кожу сушили прямо на камнях под ярким солнцем. Рядом стоял котел, в котором готовили плов. Изумрудная вода у берега, дым бурлящего котла, подножье гор, шум человеческих голосов… Кто-то принес с собой вино и музыкальные инструменты; люди едят, пьют, поют и танцуют, играют в застольные игры на пальцах [201]. Повсюду слышен хохот. Местные жители приходят сюда, чтобы продать цветы-соссюреи со склонов Тяньшаня. Даже коровы, которых казахи выпускали пастись, прибились к толпе людей. Они бодались рогами, раскачивали хвостами, буянили, словно рядом никого нет. У этих коров, как и у их хозяев, не было в сердце ни снежных вершин, ни небесного озера. В глазах людей отражалась только тарелка отварной баранины да бокал вина. Они просто поменяли место, где обычно едят мясо, только и всего. Мне казалось, я вижу, как, глядя на это, снежные вершины хмурят брови, а небесное озеро проливает слезы…
У нас же, прибывших издалека, в сердцах было только Тяньчи, а в глазах – заснеженные пики. Я страстно желал перенести эти белые вершины и изумрудную воду ближе к центру страны, чтобы как можно больше людей могли насладиться этой красотой. К сожалению, это были только фантазии, а мне лишь оставалось, широко раскрыв глаза, смотреть на озеро Тяньчи и снежные горы, которые я хотел бы передвинуть взглядом. Я смотрел-смотрел, и вдруг пейзаж изменился. Богиня Сиванму вернулась. Она летела по небу верхом на фениксе, в руках у нее был эликсир бессмертия и персики. Над богиней простирался зеленый балдахин, а позади, точно шлейф, тянулись перьевые облака. Эти облака были ее свитой, а дождь – слугой. Она пролетела над снежными пиками и молодыми соснами и спустилась у озера Тяньчи.
И ветры тогда отозвал Пин И,
владыка реки усмирил волну,
ударил Фэн И в барабан,
песню запела Нюйва.
Конвой колесницы – рыб узорных летящие стаи;
звенит колокольчик, он сзывает всех – улетаем.
Голова к голове, величавы тут шесть драконов,
далеко-далеко плавно несут облако-колесницу.
Из глубин выплывает кит, поддерживая колеса,
водяная птица вослед летит, как охрана.[202]
Муаровые облака, затянувшие небо, переливались всеми оттенками голубого, жемчужно-серого и лилового. Я погрузился в созерцание волшебной картины, что нарисовало мне воображение.
Однако мечты быстро рассеялись, и чудесное видение исчезло без следа – перед моими глазами снова было озеро Тяньчи, по водам которого бежала рябь. По-прежнему стояли стройные сосны, искрились снегом горные вершины, сновали туда-сюда и оживленно беседовали люди. Солнце клонилось к западу, тени самых высок