Машина проехала вперед, к парку. Он зарос виноградом, тут и там виднелись маленькие ручейки. Здесь был даже небольшой пруд, в который звонко журча сбегала струйка воды, пробившая себе дорогу через камни. В пруду, виляя хвостами, сновали красные рыбы. Мы сидели под шпалерами и пробовали знаменитый синьцзянский виноград. Воздух вокруг постепенно наливался прохладой, словно из жаркого лета мы попали в позднюю осень. Огненные горы вдруг перестали казаться обжигающими; стало свежо. Вероятно, банановое опахало принцессы Железный Веер было необходимо в период Тан, однако сейчас мир изменился, и в этом больше нет необходимости.
Синьцзян – это все-таки земля сокровищ. Здесь есть и пламенеющая горная гряда, и виноградники, растущие прямо у ее подножия. Такой он, мой Турфан. Такой он, мой Синьцзян.
Первоначальный вариант написан 26 августа 1979 года в городе Куча,
Синьцзян-Уйгурский автономный район
Эссе поправлено и дописано 22 апреля 1980 года в Пекине
В Дуньхуане
Синьцзян известен своими пещерными храмами. Сегодня мы решили поехать в сторону Дуньхуана, чтобы посетить пещеры Могао [213]. Никаких сельских угодий вокруг города Лююань не было, зато на близлежащих равнинах в изобилии росли верблюжьи колючки. Вид этих полных жизни зеленых кустов среди песков напоминал о том, что и пустыня не так уж необитаема и одинока.
Проехав несколько сотен ли по голой равнине, мы наконец увидели на горизонте густую тень. Позади нее виднелся ряд невысоких холмов, что напоминало пейзаж на картине классической китайской живописи. Видимо, это Дуньхуан.
Действительно, прибыли. Слава Дуньхуана идет впереди него. Я давно был наслышан об этом месте: читал в книгах, узнавал из рассказов людей, видел множество рисунков и фотографий. И вот сегодня я вижу своими собственными глазами и ощущаю всем сердцем то, о чем грезил несколько десятилетий. «То ли во сне эта встреча, то ли наяву»[214] – признаться, я немного сомневался, на самом ли деле это происходит.
Однако Дуньхуан был абсолютно реален и выглядел почти так же, как на фотографиях, а поэтому не показался мне совсем чужим. Здесь нет высоких гор с мощными хребтами и зеленых бамбуковых рощ, зато растут тысячелетние вязы с такими толстыми стволами, что их с трудом могли бы обхватить несколько человек, взявшихся за руки. Стройные тополя поднимаются к облакам, сверкает золотом и драгоценными камнями арка при входе в храм, пышно цветут желтые и красные цветы. Окажись все это в другом месте, никто бы даже внимания не обратил, но здесь, посреди пустыни Гоби, вид зеленого оазиса – жемчужины среди песков, темно-зеленой точки на светло-желтом полотне, настоящего Персикового источника за пределами земного мира – воскрешал в памяти древние легенды.
Храмовый комплекс Цяньфодун – с чем сравнить его? Он похож на гору самоцветов, которые, переливаясь всеми цветами радуги, сверкают в драгоценном ларце, и на них невозможно наглядеться, как на зарю, рождающуюся меж клубящихся облаков. Какие бы бы чудесные слова я ни подобрал и сколько бы их ни было, этого все равно будет недостаточно – красоту и величие «Пещеры тысячи Будд» невозможно описать. Здесь уместна старинная поговорка: «Нельзя выразить словами, можно только почувствовать». Всего на территории комплекса более четырехсот пещер. Самые большие могут достигать размера дворца, а маленькие выглядят как ниши для статуи Будды. Каждая стена в каждой пещере вне зависимости от размеров покрыта тончайшей росписью. Древние художники не жалели сил, времени и красок, стремились заполнить рисунками любой свободный участок или зазор, не пропускали даже самые незначительные места. Фрески наносились на стены пещер целую тысячу лет. Нам неведомо, сколько пота пролили мастера прошлого и сколько истратили душевных сил, чтобы оставить потомкам это захватывающее дух художественное достояние.
Некоторые настенные росписи находятся под открытым небом. Век за веком их разрушали ветер, дождь, солнечный свет, песчаные бури. Однако цвет изображений остался таким же насыщенным и ярким, словно их нанесли совсем недавно. Неудивительно, что, видя это творение наших предков, мы чувствуем вдохновение, трепет, благодарность и восхищение.
Войдя под сень пещер, словно оказываешься в давно ушедшем древнем мире или попадаешь в сказку. Вокруг стояла тишина; но стоило мне увидеть большие и маленькие статуи, особенно росписи на стенах (какое множество персонажей, какие роскошные сцены и яркие цвета, какая совершенная техника!), – и внутри у меня все зазвучало, запело. Я представил, как Будда Шакьямуни верхом на белом слоне с шестью бивнями спустился из царства Тушита в мир людей и как девять драконов извергли воду, чтобы он искупался. Будда сделал семь шагов и громко объявил: «Я выше всех на Небе и на Земле!» Видения проносились одно за другим: вот он постигает науки и тренируется в искусствах; сила его так велика, что он легко подбросил в воздух слона, а тот, упав, пробил в земле огромную яму. Вот Будда стреляет из лука и пронзает семь мишеней подряд. Вскоре пришла пора жениться, а после – отправиться странствовать. Казалось, на моих глазах Будда впервые в жизни осознал, что болезни, старость и смерть неизбежны, а встреча с отшельником подвигла его оседлать коня и под покровом ночи, перемахнув городскую стену, бежать. Я видел, как он постригся в монахи и ушел в монастырь, где голодал и истязал себя шесть лет, пока глаза его не впали, превратившись в два колодца; как, оставив жизнь аскета, Будда съел кашу, принесенную крестьянской женщиной, восстановил силы и направился к дереву бодхи. Там он вступил в схватку с демонами и в конце концов достиг просветления, а потом отправился странствовать, неся свое учение и воспитывая последователей, и так прошло восемьдесят лет. А затем Будда достиг нирваны.
Фрески с образами нирваны заинтересовали нас больше всего. Будда Шакьямуни был изображен лежащим на левом боку, глаза его были закрыты. За спиной Просветленного стояли монахи и миряне. В первом ряду выстроились познавшие учение Будды и безразличные к вопросам жизни и смерти; лица их ничего не выражали. Людям в последних рядах – правителям, представителям всех наций, монахам и монахиням – истина еще не открылась, и мирские заботы и желания по-прежнему тяготят их, а потому лица их залиты слезами. Одни бьют себя в грудь или по голове, другие вздымают руки или топают ногами, рвут волосы или одежду, иные и вовсе лежат на земле без чувств. Казалось, были слышны крики горя, поднимающиеся до самых небес, а земля залита слезами. По моему телу невольно пробежала дрожь. Здесь были изображены и адепты еретических учений [215] – их радовала смерть равного по силе соперника, они играли на музыкальных инструментах, пели и танцевали. Так виделась древним картина горестей и радостей бытия. Подобная храмовая живопись фактически является подлинным описанием общественной жизни людей. Социальная действительность тысячелетней давности будто ожила и перенеслась в сегодняшний мир.
Заходя во многие пещеры, мы будто оказывались в Западном раю, в так называемой Чистой земле Будды Амитабхи, а сам он величественно восседал в центре этого мира. Над его головой, под ногами, вокруг тела изображены различные виды наслаждений: музыка, танцы, цирковое искусство, яства. Кажется, что это мир, в котором не нужно ни о чем беспокоиться, здесь всего вдоволь, и можно жить легкой жизнью, не зная ни в чем отказа. Более того, эти блага создаются без усилий человека. Кругом растут волшебные деревья, исполняющие желания, их ветви покрыты разнообразными прекрасными плодами и даже нарядами. Здесь есть все что нужно – стоит только протянуть руку или открыть рот, и все желания будут удовлетворены. Дети ликуют и от радости ходят на головах. Кругом удивительной красоты лотосовые пруды и грандиозные дворцы, повсюду счастливые путешественники. Они, как и мы, обычные люди, живут мирской жизнью. Они тоже создают семьи. Вот молодой жених стоит на коленях и кланяется кому-то в ноги. А вот невеста – смущается и не решается поднять голову. Гости, пришедшие на свадьбу, едят и пьют. Два гуся стоят у ворот. Я как-то читал, что в древности на свадьбе соблюдалась традиция «подношения гуся»[216], но не знал, как это выглядит, а на рисунках увидел обряд воочию, словно сам присутствовал на празднике.
Все эти люди давно умерли. Старики, прожив сорок восемь тысяч лет, сами приходили к собственным заблаговременно подготовленным могилам. Родственники стояли рядом, провожая их в мир иной и прощаясь навечно. Хотя находились те, кто падал оземь в слезах, но в основном на лицах присутствующих было спокойное и почтительное выражение, словно они понимали, что это закон человеческой жизни и здесь не о чем печалиться и не о чем скорбеть. Все картины мирской жизни, конечно, транслировали одну главную мысль: не важно, в каких жизненных обстоятельствах оказался человек, – если всем сердцем верить в Будду Амитабху, то после смерти попадешь в Чистую землю, где получишь благословение.
Конечно, все это фантазии и даже обман. Однако художники работали на совесть, их мастерство поражает своим совершенством. Они кропотливо воссоздавали увиденное, тщательно фиксировали все детали. В результате события и предметы, которые по своей природе ненастоящие, воображаемые, изображены так, будто они подлинные. Они живо и ясно предстают сегодня перед нашими глазами, помогают нам воспринимать ушедшие исторические события как реальность, позволяют насладиться красотой и оригинальностью художественного произведения. Возможно, живописцы верили в сказки, но главное, что их картины наполнены любовью и основаны на реальной жизни. Все народы мира имеют своих святых и легенды о них. Не важно, насколько порой они бывают необычны и даже абсурдны, их источниками всегда служат описания человеческих взаимоотношений. Художники воссоздают образы людей и их истории из прошлого в сегодняшнем дне.