Полагаю, самое главное мне удалось изложить, не упустив деталей. Есть ли еще что-то, о чем стоит упомянуть?
Меня поразило одно небольшое открытие: на изображении пусть и нарисованной, но роскошной Чистой земли мне на глаза попалась крохотная мышка. Она насторожено и хитро озиралась по сторонам, и мне даже почудилось, что я вижу, как дрожит ее тонкий хвостик. Вид у мышки был такой, словно, она, увидев людей, решила спрятаться. Почему художник нарисовал мышь в этом величественном и торжественном святом раю Амитабхи? Неужели они полагали, что и в Чистой Земле от четырех вредителей [217] невозможно будет избавиться? Может быть, они намеренно пошутили над десятками тысяч людей, которые стремятся попасть в «буддийский рай»? Или таким образом хотели показать, что даже Чистая Земля не на сто процентов чиста? Мы обдумывали это, обсуждали, но все равно так и не разобрались. Наконец, мы решили, что художник не страдал от излишнего академизма и предпочел не следовать слепо устоявшейся традиции, а напротов, удивить своим творчеством. Такой смелый поступок древнего мастера не мог не вызвать уважения.
Что касается канонических изображений, так их на стенах было великой множество. Мы видели Саддхарма-пундарика-сутру или Лотосовую сутру, Ланкаватара-сутру, сутру Золотого света и другие. С их помощью художники выражали смысл глав или параграфов канонических произведений, но не на основе тестов, а на основе песен. Среди всех сутр, наибольшей популярностью пользуется глава «Открытые для всех врата Бодхисаттвы, внемлющей звукам мира» из Лотосовой сутры. В ней утверждается, что любой человек, от всего сердца произнося имя Авалокитешвары [218], не сгорит в огне и не утонет в воде. Отправившись на поиски сокровищ в морское путешествие и попав в шторм, лодку этого человека не унесет в страну ракшасов, а если это все же случится, то он сможет вырваться из их лап. Если человек столкнется с преследованиями и будет приговорен к казни, то меч над его головой разломится на множество кусочков. Если женщина захочет родить мальчика, то родит добродетельного и мудрого сына, если же девочку, то родит дочь порядочную и благородной красоты. В общем, будь то слава или могущество, любая просьба удовлетворится. Фрески часто изображали, как меч раскалывался на части перед казнью. Кажется, этот сюжет в наибольшей степени может продемонстрировать через изобразительные средства силу бодхисаттвы Гуаньинь.
Мы также видели немало картин на сюжеты из народной жизни, со сценами труда. Крестьянин, подгоняя вола, пашет поле. Мелкие ремесленники создают какие-то предметы. Кто-то спокойно угощает гостей у себя дома, гуляет по парку или отправляется в Бацяо [219] и ломает ветку ивы, прощаясь с близкими или друзьями. Я много раз встречал такие сцены в танской поэзии, а сегодня впервые увидел, как художник талантливо изобразил их в настенной росписи. Наши мастера смело нарушали неписаный, но в реальности существовавший запрет, и изображали незначительные, не слишком утонченные сцены. Думаю, это достойно восхищения. Особенно впечатляющими были картины с танцами и цирковыми трюками. Музыканты держат в руках самые разные инструменты: флейту сяо, поперечную флейту, цитру чжэн, гусли цинь, арфу кунхоу, многоствольную флейту, лютню жуаньсянь, пипу, бамбуковую флейту чиба. Настроение передано так реалистично, а человеческие фигуры изображены настолько тщательно, что, кажется, в тишине пещеры слышна гармоничная мелодия. Сцены танцев тоже очень впечатляют. Танцоры и танцовщицы будто порхают в воздухе; вот один из них отбрасывает в сторону длинный рукав, его движения полны экспрессии… Судя по всему, танец хусюань [220] выглядел именно так. Хотя танцовщица была лишь рисунком на стене, все вдруг ожило:
Восторженных зрителей толпы со страхом следили за ней:
Казалось подчас, что на землю небесный обрушился свод.
Казалось, волшебный охотник девятое солнце сразил,
Дракон повелителей Неба в крылатой упряжке вознес.
Едва она выйдет на сцену – и словно бы гром прогремит!
Застынет она – и как будто ударит внезапный мороз! [221]
Яркие сцены цирковых выступлений выглядели не менее захватывающе. На одной из них был изображен артист, удерживающий на своей голове высокий бамбуковый шест. Верхний конец шеста служил опорой второму артисту, на голове которого балансировал ребенок. Казалось, эта непрочная конструкция вот-вот рухнет. Мы невольно забеспокоились о древних нарисованных людях, но тут же успокоились, заметив справа и слева от акробатов их помощников, готовых броситься на выручку в случае непредвиденной ситуации. Выглядели эти помощники уверенными в себе, головы их украшали парадные шапки, как у чиновников. На переднем плане художник нарисовал зрителей – их было немного, но они явно оживляли композицию фрески. В целом создавалось впечатление, что музыка, танцы и цирковое искусство играли значительную роль в культурной жизни тогдашнего общества, поскольку изображения с подобными сюжетами не редкость в «Пещерах тысячи Будд».
Часто здесь встречается и сутра Вималакирти, которая была весьма широко известна в времена Тан, когда жил и творил великий поэт Ван Вэй. Он выбрал себе второе имя Моцзе, и если соединить оба его имени, то получится Вэймоцзе – именно так по-китайски читается имя Вималакирти. Росписи с этой сутрой можно встретить во многих пещерах, но есть у них одна особенность – изображения самого Вималакирти почти все одинаковы. Чаще всего он с надменным видом сидит на кровати, держа в руке мухогонку. Взгляд и уголки рта Вималакирти выдают его сдерживаемое красноречие и иронию. Монах Сюаньцзан в своих записках называет Вималакирти Незапятнанным, а сутра рассказывает удивительную историю этого буддийского отшельника. Он в совершенстве познал буддийское учение и слыл непревзойденным оратором. Однажды Вималакирти заболел, и Будда отправил своего ученика Шарипутру справиться о здоровье отшельника. Шарипутре уже приходилось испробовать горький вкус красноречия Вималакирти, поэтому он не решился пойти к нему. Тогда Будда направил учеников Маудгальяяну, Махакашьяпу, Субхути, Пунья Мантанипутту, Катьяяну, Ануруддху, Упали, Рахулу, Ананду [222], а также Майтрейю – бодхисаттву Высшей добродетели, но никто из них также не осмелился пойти. В конце концов Манджушри [223] смирился с судьбой и отправился в путь. Тем временем Вималакирти с помощью магических сил избавил свое жилище от всего, что в нем было, оставив лишь кровать, на которой лежало его больное тело. Манджушри зашел в жилище Вималакирти, и они принялись соревноваться в красноречии. Бодхисаттвы, ученики, народ и даже Четыре Небесных Царя [224] поспешили на шум. Затем примчались Шарипутра и Махакашьяпа, а под конец явился и сам Будда.
Эта сутра, похожая на сказку, написана ярким и живым языком, в ней есть и бурные споры, и острые диалоги, а перенесенная на стену в виде росписи – и вовсе заиграла новыми, совершенно неожиданными оттенками. Сцены сутры изображены невероятно тонко и искусно, они захватывают зрителя. Кажется, что Вималакирти вот-вот вскочит с постели, сойдет со стены и вступит с нами в оживленный разговор…
Помимо известных легенд и мифов на фресках можно увидеть и сцены из жизни простых людей – владелецам пещер нередко хотелось оставить память о себе и своей семье. Обычный сюжет – группа мужчин-чиновников, в первом ряду стоят несколько монахов либо группа дам из высшего общества, стоящих рука об руку с монахинями. Возможно, это родственники, ушедшие в монастырь, они – слава и гордость семьи, их следует изображать на самых почетных местах. Уважаемые мужчины и женщины выстроились в ряд, словно собираются отправиться к Будде. Неужели это их жертва во имя своей веры? Или они таким образом пытались увековечить самих себя? Боюсь, последнее весьма вероятно.
Привлекает внимание роспись «Чжан Ичао отправляется в поход». Когда-то этот известный генерал и высокопоставленный танский чиновник держал в страхе целые поселения и пользовался большим влиянием и могуществом на землях к западу от Хуанхэ. Стоило ему топнуть ногой, как весь коридор к западу от Хэси [225] приходил в движение. Представители его рода прорубили немало пещер, в одной из них и находится теперь роспись, повествующая о том, как сам Чжан Ичао совершал военные походы. Генерал изображен сидящим на коне в сопровождении войска и многочисленной свиты, наряженной в изящные развевающиеся одежды. Некоторые из всадников держат в руках музыкальные инструменты, другие размахивают флагами. Щеки трубачей надуты – кажется, они хотят отпугнуть проходящих мимо людей своим воинственным видом. Кроме труб у музыкантов есть и военные рожки. В танской поэзии мне часто встречалось словосочетание «военный рожок», но как именно он выглядит, я не знал, и вот сегодня наконец мое желание осуществилось, – увидев изображение рожка на фреске, я словно встретил старого друга. Военный портрет, которому больше тысячи лет, сохранил яркие краски, древняя сцена словно ожила на стене. Глядя на персонажей росписи, я будто становился участником того похода или, по крайней мере, наблюдателем, стоящим у края дороги; видел, как в суматохе, в шумном потоке слились кони и люди, как клубилась пыль, слышал грохот музыки. Казалось, что не успеешь опомниться, и нарисованные персонажи проследуют с одного конца стены до другого и исчезнут.
На стене в одной из пещер я узнал изображение горы Утайшань. Обычно эту гору связывают с прославленным бодхисаттвой Манджушри, но здешняя фреска отличалась от прочих – на ней, попимо жизни простых людей, была воссоздана карта, охватывающая земли от Чжэньчжоу