[233] и тут же растаял в воздухе, оставив после себя лужицу обезьяньей мочи. Поэтому я подумал, что если благочестивые дамы и господа, которые боятся, что их великие имена не будут известны современникам и не сохранятся в памяти потомков, основали бы научное общество, то Сунь Укуна почитали бы как своего идейного вдохновителя и родоначальника. Однако здесь, в Дуньхуане, моя точка зрения изменилась. Написанные или выгравированные на стенах имена верных последователей Будды точно не исчезнут. Они встречаются повсюду и выглядят такими четкими, словно их вырезали вчера, хотя возраст многих из них достигает нескольких сотен лет: такой-то год правления императора Канси, такой-то год правления императора Юнчжэна, такой-то год правления императора Цяньлуна [234]. Когда их видишь, невольно думаешь: неужели я снова вернулся в эпоху правления Канси? Судя по всему, Сунь Укун был не единственным, кого интересовали подобные забавы.
Так мы прожили шесть дней в этом далеком от грешного мира, наполненном духом древности и чужих земель оазисе посреди пустыни. Осматривали пещеры, мы получали яркие и многообразные впечатления. Их накопилось столько, что не оставалось просвета для воздуха. Порой казалось, что я сижу в каморке, но мои мысли уносились на десять тысяч ли, и не было никаких границ для путешествий по прошлому. Фантазии приходили одна за другой, и я погружался в глубокие раздумья о том, какие же огромные душевные силы вкладывали художники в эти фрески, написанные в таких темных пещерах! Как-то мне довелось прочитать книгу по истории искусств, где рассказывалось об одном итальянском художнике, расписывающем купол собора. Ему нужно было постоянно смотреть вверх, поэтому после нескольких лет работы его глаза так и остались навсегда направленными вверх, он больше не смог опустить их.[235] «Пещеры тысячи Будд» в Дуньхуане наверняка намного уже и темнее итальянского собора, а электрические лампочки появились здесь совсем недавно. Линии рисунков изящны, роспись настолько сложна, что рассмотреть все детали практически невозможно. Художникам приходилось преодолевать невероятные трудности. Вокруг – бескрайняя пустыня, где летом стоит невыносимая жара, а зимой – лютый холод. Кроме небольшого зеленого островка неподалеку, куда ни кинь взгляд – всюду безграничный тускло-желтый цвет, и так на сотни ли вокруг. Питьевую воду и до сих пор привозят из источника, расположенного за несколько десятков ли отсюда, но можно представить, как трудно это было делать много веков назад. Работая в пещерах, живописцы, вероятно, должны были использовать подвесные леса, прикрепленные к стенам, лежать на них лицом кверху, держа маленькую свечку в руке, и прорисовывать линию за линией. Нельзя вернуться в прошлое, чтобы увидеть тех художников. Не знаю, утратили они, как тот итальянский художник, способность опускать глаза или нет, но какая же великая сила их поддерживала, раз в таких сложнейших условиях создавались шедевры, поражающие воображение и по праву занимающие место среди сокровищ мира искусства!
Издавна вдоль Великого шелкового пути вместе жили и трудились различные народности. Одни племена кочевали, переходили с места на место по бескрайней пустыне, перегоняли табуны лошадей и стада коров и баранов в поисках хороших пастбищ. Другие занимались пахотой и усердно работали на клочках земли, расположенных поблизости от воды. Для местных вода – это жизнь, счастье и надежда. Если есть вода, то есть земля, если есть земля, есть хлеб, а где хлеб, там и люди. В таких условиях можно выжить, только помогая друг другу. Рисунки в пещерах показывают нам людей разных национальностей, но все они стоят рядом, вместе делают важные для них дела. Полагаю, что те, кто выкопал эти многочисленные гроты и создал настенные росписи, не принадлежали к одной народности. Человеческая жизнь скоротечна, их давно нет в живых, но дружба между ними продолжается. История Китая подтверждает простую и безыскусную истину – все люди, как в прошлом, так и теперь, стремятся к братской любви. Вот почему настенные росписи Дуньхуана вызывают столь теплые и светлые чувства.
Думаю, на этих стенах изображены не только народы, жившие на территории Китая, но и те, кто приходил сюда с караванами по Великому шелковому пут из дальни стран. Я видел фреску с Буддой, достигшим нирваны, и рядом с ним были изображены люди, внешне совершенно непохожие: у одних были светлые волосы и курносые носы, у других – высокие скулы и маленькие глубоко посаженные глаза. Одежда их тоже различалась. Вероятно, художники намеренно изобразили вместе представителей разных национальностей. Территория Синьцзяна и Ганьсу с древности была местом, куда стекались народы со всего света, здесь сосредоточились главные мировые цивилизации – китайская, индийская и греческая; сюда проникли мировые языки – индоевропейские и относящиеся к другим языковым семьям; тут взаимодействовали основные религии – буддизм, ислам и христианство. Литература, музыка и все другие виды искусства разных народов оказывали взаимное влияние, шел обмен товарами, животными, растениями. Все это, как неизгладимый след, запечатлено внутри пещер.
Мне вспомнился период расцвета Великого шелкового пути – беспрерывный, тянущийся на десятки тысяч ли поток людей, верблюдов и лошадей. Верующие, дипломаты, ученые, торговцы и многие другие – каждый найдет здесь то, что ищет: прибыль, знания, веру. Они живым потоком движутся они по огромной пустыне, и чем дальше проникает этот поток, тем больше вокруг песков, но те из них, кто обещал дойти до храма, рискуя жизнью, пересекут реку Памир.
Сегодня картина значительно изменилась – перед глазами лишь гладкие дюны да клокочущий желтый песок. Великие города прошлого – Гуанчжоу, Юймэнь, Гаочан, Цзяохэ – давно превратились в руины. От них остались лишь полуразвалившиеся стены, обдуваемые ветрами, – в лучах заходящего солнца они дарят тем, кто уносится мыслями в древность, бесчисленные сюжеты для стихов. Шелковый путь прервался, но его заменят другие дороги. Свет Будды сияет теперь не так ярко, как раньше, зато преумножился человеческий свет. А еще остались такие художественные сокровища, как пещера Могао в Дуньхуане. Народы всего мира восхищаются ими, и я ощущаю день вчерашний как сегодняшний, чувствую славу прошлого, надеясь, что мы передадим ее в будущее.
Вечером, находясь под впечатлением от собственных размышлений, чувств и фантазий, я вышел из маленькой гостиницы, чтобы прогуляться в одиночестве. Легкий туман уже опустился на землю, сумерки накрыли все вокруг. Пески вдали погрузились в дымку. Появившаяся над горами Дуншань луна обрызгала верхушки гор и леса прозрачным серебристо-серым светом. Днем под старыми вязами сидели несколько путешественников, сейчас же тут не было ни души. Было тихо-тихо, и лишь журчание воды в маленьком ручейке нарушало покой сумерек. На сердце вдруг стало так благостно, словно во всей вселенной остался я один. Моя фантазия снова разыгралась. Я вспомнил Будд, изображенных в пещерах. Днем они спят, глаза их закрыты. А сейчас, возможно, они проснулись – даже тот Будда, что достиг нирваны. Торговцы, чиновники, бодхисаттвы, мужчины в полном расцвете сил – все люди, неподвижно застывшие на стенах пещер днем, и те, что грозили нам пальцем, указывая на наши недостатки, сейчас ожили и сошли со стены прогуляться по пещере. Музыканты заиграли на своих инструментах, танцоры принялись танцевать, цирковые артисты начали показывать номера. Небесные апсары [236] свободно парили в воздухе, звучали мелодичные напевы, с неба сыпался дождь из цветов. Жаль, что я не мог присоединиться к ним, и все, что мне оставалось, – это во все глаза смотреть в темноту и прислушиваться.
Мне вспомнился товарищ Чан Шухун и его супруга Ли Чэнсянь. Я подумал о том, с каким трудом происходило становление дела их жизни в Дуньхуане. Они терпели голод и лишения в этой забытой богом пустыне, боролись с зыбучими песками, упорно трудились долгие годы, можно сказать, совершили подвиг ради своей родины и своего народа, создали десятки новых рабочих мест. Благодаря их усилиям ценители искусства со всего мира могут наслаждаться красотой дуньхуанских пещер и изучать это уникальное наследие прошлого. Я бывал в доме товарища Шухуна несколько раз. Низенькое здание служило ему и офисом, и местом отдыха – там были кабинет, библиотека, спальня, кухня и столовая. Три десятилетия минуло со времени Освобождения, а жилищные условия по-прежнему оставляют желать лучшего. Страшно даже представить, сколько страданий пришлось вынести людям за годы гражданской войны. В небольшом дворике прямо перед домом растет грушевое дерево. Ли Чэнсянь рассказала мне, что около сорока лет назад, когда они с мужем приехали в эти места, ствол груши только начинал покрываться твердой корой. Сегодня же это большое крепкое дерево с пышной листвой цвета бутылочного стекла – ярко-зеленого, и ветви его усыпаны плодами невиданного размера. Кажется, груша молода и полна сил, а вот люди, наблюдавшие за ней, успели состариться. К счастью, души их продолжают оставаться юными, а помогает им в этом каждодневный упорный труд. Это вызывает уважение и восхищение.
Улицу постепенно заполняли сумерки. Я обратил внимание на старый вяз рядом с журчащим ручьем. Его огромная тень черным пятном лежала на плотном ковре травы, а рядом с ней примостилась вторая тень, похожая на человеческую, поменьше. Мне даже почудилось, что она помахала мне рукой и улыбнулась. «Как вспугнутый лебедь парит, с летящим драконом изяществом схожа. Хризантемы осенней прекрасней она, сосна весенняя ей сродни!»[237] Тень была очаровательной. Мне захотелось поймать ее, но стоило только моргнуть, и видение исчезало. Это был лишь мираж. Когда он пропал, я почувствовал, что остался наедине с целой вселенной.