[387]. Я не за один день увидел все цветы Бэйпина, однако в душе гордился тем, что занимал должность профессора Пекинского университета и был деканом Факультета восточных языков и литературы. Да и кто бы на моем месте не гордился? Следующие три года я учился и работал под руководством господина Ху Ши и господина Тан Сичжу (он же Тан Юнтун).
Разница в возрасте и общественном положении могла бы стать преградой для моего сближения с господином Ху Ши, но на деле все произошло ровно наоборот. Я стал частым гостем в его маленьком простом ректорском кабинете в восточном крыле здания, прямо перед актовым залом. Моей обязанностью как декана было докладывать ректору о проделанной работе и выслушивать его пожелания. Также я писал статьи в одно научное приложение к газете, где он был главным редактором, поэтому мы часто обсуждали различные академические вопросы. Исключительно ценным в господине Ху Ши было умение относиться к людям тепло и доброжелательно, любого человека он встречал широкой улыбкой, будь то профессор, студент или кто-то из служащих университета. Никогда я не видел, чтобы он строил из себя знаменитость или ученого, которого все знают. Кроме того, я контактировал с профессорами на собраниях, встречах научных руководителей Института гуманитарных наук Пекинского университета, на заседаниях Совещательного комитета Пекинской библиотеки и в присутствии господина Ху Ши никогда не чувствовал себя неловко, общение с ним всегда было подобно глотку свежего воздуха.
Господин Ху Ши был немолод, но годы не притупили остроту его ума, сохранил он и великолепное чувство юмора. Некоторые случаи помнятся мне до сих пор. Однажды господин Ян Чжэньфэн получил в подарок редкую старинную картину и принес ее на профессорское собрание, чтобы коллеги тоже могли полюбоваться на чудесный свиток. Он разложил картину на огромном столе, мы все приянлись ее рассматривать и цокать языками от восхищения. Неожиданно господин Ху Ши поднялся с места, подошел к столу, взял свиток и притворился, что прячет его в карман. Окружающие не смогли сдержать хохота, наблюдая эту комичную сцену.
В то время по инициативе премьер-министра Индии Джавахарлала Неру в Пекинский университет приехал читать лекции известный ученый Прабодх Чандра Багчи [388], его сопровождала дюжина индийский студентов и студенток. Для развития китайско-индийских отношений это стало знаковым событием, и господин Ху Ши поручил мне присматривать за нашими индийскими гостями. Я много раз виделся с ними, организовал банкет в честь приезда, где профессор Багчи выступил с речью. Господин Ху Ши лично присутствовал на празднике и тоже говорил об истории дружеских отношений между Китаем и Индией. Он также рассказал о научных достижениях профессора Багчи, словом, придавал этому событию большое значение.
Во время учебы в США Господин Ху Ши занимался исследованием западной, особенно американской философии, а также изучением древнекитайской литературы доциньской эпохи, буддизм и культура Индии тогда его не интересовали. Впоследствии, чтобы дописать «Историю китайской философии», ему пришлось восполнить эти пробелы в знаниях и всерьез заняться китайским чань-буддизмом и культурными связями Китая и Индии. Я же положил все свои силы на изучение санскрита, пали, тохарских языков и буддийских канонов, но так и не погрузился в полной мере в историю китайско-индийских культурных обменов. Позднее я понял, что необходимых учебных материалов просто нет, и каждое новое исследование в этой области было для меня настоящим чудом. За три года до Освобождения я написал две более или менее сносные научные статьи: «Будда и буддизм» и «Ле-цзы и буддийский канон»[389]. В первой я затрагиваю вопросы, о которых господин Ху Ши и господин Чэнь Юаньань [390] могли спорить до хрипоты, мне же удалось найти решение проблемы, основываясь на тохарских языках. Обижать почтенных наставников мне не хотелось, и я занял нейтральную позицию. Полагаю, господин Ху Ши не мог не ознакомиться с моим исследованием. Не теряя времени, я отправился в университет Цинхуа и показал свою работу господину Чэнь Инькэ. После его одобрения я смело отправил статью в весьма уважаемое издание «Сборник Института истории и филологии Академии Синика» с просьбой опубликовать ее. Вторую статью я отнес господину Ху Ши. На следующий день он написал короткую записку со словами: «”Джатаки” доказывают все неопровержимо!» Видимо, потратив всю ночь на чтение той работы, он согласился с моими выводами. Я был очень польщен.
В этот мой приезд на Тайвань мне довелось послушать выступление академика Ли Июаня. Он вспоминал, как господин Ху Ши приглашал молодых ученых из числа своих коллег обсудить актуальные научные вопросы за послеобеденным чаем, и его высокий пост президента Академии Синика не создавал для этого преград, а однажды он сказал, что заниматься исследованиями нужно так, как это делает Цзи Сяньлинь из Пекинского университета. Нельзя передать словами, что я почувствовал, услышав слова Ли Июаня! Значит, господин Ху Ши до самых последних дней следил за моей научной работой и читал статьи, которые мне удавалось публиковать. Я словно ощутил незримое присутствие близкого по духу человека.
Всем известно, что господин Ху Ши не одобрял коммунизм. Однако не следует забывать, что он в равной степени отвергал и «три народных принципа»[391]. Думаю, он считал США оплотом демократии в мире и уважал их политическую систему. Я связываю это с его личным жизненным опытом и философскими убеждениями. Сторонники прагматизма не поддерживают никакой «истины в последней инстанции», а все «измы», которые есть в мире, так или иначе на нее похожи, поэтому Ху Ши выступал против подобных идей. Он не испытывал непримиримой ненависти к Коммунистической партии и утверждал, что за всю свою жизнь не написал ни одной критикующей коммунизм статьи. В то же время к действиям Гоминьдана его отношение было неоднозначным, доказательством чему послужат два примера. Накануне Освобождения студенты Бэйпина часто выходили на демонстрации, например, по «Делу Шэнь Чун»[392] или против репрессий. Ни для кого не было секретом, что за всеми этими акциями протеста стояла подпольная ячейка Коммунистической партии, которая мобилизовала студентов и осуществляла руководство. Наверняка знал о об этом и господин Ху Ши. И несмотря на это каждый раз, когда военные или полиция арестовывали студентов, он садился в свою машину (к слову, в то время встретить в городе автомобиль было большой редкостью) и обивал пороги всех учреждений, вынуждая администрацию Гоминьдана отпустить задержанных. Кроме того, с той же целью он лично писал письма высокопоставленным чиновникам нанкинского правительства в Бэйпине. Насколько мне известно, эти письма сохранились до сих пор. Думаю, все это нельзя назвать пустяками.
Был еще один случай – как-то раз в ректорат заглянул один студент и рассказал, что минувшей ночью Яньаньская радиостанция упомянула в своем эфире имя господина Ху Ши. Речь шла о том, что после освобождения Бэйпина великий философ, может быть, не покинет город и даже останется на своем посту ректора Пекинского университета и заведующего Пекинской библиотекой. Ху Ши выслушал его и с улыбкой проговорил: «Неужели они настолько мне доверяют?» На этом разговор закончился. Учитывая убеждения этого студента, Ху Ши не мог не понять, к чему тот клонит, однако он не стал бить кулаком по столу или топать ногами от гнева, а по-прежнему вел себя любезно и дружелюбно. В малом видится большое, и эти несколько небольших эпизодов могут заставить человека глубоко задуматься.
Господин Ху Ши прославился еще в молодости, его имя широко известно в академических кругах. Думаю, он всю жизнь метался между наукой и общественно-политической деятельностью и, как пешка сянци, перешедшая реку [393], не имел возможности повернуть назад.
Не знаю, осознавал ли он, что оказался в ловушке, и этот порочный круг, эта западня действительно была крайне опасной. Думаю, господин Ху Ши в первую очередь все-таки был ученым, эдаким книжным червем. Вспомнился еще один случай. Однажды мы проводили совещание в Пекинской библиотеке, господин Ху Ши едва успел приехать к открытию конференции и первым делом объявил, что прямо сейчас проходит еще одна важная конференция, и ему нужно будет уйти пораньше. В одном из докладов выступающий затронул «Комментарий к канону водных путей». Услышав это, господин Ху Ши тут же оживился и выступил с долгими и красноречивыми комментариями. Он остался до самого конца мероприятия, при этом пребывал в чрезвычайно приподнятом настроении, и у него хватило сил работать до глубокой ночи. Повторюсь, в малом видится большое, и этого маленького примера достаточно, чтобы судить о масштабе личности Ху Ши.
Я уже упоминал о многочисленных положительных качествах господина Ху Ши, кажется, теперь их принято называть достоинствами. Самом значимым из них, трогательным и восхитительным мне представляется его отношение к молодежи. Как сказал поэт: «Я никогда не расхваливал людей, но, встретившись с Сянсы, говорю о его достоинствах каждому»[394]. Да и сам Ху Ши был человеком, о достоинствах которого хотелось говорить каждому.
Китай – удивительная страна. С одной стороны, здесь существует понятие «мой наставник», с другой – притча о том, как тигр ходил на поклон к коту, чтобы тот стал его учителем [395]. Кот предусмотрительно не научил тигра лазить по деревьям, чем избавил себя от опасности быть съеденным своим же учеником. Есть в этом некое противоречие, не так ли? В сороковые годы господин Ху Ши жил в США и в стенах Гарвардского университета познакомился с тогда еще мо