9 мая 1999 года
Более поздние заметки: эссе дописано. Эпизод, открывающий главу, вызывает у меня сомнения. Речь идет о праздновании пятидесятилетия основания университета в декабре 1948 года. Воспоминания о тех днях сохранились в моей памяти довольно хорошо, но я не могу сказать, что обладаю «неопровержимыми доказательствами» описанных событий. Что же делать? Обратиться к литературе. Несколько тетрадей, ставших частью моего дневника, были утрачены после обысков в годы «культурной революции». Нарочно не придумаешь, но исчез именно тот дневник, в котором описывались события 1948 года. Я поручил Гаохуну отыскать «Дневники Ху Ши», но сделать этого не удалось. Из газет того времени можно узнать, что Ху Ши покинул Пекин 15 декабря, а уже 17 декабря провел в Нанкине церемонию празднования пятидесятилетия со дня основания Пекинского университета. Произнося речь, он «горько плакал» (цитата). Очевидно, мои воспоминания ошибочны. Еще одно «Что же делать?». Первый вариант – переписать, второй – оставить, как есть. Я выбрал второе, рассудив, что и произошедшие события – реальность, и воспоминания в моей голове – тоже реальность, только существуют они в разных формах. Раз уж у меня есть подобное воспоминание, то вероятнее всего господин Ху Ши был-таки в Бэйпине. А коль скоро у меня есть воспоминание, то я вправе оставить первоначальный вариант эссе и не вносить никаких правок. Однако, чтобы внести окончательную ясность, должен сказать, что воспоминание – это все-таки не подтвержденный факт, потому я и написал это дополнение к эссе.
14 мая 1999 года
Впечатление от города Фошань
Самолет мчался на север со скоростью пятьсот-шестьсот километров в час. Мы пробились сквозь слой облаков; с земли они выглядели как недосягаемая гряда, над которой ослепительно сияло солнце. Казалось, мы вот-вот отринем бренный мир и вступим в сонм бессмертных.
Прошло меньше часа, и вот мы уже в аэропорту Гуанчжоу Байюнь, а впереди ждет город Фошань. Встретили нас сестры Ханьюнь, Линлин и главрук Лян, окружив заботой и вниманием. За три коротких дня, что мы были вместе, успела завязаться крепкая дружба – словно чистая роса, капля которой просочилась в дряхлое сердце, она наполнила меня молодой энергией. Какая радость, что в старости мне выпала такая удача! Я чувствовал себя, словно воздушный змей, летящий все выше и выше, все дальше и дальше. Вот я преодолел белые облака и, устремившись в заоблачную высь, коснулся ясного неба, будто спеша на встречу с Чанъэ [412] и У Ганом [413]. На самом деле я не мог покинуть землю – к моей спине привязана очень длинная нить, и чем больше тянешь ее, тем длиннее она становится. Другой конец нити не нужно искать где-то далеко, он в руках у Ханьюнь, Линлин, главрука Ляна и многих других друзей из Фошаня и Гуанчжоу. Поэтому в самолете сидело только мое физическое тело, душа же осталась в Фошане с моими дорогими друзьями, которых я никогда не забуду. Они держат в руках другой конец нити, и так будет всегда, даже когда я спущусь с неба и больше не буду похож на воздушного змея.
Вылетел я из города Фошань, где погода была по-весеннему теплая, благоухали цветы и шумели деревья, кружились стайки иволг, а зеленый цвет заполнял все пространство от земли до неба. Местом назначения моего перелета был Пекин, туда уже пришла зима, хотя настоящего холода еще не было. Листва с деревьев облетела, только на пруду плавали чуть тронутые морозом венчики цветов: «И по лотосам сохлым осенние капли стучат»[414]. В старинном стихотворении говорится: «Позади лошади – цветы персика, а впереди нее – снег, разве кто научил людей не оглядываться?»[415] Хватит ли мне на это сил? Жаль, что «не вижу столицы, Чанъани моей, только вижу я пыль и туман»[416]. Но то, что доступно моим глазам, видит мое сердце. Три коротких дня подарили мне много встреч, я увидел экзотические растения, древние и современные храмы. Мысли в голове путаются, но сердце, пусть и дряхлое, все еще бьется. Пожалуй, я воспользуюсь им, как видеокамерой, включу его и посмотрю, сколько внутри осталось воспоминаний.
У гор есть подошва, у рек – источник. На этот раз причиной моей поездки в Гуандун стал доктор Ши Цзинъи, поэтому я начну свое повествование с него.
Господин Цзинъи – выходец из города Фошань провинции Гуандун, этот почтенный старик младше меня на три года. Он родился в небогатой семье и с ранней юности был вынужден отправиться в Гонконг, чтобы зарабатывать себе на жизнь. Он занимался издательским делом, печатал книги, успел поработать в разных местах и благодаря трудолюбию, усердию и таланту в конце концов встал на ноги; дела его засияли, словно солнце в зените.
В Гонконге хватает успешных предпринимателей, но Ши Цзинъи – это все-таки Ши Цзинъи. Он, как и многие гонконгские бизнесмены, страстно любит родину и свой народ, однако выражает эту любовь своеобразно и через муки творчества ищет собственный путь. Своим сыновьям он подготовил прочный фундамент, опираясь на который, можно начать собственный бизнес, но наследства им не полагается – Ши Цзинъи не на кого было рассчитывать, пусть и они всего добиваются сами. Нужно лишь взять пример с него и самостоятельно идти вперед, добиваться поставленных целей, содержать семью и служить отечеству, а не расти лентяями на всем готовом.
Любовь Ши Цзиньи к своей стране и народу – это не пустые слова, он на деле всесторонне поддерживает национальную культуру и образование. Некоторые патриотически настроенные гонконгские предприниматели строят новые университетские здания и ремонтируют библиотеки; другие учреждают стипендиальные фонды, чтобы поощрять студентов и преподавателей, все они заслужили самую высокую похвалу. Доктор Цзинъи выбрал свой собственный путь: он приобретал книги и жертвовал их самым разным университетским библиотекам по обе стороны Тайваньского пролива. Только по приблизительным подсчетам за десять лет он отправил на Тайвань более пятисот тысяч томов, напечатанных на материке, и разослал их по библиотекам тайваньских университетов; а свыше трехсот томов, опубликованных на Тайване, переправил на материк. Как он выбирал, какие книги следует приобрести, как решал, что и куда отправить, мне неизвестно, ясно одно – подобная грандиозная работа, без сомнения, забирала у доктора Цзинъи много энергии.
Некоторые читатели с материка считали сомнительными ряд тайваньских изданий. Я же, знакомясь с разнообразной литературой, постепенно обнаружил, что изданные на Тайване книги весьма полезны и могут помочь сэкономить силы и время. Постараюсь объяснить это, основываясь на личном опыте. На протяжении двух лет (в 1994 и 1995 годах) каждый день при любой погоде, будь то зной или суровый мороз, дождь или ветер, я приходил в библиотеку Пекинского университета в поисках материала для книги «История сахара». Более всего меня интересовало «Полное собрание книг по четырем разделам»[417], а порой я засиживался за каким-нибудь редким изданием в читальном зале для сотрудников университета. Этот зал, по сути, был огромным двухуровневым книгохранилищем, с пола до потолка там поднимался настоящий лес стеллажей, где были собраны около ста тысяч томов на любой самый предвзятый вкус. Полка за полкой, стеллаж за стеллажом – и я выискивал в книгах те сведения, которые требовались для моей работы, выбирал нужные книги, изучал их, по мере необходимости копировал страницы. Помню, как в жаркие летние месяцы температура в помещении достигала по меньшей мере тридцати семи или тридцати восьми градусов по Цельсию, повсюду чувствовался резкий запах человеческого пота. Порой с меня текло ручьями, но я был самозабвенно погружен в чтение. Другие посетители книгохранилища, может быть, и страдали, но я умел отрешаться от физических неудобств. Известно, что в Древнем Китае поэты и ученые писали свои сочинения на деревянных дощечках, в библиотеках эти тома обычно расставляли в определенном порядке, но в любом случае отыскать необходимую информацию было задачей не из легких. Тайваньские же ученые разделили подобные крупные собрания сочинений, например, такие как «Китайская литература и история», на книжные серии по темам – получилось наглядно, доступно и удобно. Да и для издателя процесс выпуска книги стал менее сложным. Невольно задумаешься о том, почему же ученые с материка десять лет тратили время на пустые собрания, письменно каялись, занимались критикой и самокритикой вместо того, чтобы проделать подобную полезную работу. Существует поговорка: «Император мудрейший, а чиновники погрязли в пороках». Соглашусь, действительно порой не знаешь, где правда, а где ложь. Возможно, в этом периоде и была определенная польза, но как по мне, так мы зря тратили бумагу, чернила, а самое главное – драгоценное время, и теперь следует переосмыслить эти события.
Конечно, господин Ши Цзинъи отправлял на континент не только серийные издания, я упомянул о них в качестве примера. Мне лишь хотелось доказать, что все те книги были очень полезны для ученых на материке.
До того как Ши Цзинъи получил звание почетного доктора Пекинского университета, я мало знал как о нем самом, так и обо всех вышеописанных обстоятельствах. 14 октября прошлого года ко мне домой приехали глава Пекинской библиотеки профессор Линь Бэйдуань и господин Ши со своим сыном Ханьцзи. Они привезли сборники буддийских книг, приобретенных на Тайване, и хотели, чтобы я определил, что это за каноны. Оказалось, это был большой «Палийский канон»[418], написанный тайским алфавитом. Пали – один из языков, распространенных на территории Древней Индии, не имеющий своего установленного алфавита. В Индии для его написания используют южноиндийскую буквенную систему, а иногда – письменность девангари. В Таиланде пали записывают тайскими буквами, в Мьянме – бирманскими. В последнее время Общество палийских текстов в Великобритании печатает их также и на латинской графической основе, исследователи языка пали и буддизма всех стран мира уже привыкли использовать латынь. По мнению крупного немецкого исследователя санскрита Генриха Людерса, «Палийский канон», записанный на тайском языке, имеет множество уникальных особенностей, поэтому буддийские трактаты, приобретенные господином Ши на Тайване, имеют огромное научное значение, также они крайне важны с точки зрения коллекционирования – это настоящая драгоценность. Такая высокая оценка невероятно обрадовала доктора Ши, и он подарил мне один том «Палийского канона», чему