я тоже был очень рад.
За огромный вклад господина Ши Цзинъи в национальную культуру и просвещение Пекинский университет, выполняя решение Государственного совета КНР, присвоил ученому самую высокую степень в китайской науке – звание почетного профессора. Торжественная церемония, на которой присутствовали влиятельные и известные деятели, состоялась 29 октября 1998 года в недавно выстроенном многоэтажном здании библиотеки Пекинского университета. Несмотря на дальний путь, в столицу приехали несколько руководителей провинции Гуандун, где Ши Цзинъи пользовался большим уважением и авторитетом. 1 декабря господин Ши с супругой в сопровождении Ханьюнь и его дочери Цуй Чжанбин приехали ко мне с визитом. Профессор Ши показал мне специально привезенный том «Палийского канона» на бирманском языке; какими инструментами этот текст нанесли на пальмовые листья, понять было трудно – мелкие, совершенно четкие буквы хранили эту тайну. Сами листья были позолочены с обеих сторон, что является достаточным доказательством исключительности этой книги. Похоже, она бережно хранилась в царском дворце, и неизвестно, когда и кем была оттуда украдена. Ши Цзинъи предположил, что если бы вора этой чудесной вещи схватили с поличным, то ему непременно отрубили бы голову. Он сделал выразительный жест, проведя ребром ладони себе по шее, после чего сообщил, что намерен подарить мне эту драгоценную книгу. Я отказался и сказал, что такое сокровище должно бережно храниться у самого господина Ши.
С тех пор между мной и Ши Цзинъи завязалась дружба.
Мой опыт говорит мне, что дружба – это дар судьбы, загадочной и непостижимой, а если кто-то захочет опровергнуть мои слова, то у него ничего не выйдет. Это отнюдь не суеверие, как могли бы предположить некоторые «теоретики» материализма, наоборот, здесь только факты, с которыми нельзя не согласиться.
Например, когда-то давно у меня был коллега, мы работали бок о бок несколько десятков лет, но несмотря на это разговоры между нами не клеились, общего языка не находилось, а потому нам суждено было рано или поздно пойти разными дорогами. В то же самое время у меня есть и друзья на всю жизнь.
Какие люди мне приятны? Никогда не пытался это обобщить и выявить какие-то закономерности, возможно, сейчас пришло время этим заняться. Люди, которые мне нравятся, примерно такие: простые, добрые, искренние, спокойные, с твердым характером и мягким сердцем; чувствуют искренне и говорят честно; не заискивают, не обсуждают других за спиной; не двуличные, не занимаются демагогией, а основывают свои суждения на фактах. Нельзя сказать, что они ни капли не думают о собственной выгоде, но при этом могут позаботиться о других; и самое важное – они умеют различать истину и ложь, а также берут на себя смелость говорить, где главное, а где второстепенное. Из этого следует, что, увидев несправедливость, они храбро выступят в защиту обиженного и будут ненавидеть людей, совершающих плохие дела, как собственных врагов. Это по-настоящему самоотверженные люди (ключевое слово – «по-настоящему»). Мне приятен человек, если у него самый высокий уровень человечности. Конфуцианский философ Мэн-цзы говорил о таких: «Великим мужем называют того, кого не совращают ни богатство, ни знатность; кого не сдвинут в сторону ни бедность, ни презрение; кого не заставят согнуть спину ни величие, ни воинственные угрозы»[419].
Когда-то давно я написал статью «Мои опасения по поводу “гениальности”». Сейчас мне хочется изменить это название, поскольку не талант пугает, а облик таланта – так же, как пугает не марксизм-ленинизм, а формы, которые он принимает. Древние утверждали, что не бывает чистого золота и не бывает безгрешного человека. Я осознаю свое несовершенство, в то же время не требую этого и от своих друзей, но стремиться к нему нужно всем сердцем. Проще говоря, я хотел бы найти человека, о котором в древности говорили «задушевный друг». Конфуций писал: «Водите дружбу с теми, кто подходит, кто не подходит, тем отвод давайте»[420]. Дружба рождается, когда есть некое соответствие, схожесть, хотя иногда интерес к общению может быть спровоцирован желанием «быть не хуже, нагонять». Лично мне ближе «соответствие», когда с самой первой встречи беседа льется легко и возникает чувство, что этому знакомству уже много-много лет. Мне доводилось встречать людей, которые так вели разговор и держали себя, что сердце мое открывалось им навстречу. И вот, еще пару часов назад незнакомые, две души вдруг сближались в едином порыве. Моя дружба с господином Ши Цзинъи очень похожа на нечто подобное.
Я упоминал, что господин Ши родом из Фошаня, что в провинции Гуандун. Сам же я типичный северянин, но у меня много друзей из Гуандуна, и бывал я там не раз. Благодаря многолетнему опыту и наблюдениям я заметил, что гуандунцы, как и выходцы из провинции Фуцзянь, обладают некоторыми особенностями характера, которые точно можно считать преимуществами. Сегодня в Китае проживает пятьдесят шесть национальностей, ханьцы составляют большую часть населения. География их проживания крайне широка, они достаточно рано вписались в культурно-исторический контекст и создали великую китайскую культуру. Они до сих пор блистают и процветают, однако я чувствую, что их кровеносные сосуды затвердели. А если посмотреть на гуандунцев, фуцзяньцев и жителей некоторых других провинций, заметно, что они в полном расцвете сил и выглядят куда лучше, чем северяне. Они непобедимы, бесстрашны, смело и без колебаний идут вперед, на пути, что открывается перед ними, видят только розы и не замечают терновник, а для этого нужно обладать нешуточной храбростью.
Взять, например, еду. Поговорка гласит: «Есть надо в Гуанчжоу». Помню, как в свое время мой индийский друг доктор Прабодх Чандра Багчи сказал, что среди индусов существует расхожее выражение: «Все, что плавает, кроме лодок, китайцы едят; все, что с четырьмя ногами, кроме столов, китайцы едят; в умении есть палочками китайцы достигли такого мастерства, что могут с их помощью съесть даже суп». Первые две фразы можно отнести к жителям провинции Гуандун. Среди всего, что летает в небе или бегает по земле, нет такого, что не являлось бы деликатесом на их столе. Поеданием змей уже никого не удивишь. Едят обезьяньи мозги, кошек – но этому я еще не успел стать свидетелем. Я видел, как едят китайских панголинов и гималайских цивет. Еду я привел в пример, чтобы подчеркнуть, что гуандунцы очень смелые. Кроме того, они совсем не консервативны и готовы принимать западные десерты, изменять тысячелетний рецепт китайских лунных пряников юэбин, делать современные юэбины по-гуандунски. Так как они действительно вкусные, в Китае их приняли в круг настоящих китайских лунных пряников. Гуандунцы также заимствуют западную музыку и соединяют ее со старыми китайскими мелодиями – так создается современная гуандунская музыка. Даже я, не слишком-то разбирающийся в музыке, услышав эти мелодии, счел их необыкновенно благозвучными. Этот факт снова демонстрирует, что жители Гуандуна открыты новому и что у них достаточно широкие взгляды.
Фуцзяньцы обладают некоторыми специфическими особенностями характера. Среди них были герои революций и реформ, например, Кан Ювэй [421], Лян Цичао [422], Линь Цзэсюй и другие.
Я, словно ученый, который продает осла [423], все болтаю без умолку… Написал такое длинное эссе – а зачем? Мне просто хотелось отметить, что господин Ши Цзинъи – настоящий фошанец и гуандунец. Он обладает всеми достоинствами, которые присущи жителям этой провинции. Говоря о докторе Ши, я вспомнил о другом своем старом друге – профессоре Линь Чжичуне. Родом он из провинции Фуцзянь и старше меня на год – доподлинный старец. Годы не согнули его спину, а походка не потеряла быстроты. По его мнению, в мире не существует никаких трудностей, в его словарном запасе, кажется, вообще нет такого слова «трудность». Я никогда не видел, чтобы он хмурил брови. Он кажется непобедимым, как огонь. Такой человек, как профессор Линь, одним своим видом непременно поможет любому, кто столкнулся с препятствием в деле или впал в уныние. Людей, которые умеют так заряжать своей энергией, крайне мало, и мой друг господин Линь – один из них.
Такой же человек и господин Ши. Сразу приведу пример. 8 ноября этого года, заручившись поддержкой Министерства образования, он планировал пожертвовать книги на 211 программ в 101 университет. Местом для проведения этого мероприятия был выбран университет Цзинань в Гуанчжоу – известное учебное заведение, история которого насчитывает более девяноста лет. Его перенесли в Гуанчжоу из Шанхая, программы были ориентированы на китайцев, живущих за рубежом, но сюда также принимали и местных студентов. Количество учащихся здесь превышало десять тысяч человек, сформировался постоянный состав преподавателей, работала богатая библиотека. Жест господина Ши был беспрецедентным событием для университета, и я надеялся, что смогу принять в этом участие. Однако в силу моего возраста и слабости организма переносить путешествия на дальние расстояния мне стало тяжело, поэтому я отказался. Мог ли я думать, что 1 ноября доктор Ши в сопровождении сестриц Ханьюнь и Ханьбин преодолеет расстояние в несколько тысяч ли и прилетит из Гуанчжоу в Пекин, чтобы лично повторить свое приглашение? Это стало для меня полной неожиданностью, я преисполнился благодарности. Отказывать в очередной раз, да еще при таких обстоятельствах, было неудобно, мне оставалось только самоотверженно согласиться.
Также хочу отметить один небольшой эпизод. Я писал статью в «Историю буддизма в Синьцзяне», и в какой-то момент мне потребовался «Указатель к “Жизнеописанию достойных монахов”», опубликованный на Тайване. В библиотеке Пекинского университета можно было найти только один том из этой серии. Встретившись с доктором Ши, я не сдержался и рассказал ему о своих поисках: хотел испытать удачу, только и всего. Однако я совершенно не ожидал, что через четыре-пять дней Ханьюнь закажет международный звонок из Гонконга и сообщит, что «Указатель к “Жизнеописанию достойных монахов”» куплен для меня на Тайване и отправлен в Гонконг экспресс-почтой. Я узнал, что на это было потрачено больше двух тысяч гонконгских долларов, и меня настолько переполнило чувство благодарности, что я просто не знал, что сказать. Больше всего на свете мне хотелось раздобыть эти книги. Однако в этом бескрайнем мире, в этом безбрежном людском потоке кому бы я мог доверить это, куда бы я мог отправиться, чтобы их найти? Но оказалось, что покупка «Указателя» – дело вовсе не трудное, и, сам того не ожидая, я получил это собрание. Действительно, «разве это не радостно!»