– Миша… спасибо, но не будем о грустном! Я очень рада, что у тебя все наладилось, что ты работаешь. Знай, что мы с Алинкой от души желаем тебе счастья и благополучия!
– Спасибо. Целую вас, думаю о вас…
Он повесил трубку, а меня охватило тревожное чувство. Что-то в Мишеле было не так, ненормально, совсем не так, как обычно. Какое-то «обреченное» спокойствие, что ли. По тому, как он не очень уверенно сказал мне, что работает, складывалось впечатление, что это неправда. И потом, что значит это «скоро ты услышишь обо мне»? Кто-то из его друзей позвонит мне просить за него? Может, чтобы я простила, вернулась к нему? Или что-то другое? Я терялась в догадках. На сердце оставался тяжелый осадок от этого, казалось бы, доброжелательного, но такого странного разговора. В подсознании вертелась какая-то очень нехорошая, мрачная мысль, которой я не давала прорваться. «Не нужно думать о плохом, не нужно притягивать негативную энергию», – внушала себе. Говорят, она может материализовываться. Заставила себя думать о домашних делах. Нужно было приготовить ужин и затем идти за Алинкой в консерваторию. Я задумалась о дочке и в этих мыслях полностью переключилась.
Наконец, наступил день «Д», которого так ждала Алинка, да и я тоже – это было важное для нас обеих событие. Больше всего меня занимали два вопроса: как теперь отец отнесется к дочке и как сложатся их отношения? Максим должен был прилететь днем и приехать к нам домой на такси. Он уверил меня, что не было необходимости встречать его в аэропорту.
– Нинуля, приеду по адресу, что ты мне дала, прямо к вам домой, так даже приятнее! Я могу остановиться у вас? Не хочется идти в гостиницу.
– Да, конечно, Макс, это не проблема. У нас трехкомнатная квартира. Одна комната будет в твоем распоряжении!
Алинка с самого раннего утра красиво прибрала свою комнату, несколько раз переставляла предметы. Было видно, что она очень волновалась. Я тоже немного волновалась, хоть и знала способность Максима относиться к людям и к событиям с легкостью, создавать непосредственную атмосферу. Но все же, как произойдет встреча отца с дочерью? Не возникнет ли у них психологический барьер после стольких лет разлуки?
Наконец, раздался долгожданный звонок в дверь. Алинка вздрогнула и прижалась ко мне. Открывать мы пошли вместе. На лестничной площадке перед нами стоял Максим. Сверкая по-голливудски широкой фарфоровой улыбкой, одетый в длинное кашемировое пальто, он был похож на персонажа с обложки журнала «People». Изменился внешне. Теперь он был без усов и всем внешним видом производил впечатление типичного европейца.
– Привет, девочки! Ну, вот я и здесь! – весело воскликнул он, переводя взгляд с одной на другую.
Он был таким же непосредственным, как и раньше. Именно таким я его и запомнила. Войдя в прихожую, он сразу подошел к Алинке, обнял ее.
– Здравствуй, девочка моя! Наконец-то мы встретились с тобой!
Я заметила, как дрогнул его голос. У меня мгновенно возникло ощущение «déjà vu». Как когда-то на Магаданской, когда Максим впервые увидел полуторагодовалую дочь. Те же объятия, те же слова, те же слезы на глазах. Алинка прижалась к папе, не произнеся ни слова, широко раскрыв горящие глаза. Было видно, что она переполнена эмоциями. Казалось, потеряла голос. Отец продолжал обнимать и целовать дочку, пристально рассматривать ее с ног до головы. Как будто хотел скорее узнать, изучить ее, восполнить прошедшие годы.
Наконец, Максим распрямился, снял пальто.
– Уф, нужно передохнуть! – с улыбкой выдохнул он.
Сел в кресло, в гостиной, а мы с Алинкой кружком устроились рядом на стульях. Начался разговор обо всем и ни о чем. Шутки, смех. Со мной Максим держался так легко и привычно, как будто вчера мы виделись где-нибудь в кафешке на Тверской.
– Девочки, а у меня для вас подарки!
Открыв большой чемодан, он вынул оттуда огромный черный шерстяной павловопосадский платок с бежевыми цветами и коричневыми листьями.
– Нинуля, это тебе! Надеюсь, я угадал цвета, насколько я помню твой вкус!
Я раскрыла платок, обернулась в него. Мне было очень приятно, что он подумал о том, чтобы привезти мне в подарок что-то русское. Для меня сувениры из России всегда были большой, почти детской радостью.
Затем достал серую китайскую шкатулку с узорами и большой плотный конверт.
– Алиночка, а это тебе! Шкатулку посылает в подарок бабушка Зоя. В ней письмо, которое она тебе написала. А в конверте фотографии твоей семьи – бабушки и дедушки, когда они были молодыми. И еще кое-что из бабушкиных современных, чтобы ты видела, какая она сейчас. А также и мои – как я провожу время в Лос-Анджелесе и дома с моей собакой Асей. Попроси маму, пусть она прочтет тебе бабушкино письмо.
Алинка открыла шкатулку. Там лежал несколько раз свернутый листок из тетрадки в линейку. Развернув, она передала его мне. Я стала читать. Письмо начиналось словами: «Здравствуй, моя дорогая внучка Алиночка! Мы с тобой никогда не виделись, но когда-нибудь мама расскажет тебе почему. А сейчас я тебя очень люблю и очень хочу увидеть. У тебя красивые ножки, и я очень рада, что ты любишь балет…» Далее бабушка писала, что они с Алиной обязательно встретятся и у них будет много общих тем для разговоров. Просила писать ей и приглашала в Москву. «Крепко» целовала в конце письма.
Алинка бережно свернула письмо, вложила обратно в шкатулку и убежала с ним в свою комнату.
– Нинуль, – на секунду замялся Максим, – если ты не против, давай наберем маму с твоего телефона, на несколько минут! Она очень просила. Хочет сказать тебе что-то важное.
– Ну конечно, вот телефон, набирай!
Максим набрал номер и принялся ждать. Зоя Ивановна ответила быстро, вероятно, ждала этого звонка.
– Мам, это я! Долетел хорошо. Я уже у Нины с Алинкой. Все прекрасно! Передаю тебе Нину!
Я взяла трубку. Поздоровалась с Зоей Ивановной, спросила, как ее здоровье. Она ответила односложно и сразу перевела разговор на другую тему. Голос немного срывался. Зоя Ивановна просила у меня прощения. За то, что когда-то оттолкнула меня. И Алину тоже после ее рождения.
– Нина, я очень виновата перед тобой… Прости меня… Я переживала все эти годы. Знала, что ты сказала мне правду. Но Максим мой сын, и я тогда не могла поступить иначе. Но теперь все будет по-другому. Я уже люблю Алиночку и очень хочу увидеть вас обеих! Все объясню тебе, когда мы увидимся.
– Что вы, Зоя Ивановна, не беспокойтесь, я уже все забыла. Все хорошо. Мы с Алиной будем очень рады увидеть вас. Приезжайте к нам во Францию, я могу сделать вам гостевое приглашение.
– Нет, мне пока не выбраться. Приезжайте лучше вы!
Договорились на этом и тепло распрощались. Затем трубку взяла Алинка. Не знаю, что говорила ей бабушка, но она очень сосредоточенно слушала и только иногда произносила тоненьким голоском: «да… да… хорошо… хорошо…»
Максим с улыбкой внимательно наблюдал за дочерью. Затем тихо повторил мне практически то же, что и Зоя Ивановна:
– Нинуля, знаешь, мама очень переживала, что тогда так обошлась с тобой. Конечно, она не поверила мне, что Алина не мой ребенок. Но я ее сын, поэтому она меня защищала. Позднее говорила мне, что ты ей часто снилась: она каждый раз видела твою «уходящую» спину в тот день, когда вы с ней встретились в последний раз.
Я промолчала – было неприятно вспоминать и обсуждать этот эпизод из далекого прошлого. Тем более спрашивать, почему он тогда сказал своей маме, что Алинка не его ребенок.
Дочка повесила трубку, и мы втроем принялись рассматривать привезенные фотографии. На одних был маленький Максим различного возраста, на других его отец, Исаак Осипович, один или с мамой Максима. А также Зоя Ивановна в сценах из спектаклей, с мужем Орестом Кондратьевичем или со своей племянницей Лией. Одна фотография меня просто поразила. На ней Зоя Ивановна задорно смеялась, и у меня возникло острое ощущение, как будто это была Алинка. Сходство было разительным. Та же улыбка, то же выражение глаз, та же мимика.
Максим вынул из чемодана несколько компактных дисков. Прищурился, с улыбкой глядя на дочку, протянул их ей.
– Алинка, а это тебе диски с моими песнями! Только что вышли!
Дочь долго рассматривала компакт-диски, а затем взяла папу за руку и важно повела в свою комнату. Вставила один из дисков в свой комбайн, и из него полилась музыка. «Пора-пора-порадуемся на своем веку!..» Французская подоплека текста оказалась очень в тему.
Алинка с гордостью показывала папе свои тетрадки с отличными отметками, рисунки и даже балетные пуанты. Временами я присоединялась к ним. Была немного удивлена, не ожидая того, что дочка так быстро потянется к отцу, что мгновенно примет его. Видимо, родная кровь и вправду не пустые слова. Алинкины глаза светились, сияли от радости, как две яркие звездочки. Дочка общалась с папой точно так же, как и он – как будто они никогда и не расставались – весело и непосредственно. Временами я невольно отмечала их сходство – у них были совершенно одинаковые реакции, один темперамент, и даже брови Алинка временами хмурила точно так же, как и отец.
Максим с интересом рассматривал рисунки, хвалил их. Затем взял в руки пуанты.
– У наших балерин точно такие же! Кстати, Алинка, я хорошо знаю Катю Максимову и Володю Васильева. Ты слышала о таких танцорах из Большого театра? Они мои соседи по даче в Снегирях. Ты обязательно туда приедешь, теперь это твоя дача! А я при случае поговорю с Катей, спрошу, найдется ли у нее для тебя какое-нибудь старое балетное платье или пачка. Мы дружим, поэтому думаю, не откажет! Она добрая.
Алинкины глаза загорелись восторгом:
– Правда, папа?!
Конечно, она уже знала, кто такие Екатерина Максимова и Владимир Васильев. За год до этого я купила ей видеокассету «Галатея» (версия «Пигмалиона») с этими великолепными танцорами. Очень талантливый Владимир Васильев сам поставил этот балет. Алинка часто смотрела видео и затем повторяла различные па, прося меня поддержать ее за талию. Она, естественно, пыталась изображать Екатерину, а мне нужно было срочно войти в роль Владимира.