– Конечно, слабость! Я, например, знаю, что не способен на самоубийство – слишком люблю жизнь!
– Согласна с тобой. Мне кажется, и я тоже не способна. Раз жизнь нам дана свыше, в этом заложен какой-то определенный смысл. Уверена, что у каждого из нас своя миссия на земле, и поэтому нужно продолжать жить и выполнять ее до конца, несмотря на всевозможные трудности и препятствия. На любую проблему есть решение – я точно знаю это, проверяла. И если верить в это, то обязательно найдешь его. Рано или поздно!
Максим повернулся к Алине, улыбнулся, хитро прищурив глаз, шутливо произнес:
– Алинка, чевой-то наша мама вдруг завела такую мрачную тему? У нас ведь все прекрасно и замечательно, правда?
Мы с дочкой рассмеялись, она радостно закивала головой. Действительно, что это на меня нашло? Совсем не к месту…
Разговор снова перешел в веселое русло – план развлечений на следующий день.
Домой вернулись усталыми, но довольными. Ужин прошел мягко и приятно, можно сказать, в доверительной атмосфере тихой семейной радости. Алинка не отпускала папу ни на шаг. После ужина он постоянно находился в ее комнате, а она без конца что-то щебетала. Вероятно, ей хотелось рассказать ему все, что произошло с ней за те годы, которые они не виделись. Иногда проходя мимо Алинкиной комнаты, я видела, как папа обнимал и целовал ее. Бережно прижимал к себе, сажал на колени. Мне казалось, что Максим искренне полюбил дочку, привязался к ней – от него исходила нежность. А уж Алинка… просто влюбилась в него – смотрела на папу восторженными глазами, как будто на прекрасного принца, явившегося к ней из сказки. Ласковый, нежный, внимательный. Ее папа – добрый волшебник…
На следующее утро мы встали поздно. Ночью мой сон был беспокойным, я ворочалась с боку на бок и несколько раз просыпалась в каком-то сумбурном состоянии. Утром, после душа, мне стало легче. А чашечка черного кофе окончательно разбудила и взбодрила меня. Я приготовила всем завтрак, а затем мы втроем устроились в гостиной, обсуждая дневную программу.
Раздался телефонный звонок. Я сняла трубку. В ней послышался незнакомый мужской голос.
– Мадам Спада? Вас беспокоит жандармерия Эссона. Мы очень сожалеем о том, что вынуждены сообщить вам. Ваш бывший муж, мсье Мишель Спада, положил конец своим дням.
– Что?.. Что вы сказали? Я не понимаю…
Я действительно не понимала, что именно он хотел сказать.
– Ваш бывший муж Мишель Спада покончил с собой. Вчера вечером, в своем имении, в районе 19 часов. Я очень сожалею, мадам.
Тут до меня дошло. Что он говорил дальше, не помню – удар, черная дыра. Я потеряла сознание. Очнулась на полу. Максим держал обеими руками мою голову, а совершенно перепуганная Алинка сидела рядом со мной на полу и плакала.
– Нина, ты пришла в себя? Мы с Алинкой очень переволновались! Что случилось? Кто-то умер?
– Да… Мишель… он покончил с собой… я не понимаю… он мне звонил… неделю назад…
Снова раздался телефонный звонок. Максим поднес мне к уху телефон. Быстро прошептал:
– Это, наверно, снова полиция! Спроси, как это произошло и не оставил ли он предсмертной записки!
Это действительно перезванивал жандарм.
– Мадам, с вами все в порядке? Вам прислать «Скорую помощь»?
– Спасибо, не надо, мне уже лучше… Это так неожиданно… Мишель мне звонил неделю назад… но ничего не сказал… Что именно он сделал? И оставил ли письмо?
Жандарм немного поколебался.
– Он повесился. Предсмертного письма не было. По крайней мере так нам сказали его родственники, которые обнаружили тело. Еще раз очень сожалею. До свидания, мадам.
Мужчина повесил трубку. Я повторила его слова Максиму. Он суетился, пытался помочь. Попросил заплаканную Алинку намочить полотенце. Поднял меня, перенес на диван. Прикладывал холодное мокрое полотенце к моему лбу, уговаривая не расстраиваться, так как «это жизнь». Рассказывал тяжелые истории из жизни своих знакомых, чтобы отвлечь меня. Я была очень признательна ему – как хорошо, что он был с нами в эту тяжелую минуту. И точно знала, что всегда поддержу его, если ему будет плохо.
Мы с Максом терялись в догадках. Возможно, Мишель и оставил предсмертную записку, даже скорее всего. Зная его, я понимала, что это было бы самым естественным, логичным, особенно после всего того, что он сказал мне по телефону. И, вообще, он любил писать, высказывать, что у него на душе, – часто писал мне письма с объяснениями в любви, даже тогда, когда мы жили вместе. После ссоры, на мои дни рождения и праздники и просто так. Подкладывал мне их под подушку, в сумку, в книгу. Мишель не ушел бы из жизни, не объяснив причины, не оставив следа. Но если предположить, что записку он оставил, но в ней обвинял своих родственников, как он делал это устно, то не удивительно, если полиции они ее не отдали!
Какой ужас – Мишель все-таки совершил это… А ведь почему-то никто, кроме меня, не верил в то, что он способен на самоубийство – Франсуаза, Жан-Мишель, Морисетт, а также его соратники по масонской ложе. Почему? Я всегда чувствовала, что он был способен, если дойдет до отчаяния. Поэтому и продолжала поддерживать его – по сути, он был просто несчастным и больным человеком. Как известно, алкоголизм очень тяжелое заболевание и, если человек отказывается лечиться, само по себе оно не пройдет. Мишель был тот самый случай. Значит, он все-таки дошел «до дна»… Неизвестно, что произошло с ним за последнее время, что чувствовал в последний момент… Какая трагедия – молодой красивый мужчина, с потенциалом, с будущим, и вот такой нелепый конец! Какая страшная несправедливость!
Я была глубоко потрясена, было безумно жаль Мишеля. Мысли переполняли и захлестывали меня. И вдруг меня осенило: вчера свой, казалось бы, нелепый вопрос я задала Максиму где-то в половине седьмого вечера или чуть позже, сама не понимая почему. Но теперь меня прожгла мысль: может быть потому, что Мишель сильно думал обо мне именно в этот… в тот самый момент? Мне стало нехорошо, по телу пробежал мороз.
Алинка всхлипывала рядом со мной, переживая то ли за Мишеля, то ли за меня, а скорее всего, за обоих. Постепенно мы обе немного успокоились. Макс считал, что нам лучше не оставаться дома, а пойти куда-нибудь «развеяться». Так и порешили. Поехали сначала в Латинский квартал, потом на нулевой километр перед собором Нотр-Дам, где начинается отсчет Парижа. Затем поужинали в маленьком греческом ресторанчике в одной из гостеприимных узких пешеходных улочек Латинского квартала. О происшедшей драме мы больше не говорили, инстинктивно обходя тяжелый вопрос.
Последующие дни до отъезда Максима пролетели очень быстро. Он пробыл с нами десять дней, и ему нужно было возвращаться, снова приступать к работе. За два дня до отъезда мы с ним вдвоем экспромтом выбрались на феерический спектакль в театр-кабаре «Folies Bergère». Алинка оставалась дома одна – детей до 12 лет туда, к сожалению, не пускали.
В тот вечер Макс «завелся» с большим энтузиазмом:
– Я очень хочу побывать в «Folies Bergère»! А что если нам с тобой попытаться туда прорваться? Конечно, билетов у нас нет, их нужно было заказать заранее, но почему бы не попробовать? Вдруг в кассе что-то осталось, хоть какие-то места? Нам же не нужен люкс, правда?
Правда! И сама идея мне понравилась – люблю экспромты. Оживилась, вошла в азарт – почему бы не пойти на маленькое приключение?
– Прямо сейчас?! Хорошо! Едем!
– Конечно, прямо сейчас! Лучше приехать заранее. Хорошо, что ты такая легкая на подъем! Не знал за тобой такого раньше!
– Оооо, ты многое чего не знал! – рассмеялась я.
Мы собрались за пять минут, поцеловали Алинку и, дав ей указания «вести себя хорошо», как сумасшедшие выскочили на улицу. С ходу поймали такси. Нам повезло – мы не только успели приехать задолго до начала, но в кассе еще оставались хорошие места. Шоу было грандиозным, красочным и артистически очень насыщенным. Мы получили от спектакля огромное удовольствие, и по возвращении Макс красочно пересказывал его Алинке.
А следующий день был последним перед отъездом Максима. Дочка очень расстроилась, сильно погрустнела, когда папа напомнил ей об этом. Наутро, пока мы еще спали, Макс самостоятельно вышел в коммерческий центр рядом с домом, купил сувениры для московских родственников. Днем мы снова гуляли по Парижу, а на вечер Максим пригласил нас на ужин в ресторан. Попросил меня посоветовать ему какой-нибудь с «очень приятным интерьером». Я хорошо знала один «элегантный» ресторан в центре города, который нравился мне. Ресторан был не очень дорогой, но при этом изысканный – с цветными витражами и красивыми декорациями из цветов и растений. Известный также прекрасным сервисом и традиционной французской кухней. Я была уверена, что Максу понравится его атмосфера.
Ради такого торжественного случая Алинка страстно захотела надеть что-то «такое-этакое». А поскольку у нее была обычная детская одежда, то она, недолго думая, влезла в мой платяной шкаф и перевернула там все вверх дном. Вытащила из него мою кофту «под леопарда». Примерила. Кофта ей, естественно, была велика. Но она стянула ее в нескольких местах булавками и с торжествующей улыбкой вышла к нам, демонстрируя эффект. Папа одобрил, так что вопрос был решен. Алинка взяла его за руку и повела к стоянке такси.
Максу очень понравился интерьер и блюда тоже. Ресторан действительно был очень уютным – с красными бархатными диванчиками – альковами, с массой цветов. Мы веселились от души. Не хотелось думать о завтрашнем дне и о скором расставании. Алинка постоянно хохотала и играла с папой, как с ребенком – кормила его с ложечки креветками с соусом из авокадо и лимонного сока. Затем принялась вилкой засовывать ему в рот спагетти. Макс принимал страдальческую мину, делал вид, что не может проглотить их. Охал, кряхтел и пыхтел, отчего Алинка заливалась гомерическим смехом. А папа шутил не переставая, только подзадоривая ее. Но в какой-то момент он, видимо, и сам задумался об отъезде, погрустнел. Произнес серьезные и проникновенные слова, которые, как я позже поняла, сыграли решающую роль в сознании дочери и особенно в ее подсознании. В ее отношении к отцу и ко всем последующим, связанным с ним, событиям. Они стали той призмой, через которую Алина в дальнейшем пропускала все, что было связано с отцом.