Максим звонил нам каждую неделю, хоть на несколько минут – обменяться с Алинкой и со мной парой слов. Кроме того, иногда он присылал нам письма – очень хорошие письма, которые хранятся у нас по сегодняшний день. В одном из них он прислал дочке две открытки с теплоходами, написанными ему в детстве его родителями. Одна – мамой, а другая папой, в 1954 году. Открытки были очень теплыми, написаны так, как пишут любящие родители, и мне было очень приятно передать и прочитать их Алинке. Ведь у нее был такой же возраст, как и у папы в то время. Жаль, что ей не пришлось познакомиться с бабушкой и дедушкой. Но как хорошо, что у нее есть папа – их продолжение. Также папа присылал дочке свои рисунки. То он едет к ней из Москвы во Францию, то он стоит перед дачей в Снегирях, то на листке его собачка – такса Ася. Или нарисованы одни только наши ноги – нас троих, а папа предлагает ей угадать «кто есть кто?». И многие другие – такие же забавные и талантливо выполненные – когда у человека есть талант, он распространяется и на смежные области. Дочка с восторгом подолгу рассматривала эти рисунки, а затем с вдохновением рисовала и писала письма папе в ответ.
Я сделала копию видеокассеты, которую сняла во время пребывания Максима у нас, и отослала ему в Москву. Он очень просил прислать ее для себя, а также чтобы показать брату Евгению и Лие, которой «не терпелось» увидеть племянницу.
Вскоре нам пришло письмо от Жени:
«…Несколько дней назад у меня был Максим, показал видеокассету, записанную в Париже, очень все интересно. Максим в восторге от девочки, от поездки, рассказывал обо всем в эмоционально-возвышенных тонах. Он искренне полюбил Алину и говорит о взаимности, намекал на пересмотр своего жизненного пути в будущем. Я всему этому, конечно, очень рад и мне приятно, что я в какой-то мере приложил к этому руку. Хотя, зная легковесность взглядов моего брата и изменчивость его поступков, к этому отношусь осторожно, не делая преждевременных выводов…» [Здесь и далее цитаты из писем даются в соответствии с оригиналом. – Прим. авт.]
Я ответила Гене, что в жизни каждый может ошибиться. Нужно уметь прощать. Что я понимаю его точку зрения, но все же верю в то, что на этот раз Максим сдержит свое слово, во всяком случае, очень хочу в это верить.
У меня, наконец, появилось свободное время и для личной жизни, для Рене. В связи с последними событиями у нас с ним образовался большой перерыв. Рене не скрывал своего недовольства. Наши встречи возобновились, но со временем он начал разочаровывать меня. Чем больше я его узнавала, тем больше убеждалась в его большой авторитарности, желании все сделать по-своему. Теперь он производил на меня впечатление человека, который всегда стремится оставить за собой последнее слово. Хотел быть правым даже тогда, когда был не прав. А такие люди всегда отталкивали меня. Кроме того, заметила за ним и некоторые признаки жадности. Я никогда не искала мужчину «с деньгами», чтобы пользоваться им и его средствами. Но скупость и жадность однозначно являются для меня человеческими пороками. Я не могу расположиться к такому человеку. Хотя бы потому, что сама не такая, – мне присущи щедрость и желание сделать приятное людям вообще, а близким людям в особенности. Я всегда получала удовольствие от того, что при каждом удобном случае делала подарки своим родным, друзьям, знакомым – конечно, исходя из своих средств, тем не менее, каждый повод был удобен для этого. Приятно видеть радость в глазах людей – это ответный подарок для меня.
Вскоре произошли несколько инцидентов, которые полностью охладили мой интерес к Рене. В начале отношений люди следят за собой, за своим поведением, за тем, какое впечатление производят на партнера. Но со временем расслабляются, внимание также ослабевает, истинная натура берет верх. Невозможно притворяться до бесконечности. Так и в Рене я стала отмечать явную мелочность и скупость по отношению к другим и даже ко мне. Если он такой сейчас, когда говорит, что очень влюблен, что хочет на мне жениться, то что же будет потом, когда ему уже не нужно будет добиваться меня, когда в семейную жизнь войдет рутина? Зимой снега не выпросишь?
Однажды он пригласил нас с Алинкой на прогулку в живописный Венсенский зоопарк. Мы с радостью согласились – обе очень любим животных. По зоопарку ездил маленький белый, напоминающий игрушечный поезд с крошечными открытыми вагончиками, катая посетителей за незначительную плату. После долгого хождения перед вольерами со зверями мы решили прокатиться на нем. К Рене подошла седая старушка-билетерша. Пока он расплачивался за билеты, я смотрела на нее и думала: «Какой несчастной должна быть эта женщина, чтобы быть вынужденной работать в таком возрасте – ведь на вид ей минимум 75 лет»! Было очевидно, что почти слепая и явно больная. По всей вероятности, живущая в большой нужде и не имеющая никого, кто помог бы ей. Рене заплатил небольшой купюрой за три билета и, нетерпеливо оглядываясь на меня, ждал сдачу. Старушка с трудом отсчитывала монеты. Напрягала глаза, перекладывая мелочь из руки в руку деформированными артрозом пальцами, склонившись над своей рабочей сумкой. Наконец, она дала ему сдачу и отошла, а Рене уселся на сиденье рядом с нами и принялся пересчитывать монеты. Вдруг он подскочил на месте.
– Безобразие! Она недодала мне одно евро! Она приняла нас за иностранцев, за туристов! – недовольно рявкнул Рене.
Не успела я опомниться, что-либо ответить, как увидела, что он уже снова очутился перед старушкой у головного вагончика поезда. Что-то доказывал ей, отчаянно жестикулируя. Затем вернулся красный от возмущения, с одним евро на ладони.
– Вот что теперь происходит во Франции! Мошенники на мошенниках!
Я опешила – не было слов. Наш белый поезд тронулся, оставив за собой смущенную, расстроенную старушку, глядящую нам вслед, но Рене все продолжал возмущаться, повторяя одно и то же. Удовольствие от прогулки «сломалось». Мне стало не по себе – было очень жаль старую женщину и очень стыдно за Рене. В конце концов я не выдержала:
– Рене, ну, может, уже хватит плакать десять минут из-за одного евро, которое ты к тому же забрал обратно?!
Меня сильно резанул этот инцидент. Я вообще с большим состраданием отношусь к пожилым людям, и особенно к таким вот беспомощным старушкам и старикам. Они как дети. Только вот дети растут и становятся сильнее и увереннее в себе, а старики наоборот – слабеют все больше и больше. При каждой оказии я стараюсь помочь им деньгами или услугами. В каждом или в каждой из них я немного вижу свою бабушку или своего папу, которые уже давно перешли в мир иной. Или свою девяностопятилетнюю маму, которой я постоянно занимаюсь и сейчас. Всем, конечно, не поможешь, но мне кажется, что если бы каждый из нас хоть чуть-чуть помогал тем, кто встречается у него на пути, то это было бы замечательно. Кому-то из стариков стало бы немного легче существовать, а у нас на душе светлее и чище – от сознания этого, искренне убеждена в этом. Но, конечно, это мое личное мнение, которое никому не навязываю.
После моих слов Рене осекся и замолчал. Перевел разговор на другую тему. Он снова начал следить за собой, за тем, что говорит и делает. Но во Франции существует поговорка: «Изгони свое естество, оно вернется галопом». То есть истинная натура человека, как ее ни прячь, все равно снова проявит себя. Так и мелочность Рене позднее проявилась снова.
Настал мой день рождения. Рене приехал из Лиона отпраздновать его вместе со мной. Заранее по телефону заказал ресторан. Но у него не нашлось времени для того, чтобы по дороге купить мне хотя бы букет цветов. Я вообще никогда не была требовательной и никогда ничего не просила – ни у него, ни у кого бы то ни было. Но все же существует какой-то минимум. Желание сделать приятное. Или я перестала что-то понимать в этой жизни?
«Я был очень занят по работе, не было времени!»– сказал мне Рене. Но все же мне было непонятно, что мужчина, регулярно говорящий о своей любви к женщине, не может выделить из своего драгоценного времени пять-десять минут, чтобы прислать ей цветы с посыльным через «Interflora» – междугородную сеть цветочных магазинов. Посредством которой я впоследствии многократно получала корзинки с цветочными композициями от других людей. Я чувствовала, что здесь вопрос не времени, а денег, которые Рене не хотел тратить. Скупость. Он был выходцем из бедной семьи и разбогател благодаря подвернувшемуся случаю и своей предприимчивости. Вероятно, поэтому с трудом расставался с каждым сантимом, в особенности когда затраты не касались его лично. Себе же, любимому, он не отказывал ни в чем. В частности, в костюмах от Диора, которого он предпочитал всем остальным брендам.
В ресторане я не стала акцентировать внимание на «цветочном» моменте, но взяла его на заметку. Мы все же приятно провели время. Я оценила то, что Рене ради меня отлучился из своей фирмы, отложив важные дела, сделал на машине большой «скачок»: Лион – Париж.
А в почтовом ящике меня ждал сюрприз – Макс к моему дню рождения прислал красивую поздравительную открытку, а Алинке письмо.
«Алиночка, девочка моя любимая! Я жутко соскучился по тебе, но дела мои складываются так, что я не смогу до конца мая тебя увидеть. Я сейчас улетаю в Америку без заезда в Париж. Но зато на обратном пути я буду у тебя. Это уже точно: уже взят билет из Лос-Анджелеса в Париж на 26 мая. 27 мая я в Париже! Не расстраивайся – мы восполним все потери! Особенно в августе. Я позвоню тебе из Америки, и мы обо всем поговорим подробно. Посылаю тебе две фотографии бабушки Зои. Они не последние (последних лет фотографий у меня очень мало, но я привезу тебе кое-что с собой), но где-то в пределах последних 5—10 лет. Целую тебя сто раз, моя лапонька, очень тебя люблю – твой ПАПА».
Алинка сначала расстроилась, а затем обрадовалась – папа все-таки приедет на обратном пути. Он действительно заехал к нам по возвращении – на два дня, транзитом. Они проскочили как одно мгновение. Алинка не отходила от него, светилась от счастья, и Максим тоже был с ней очень нежным. Я оставляла их большую часть времени одних, чтобы они побыли наедине, узнали друг друга получше, насытились редким общением. Наблюдая за ними, я с радостью сознавала, что у них установились добрые и доверительные отношения. О нас с ним или о своей жене Максим больше речи не заводил, а я вопросов не задавала. Мне все подходило, и я радовалась тому, что мы смогли встать на стезю дружбы. Я не могла ни в чем упрекнуть себя по отношению к женщине, к которой испытывала искреннюю симпатию за то, что она не препятствовала Максиму общаться с дочерью. Это было и всегда оставалось для меня самым главным.