Но папа не перезвонил. Через несколько дней, вернувшись с работы, я застала дочь с телефоном в руке.
– Мама, папа так и не перезвонил… Наверно, не нашел мое сообщение на ответчике. Нужно снова позвонить ему!
Я взяла у нее из рук телефон, поставила обратно на цоколь.
– Алина, ничего не нужно. Не нужно навязываться. Лучше напиши письмо – поздравь его и жену со свадьбой.
Дочь взяла лист бумаги и принялась писать. Затем протянула мне листок. Она поздравляла отца, спрашивала, почему он ей больше не звонит. Объясняла, что очень скучает по нему. В конце письма Алина нарисовала красивую, улыбающуюся собачку, окруженную цветами и бабочками. По-видимому, собачка должна была символизировать ее любовь и верность отцу.
Отправив письмо, дочь принялась терпеливо ждать ответа.
Но ответ так и не пришел.
Через некоторое время, вернувшись вечером домой, я застала Алину в слезах.
– Мама, я только что звонила папе! Не сердись – я очень волновалась, так как он не ответил на наше поздравление, поэтому я снова позвонила. Он сам снял трубку, но сказал, что ему некогда, и сразу повесил ее! Разговаривал недовольным голосом! Он не был рад мне! Больше не буду звонить ему! – дочь заходилась в рыданиях.
Я оцепенела. Даже не нашла, что ответить на это. Что тут ответишь?
Очень сильно расстроилась за нее. Как не переживать за своего ребенка? Обняла ее, целовала, прижимала к себе, за невозможностью помочь ей.
Ситуация складывалась, прямо скажем, ненормальная. Что такое произошло, чтобы Максим больше не хотел даже поговорить с дочерью?
Алине, чувствительной девочке, было трудно понять такое. В особенности после всей нежности, что между ними существовала. Почему отец не может поговорить с ней как раньше? Ласково, дружелюбно, по-отечески? Перезвонить позже, если занят сейчас? Как не найти пару минут? И ведь уже столько времени прошло с тех пор как он исчез…
Я терялась в догадках. «Похоже, Женя был прав…» – с горечью думала я.
А дочери сказала:
– Алинуся, не расстраивайся! Может быть, папа и вправду не мог разговаривать в тот момент? Может, у него дома было что-то очень срочное? Возможно, он тебе перезвонит на днях.
Но отец не перезвонил. «Ни на днях», ни вообще.
Я внутренне недоумевала так же, как и Алина. Невероятно…
У нас ведь были такие хорошие отношения, и вдруг все резко оборвалось. Максим исчез, даже не объяснившись!
Что случилось? Ни я, ни Алина, мы не сделали ему ничего плохого. И его пятая и шестая жены, обе Оли, не запрещали ему общаться с дочерью. С шестой женой, проживающей в Лос-Анджелесе, мы как-то разговаривали по телефону, и она держалась очень доброжелательно по отношению к нам с дочкой.
Так что же произошло после седьмой женитьбы Максима?
Начался очень тяжелый период. Дочь буквально не находила себе места – по несколько раз в день спускалась проверить почтовый ящик, кидалась к каждому телефонному звонку. И каждый раз ее ждало разочарование – от отца по-прежнему ничего не было.
Иногда, проходя мимо дочери, делающей за столом уроки, я замечала, как по ее бледно-фарфоровому личику катились прозрачные бусинки слез. А у меня плакала душа, видя, как страдает моя девочка. Но я была бессильна что-либо изменить, помочь ей. Только лишь настойчиво уговаривала ее не расстраиваться, а терпеливо ждать, когда отец вспомнит о ней сам. Я видела, насколько сильно дочь полюбила его, насколько привязалась к нему. После долгих ненастных лет, после грубого отчима он явился в ее жизни, как прекрасный принц. И теперь она не могла смириться с мыслью, что папа вдруг порвал с ней отношения, да еще так резко, непонятно. Больше не хочет ни видеть, ни даже слышать ее! После таких красивых слов, после объяснений в любви, после всех обещаний! Почему? За что?
Время шло, а никакого разумного ответа на этот вопрос не находилось. Наконец, я решила позвонить Лие, спросить ее мнение о происходящем. Ведь она хорошо знала своего двоюродного брата, смогла бы помочь разгадать этот ребус.
Тетя искренне расстроилась за Алину. Ответила, что очень сожалеет, что папа больше не звонит дочери, но помочь ничем не может.
– Максим и мне последнее время не звонит, после своей женитьбы, хотя знает, что я очень больна… Я тоже очень переживаю, но заставлять его не могу… Очень люблю вас, девочки мои! Звоните и приезжайте в Москву!
Узнав, что Лия больна, Алина начала регулярно звонить ей, поддерживать ее. Она и раньше иногда это делала после их знакомства в Москве. Полюбила тетю, и, похоже, у них была полная взаимность. Лия часто говорила мне об этом.
В конце 1999 года в Париж приехал Женя Дунаевский вместе со своей женой Риммой, как и обещал. Они остановились в гостинице в старом центре Парижа. Я пригласила их в гости, приготовила обед «à la française». Французская кухня им очень понравилась, а Женя вообще всегда был тонким ценителем французской культуры.
Мы много разговаривали на различные темы – обо всем, кроме как о его брате. Я почувствовала, что он сознательно избегает это, и, естественно, не стала задавать вопросов. Мы замечательно провели время, не могли нарадоваться нашей встрече. Они стали уже такими редкими. Дядя Геня очень ласково обращался с племянницей. А я внимательно смотрела на него, и у меня в голове мелькали тревожные мысли – он очень изменился, вид был неважный. По своей конституции Женя всегда был худощавым, но за последнее время он настолько сильно похудел, что у него ввалились щеки и был нездоровый цвет лица. Я чувствовала, что это не к добру. Тем более, что он еще в Москве намекнул мне, что у него проблемы со здоровьем. Но, к сожалению, подробностей он не сообщил – мой добрый друг не любил жаловаться. К сожалению потому, что иначе я постаралась бы найти ему хорошего врача, профессора в Париже. И, кто знает, может быть, общими усилиями мы смогли бы что-то изменить.
Но через два месяца, в дни празднования юбилея со дня рождения его отца, Исаака Осиповича Дунаевского, Гени не стало. Мы с Алиной очень сильно переживали потерю нашего близкого друга и родственника. Светлая память, грустная, но светлая. А также добрая – как этого пожелал нам сам Женя на первой страничке книги Дмитрия Минченка о его папе…
Начало 2000 года. Конец света не наступил, несмотря на настойчивые обещания Нострадамуса, календаря майя и прочих провидцев. Обманул всех.
Но вот в нашей жизни произошли некоторые события, которые в некотором смысле были сродни этому.
Прежде всего, уход из жизни Евгения Дунаевского, нашего Гени. А затем наступил конец нашей фирме, вернее, нашему департаменту фирмы «Nina Ricci». Владельцы больше не хотели платить огромные суммы, связанные с рекламой, и решили продать свое «детище» богатому испанскому бизнесмену. А он, в свою очередь, после приобретения фирмы решил как-то компенсировать расходы. В режиме экономии упразднил несколько департаментов, предпочитая работать с подрядчиками. Наш департамент тоже подпал под ликвидацию.
Чтобы продолжать работать, дать такую возможность своим работникам, мсье Сарач решил взять лицензию на изготовление галстуков, шарфов и прочих аксессуаров для не очень известной тогда марки – «Carven» – для ее развития. Мы все принялись за работу с удвоенной энергией для того, чтобы фирма развивалась, могла содержать саму себя и выплачивать работникам зарплату. Но этот резкий переворот сильно подорвал здоровье нашему шефу, который был уже далеко не молодым. Он очень сильно переживал, на его лице появилась отчетливая печать скорби.
Чувствуя себя ослабевшим, мсье Сарач решил взять себе помощника извне. Поговорив с владельцем фирмы «Carven», которого давно знал, он остановил свой выбор на одном из коммерческих представителей этой фирмы. Пригласил его работать в наш офис на половину рабочего времени.
В связи с этим шеф попросил всех собраться в большом зале, чтобы представить нам нового сотрудника. Им оказался молодой и очень красивый мужчина, лет тридцати пяти – тридцати семи. Высокий брюнет с бархатными черными глазами с «поволокой», великолепная фигура. Одетый с безупречным вкусом. Он обладал определенным шармом, так присущим «гибридам», которым он являлся. Джимми Фарид, как он представился, объяснил, что обладает «двойной культурой»: его отец – француз, а мать – марокканка. Но родился и учился он во Франции.
Мы выслушали речь шефа, призывающую нас подобающим образом принять новичка, и разошлись по своим местам. Но вскоре мсье Сарач вызвал меня к себе в кабинет. Джимми находился у него: сидел в кресле, закинув одну ногу в дорогом ботинке на колено другой под прямым углом, как это часто делают американцы. Не поменял позу, даже когда я остановилась перед ним, и меня это слегка удивило – явное отсутствие воспитания для человека его статуса.
Представив нас друг другу официально, шеф предложил Джимми в случае необходимости обращаться ко мне за помощью. Так как, по его словам, я хорошо знала работу и иностранные языки.
Я с вежливой улыбкой выслушала все, кивнула и ускользнула в свой кабинет, сославшись на работу. Не знаю, что шеф сказал Джимми до моего прихода, но тот рассматривал меня с ног до головы с таким пристальным интересом и любопытством, как будто я была восьмым чудом света.
Появление «красавца» с ярко выраженным sex-appeal вызвало в фирме большой фурор. Наши дамочки забывали о работе – начали влюбляться в него одна за другой. При случае флиртовали с ним, а потом делились своими фантазиями друг с другом на лестничной площадке, с сигаретой в дрожащей руке.
Хотя мсье Сарач рассказал всем, что Джимми женат, что у него большой ребенок и недавно родился еще один, это сообщение, казалось, абсолютно не умеряло любовного пыла наших девушек. Они продолжали фантазировать и заигрывать с ним при каждом удобном случае. Он же отвечал на их заигрывания шутками и поглядывал на всех несколько свысока, явно показывая этим, что знает себе цену.
Так прошло примерно месяца два. Однажды, когда я работала у себя в кабинете, раздался стук в дверь.