Но Еремей вдруг стал мягким и приветливым, радушно пригласил меня войти. Я колебалась. Он не был похож на насильника или убийцу (хотя нам часто говорят по телевидению, что они на вид – «как все»), а моя интуиция молчала, не подавая никаких сигналов тревоги. Я решилась, вошла.
Это была маленькая двухкомнатная квартирка, заваленная всевозможными вещами «до невозможности» – живого места там не оставалось, казалось, и воздуха тоже. В первой комнатушке, иначе не назовешь, метров в шесть, стояли несколько стеллажей с массой банок с краской, маленькими картинками, эскизами и прочей атрибутикой художника. Стола в квартире не было, лишь три деревянных стула. Вторая комната была в два раза больше. Большая двуспальняя кровать, два мольберта, несколько стеллажей и масса фотографий и картин – больших и маленьких, расставленных повсюду на полу.
Еремей с гордостью показывал мне их, говоря, что он изобрел новый стиль «письма» – «санки». Я поинтересовалась, в чем заключался его новый стиль, но он ответил, что расскажет о нем «в процессе работы». Немного удивившись, стала рассматривать его работы. В основном это были портреты и пейзажи. Некоторые мне понравились, но, откровенно говоря, «шедевров» там не нашла. Но, может быть, что-то более интересное находилось в выставочной галерее?
Громкий возглас мужчины отвлек меня от моих мыслей.
– Нина! Чтой-то мы как-то не по-русски? Надо ж отметить знакомство!
Я даже не успела ничего ответить, как Еремей пододвинул ко мне замазанный краской расшатанный стул.
– Давай, садись! В ногах правды нет!
– Ничего, я постою… Объясните мне, пожалуйста, что конкретно вы ищете, кого и на каких условиях?
Еремей понял, почему я не хочу садиться.
– Да не переживай ты так, он не пачкает! Краска уж вся высохла!
Снова пододвинул ко мне стул, и я села на край. На другой стул он быстро настелил газету, и не успела я и глазом моргнуть, как на ней, как на скатерти-самобранке, возникли батон колбасы с чесноком, соленые огурцы и бутылка водки. Видно, он вытащил все это из маленького обшарпанного холодильника, стоящего за его спиной. Сам же сел на третий стул и, пристально глядя на меня с умиротворенной улыбкой, поставил передо мной граненый стакан. У него был такой вид, как будто мы знали друг друга сто лет, и теперь он встретил старую подругу, которую давно не видел. Не хватало еще только поцеловаться в губы – «по-старорусски». Хозяин дома быстро наполнил стаканы.
– Вот! Давай по-русски, без церемоний! За знакомство!
– Спасибо, Еремей, но я не пью водку.
– Как? Совсем?! – он сильно расстроился и смотрел на меня с разочарованием и обидой, как будто я в чем-то обманула его. Но быстро успокоился, поднял стакан. – Какая ж ты тогда русская?! Ну, да ладно, тогда я сам!
Еремей выпил, крякнул и со смаком, причавкивая, закусил огурцом и куском чесночной колбасы, которую до этого аккуратно нарезал толстыми ломтями.
По всему было видно, что художнику стало хорошо, он расслабился. Расплылся в широкой обольстительной улыбке, хитро глядя мне в глаза. Затем стал медленно, оценивающе опускать взгляд «мастера кисти» на мою юбку и ноги. Продолжая улыбаться, тщательно приглаживал на своей голове скупую прядку волос, безуспешно стараясь прикрыть ею откровенную лысину.
От сильного запаха колбасы к горлу подкатила тошнота.
У меня появилось непреодолимое желание встать и уйти. Начала сомневаться в целесообразности работы с таким человеком. Но все же я колебалась в поисках благовидного предлога. Очень не хотелось обижать мужчину, ведь он был русским, как и я, в чужой стране. Это обьединяло нас и призывало меня к пониманиию, снисходительности и доброжелательности. Он был моим соотечественником, «своим», даже если чуждым мне по образу жизни.
Я всегда стремилась помочь русским, оказавшимся во Франции в трудной ситуации, когда жизнь сталкивала нас на перекрестках.
Было видно, что по сути Еремей совсем неплохой человек, гостеприимный. Но я уже понимала, что сотрудничество у нас с ним навряд ли получится.
Улыбнувшись, сказала как можно мягче, примирительно:
– Да, вот такая русская… Знаете, Еремей, я пойду! У меня есть еще дела, я не рассчитывала долго оставаться для беседы. Спасибо вам!
Я привстала. Еремей подскочил на стуле, забеспокоился.
– Как же так? Это не дело! Мы с тобой еще не поговорили о работе! Об энтой… ассистентке! Погоди, я щас объясню!
Машинальным жестом вытерев губы тыльной стороной ладони, он на секунду остановился, задумался, глядя в одну точку. Затем пальцем указал мне на фотографию, прилепленную к стенке над моей головой, которую я вначале не заметила. На ней была изображена молодая девушка лет двадцати пяти, с темными волосами. Простое милое лицо.
– Это Варя, – с удовольствием принялся объяснять Еремей, – она была моей ассистенткой, ну раньше… до тебя… В общем, девушка, которая меня любила… Очень любила! И щас, конечно, еще любит, только вот мы с ней поцапались. Но ты не думай, между нами все кончено – разошлись как в море корабли! Все решено, в конец… Да, так чтой-то я тут говорил… посему мне нужна другая ассистентка. Лучше бы симпатошная! Ахахахаа… Я очень известный в Москве художник – меня уже выставляли в Пушкинском музее и уже во Франции! У меня здесь только одна проблема – я еще по-французскому не того… пока не очень могу… сообразить. Нужна секретарша, чтоб за меня разговаривать и письма писать… И искать галереи… и продавать мои работы. Мы с ней заработаем большие деньги! Раз я, значит и она! Но только чтоб она хорошо лялякала по-французскому, без дураков! Ты как, по-ихнему шпрехаешь? Я щас у тебя экзамен принимать буду!
Еремей подмигнул мне и задорно расхохотался, явно довольный собой и своими деловыми качествами. Меня тоже начал неудержимо разбирать смех.
– Еремей, я хорошо говорю по-французски. А какую зарплату вы мне предлагаете? – ответила, рассмеявшись в тон ему.
Лицо Еремея стало серьезным. Налил себе еще полстакана водки. Выпил. Захрустел огурцом, сосредоточенно размышляя. Поднял кверху палец.
– Платить буду хорошо! Но только не щас, а с продажи. Когда ты продашь мои работы… Сначала нужно заслужить, показать, на что ты способна! Но не боись, я тебя не обижу. Вон Варька каталась как сыр в масле, не обижалась… я ей еще и платки покупал… В общем, платить буду исправно. Но после, потом… Щас у меня временные заморочки с банком… Вот! Чуть не забыл! Туда щас нужно звонить! Давай, дерзай! Поговори, скажи им, что мне нужно – я щас тебе объясню. Вот так заодно и проверю, как ты лялякаешь по-французскому! А то как же тебя на работу принимать – без экзамена-то, а?!
Я от души рассмеялась. Ситуация стала настолько комичной, что я решила «доиграть» ее до конца, посмотреть куда она «заедет». Снова проснулась моя озорная натура. Вспомнила всех русских юмористов вместе взятых – почувствовала себя их героиней. Согласилась – мне захотелось помочь этому простому и незатейливому художнику.
– Хорошо, Еремей! Экзамен так экзамен!
Еремей обрадовался и быстро принялся давать мне указания, что именно он хочет от банка. Затем набрал номер телефона.
– Алло… это я, Еремей…
Не поздоровавшись, он светским тоном начал разговор с сотрудником банка, смешивая французские и русские слова. Сообщил ему, что он – это он, но что сейчас он передаст трубку своей секретарше, которая объяснит «что нужно». От такой речи, видимо и пошло выражение «разговаривать как маленький негр». Я тихо смеялась, едва сдерживая себя, представляя озабоченное лицо банковского клерка на том конце провода. Наконец Еремей передал трубку мне.
– Говори! Только не забудь, что я сказал тебе! – строго наказал он.
Поздоровавшись с работником, я в двух словах объяснила просьбу Еремея. Проблема заключалась в том, что у него на счету больше не было денег, и он попал в дебит. Просил банк не насчитывать ему «штрафные», так как ему «вот-вот придут деньги из России», которые он положит на свой счет. Мужчина пообещал мне рассмотреть вопрос с дирекцией и сделать, что возможно. Поблагодарив его и повесив трубку, я передала его слова Еремею, который все это время сосредоточенно смотрел и слушал меня. Он мгновенно расцвел, расплылся в широчайшей улыбке.
– Молодец! Экзамен сдала! Теперь вижу, что способная, ты мне подходишь! Когда начнешь работу?
Я снова от души рассмеялась.
– Как только – так сразу! Шучу! Спасибо за прием, Еремей, но мне нужно идти. До свидания!
Я двинулась к выходу. Еремей засеменил за мной.
– Ты… это… спасибо… Когда дашь ответ?
– Я не могу работать без зарплаты. Желаю вам успехов!
– Ты все ж подумай – деньги скоро придут! Только долго не думай! У меня и другие кандидатки есть!
Я промолчала, лишь улыбнулась ему на прощание – несмотря на потраченное впустую время, он был мне симпатичен, и мне было его жаль. Хотя, может, и не совсем впустую, если я чем-то помогла ему.
Перед входной дверью я машинально повернула голову. Дверь в туалет была открыта, горел свет. В проеме был виден грязный унитаз. Я глубоко выдохнула и вышла из квартиры.
На улице мне стало грустно. Было очень обидно за русских – за таких как Еремей, который сам ставил себя в смешное, неуклюжее положение. Как же он сможет работать, добиться успеха, если не понимает того, что в общении с людьми нужна элементарная культура, вежливость и чистоплотность! А как человек он хороший – от души старался принять меня с русским гостеприимством. Выложил на стол, вернее, на стул явно последнее, что у него было. Ведь денег в банке нет. И как художник неплохой. Но, к сожалению… «без церемоний».
Эта история врезалась мне в память. Вспоминая ее, я каждый раз улыбаюсь и вспоминаю Михаила Зощенко, которого любила читать в отрочестве. Этот «скетч» был совсем в его духе.
Французский рабочий рынок все больше ужесточался. Я решила не обращать внимания на статистику, продолжала усиленно искать работу.
Все периоды безработицы всегда были связаны со стрессом, неуверенностью в «завтрашнем дне». А конкуренция неуклонно росла, и от этого мое беспокойство усиливалось. Никаких гарантий на будущее не было, и сколько времени я могла оставаться без заработка, никогда не могла знать. Мысли о работе всегда были для меня на самом важном месте после моей дочери и родителей. Я чувствовала постоянную ответственность перед ними, и работа в этом смысле была для меня жизненно необходима. Больше всего на свете я боялась снова оказаться с дочкой в нищете, остаться на улице. Снова быть загнанной в «пятый угол», снова встать перед необходимостью начинать все сначала.