Так продолжалось четыре года, даже немного больше. Увы, даже многочисленные психологи не смогли помочь – Алина по-прежнему жестоко страдала от непонимания: за что отец порвал отношения с ней? Что в ней не так?
Чувствуя себя зашедшей в тупик, я принялась ходить по психологам одна, без дочери, прося дать эффективный совет. Все они говорили мне примерно одно и то же:
– Ваша девочка очень чувствительная. Дети ведь тоже разные и реагируют на события по-разному. Она искренне и преданно любит папу и не может понять, за что он мог так просто отказаться от нее. Не понимает и поэтому ищет вину в себе. Ее недоумение и страдания совершенно естественны. Это засело в ней очень глубоко, и только длительное время и беседы со специалистами смогут ее успокоить. По крайней мере, нужно на это надеяться…
Снова начался обход «специалистов» вместе с дочерью. И снова впустую…
Я была постоянным свидетелем того, как страдает дочь, и страдала за нее. Корила себя за то, что когда-то послушалась женщину-психолога, рассказала Алине о родном отце. Но, как говорится, «знал бы где упадешь, соломку бы подстелил…».
Но все же в нашей жизни появилось одно светлое пятно. Жак регулярно доказывал мне, что он настоящий друг. Когда Алине бывало особенно плохо на душе, он приезжал и забирал нас с ней в ресторан, на выставку или в оперный театр на ее любимые балеты. Или просто привозил ей флакон духов Жан-Поля Готье – знаменитый флакон-бюст, который тогда был в моде, напоминающий мне богиню победы Нику. Ненавязчивое внимание Жака вызывало мимолетную улыбку благодарности на молочном личике дочки, в ее не по-детски серьезных глазах. Конечно, наш друг не мог решить основную проблему, но все же приносил Алине частицу человеческого и отцовского тепла, которые ей были так необходимы. Он всегда поддерживал нас в трудные минуты.
Однажды вечером мне позвонил кто-то из московских друзей, которые вращались в тех же «тусовках», что и Максим. Сообщил, что у него родилась дочь.
Я спонтанно решила поздравить его и его жену с рождением ребенка и заодно сделать вторую и последнюю попытку достучаться до него. Рассказать о состоянии Алины в надежде, что он передумает и все же захочет поговорить с ней. Наивно подумала, что с рождением нового ребенка в нем что-то проснется. Что он захочет проявить немного отцовского тепла и по отношению к старшей дочке.
Поверив в это, я написала Максиму спокойное и доброжелательное письмо с поздравлениями, а также рассказала важные детали о состоянии дочери. В конце приписала: «Максим, если, несмотря ни на что, ты все же решил больше не поддерживать отношений с Алиной, то, пожалуйста, скажи ей это сам, хотя бы письменно. Так как самое страшное для нее – это неизвестность».
У меня остался черновик этого письма, которое я отправила заказным и с уведомлением. Примерно через две недели уведомление вернулось, письмо было получено и подписано: «М. Рождественская». То есть оно было принято женой Максима. Ответа на это письмо я так и не получила и по сегодняшний день не знаю, передано оно было или нет. Поэтому оно явилось первым и последним – было бессмысленно отправлять новое, не будучи уверенной в том, что оно пройдет цензуру.
Я была поставлена перед необходимостью признать очевидное: после своей седьмой женитьбы Максим просто вычеркнул дочь из своей жизни.
И, естественно, меня, но что меня – не важно. И все же за что вдруг, в одночасье, мы стали ему неугодны? Или мы оказались неугодны его новой жене?
Ответ на этот вопрос я узнала, поняла много позже.
Но, как будто всех этих потрясений и разочарований было недостаточно, вскоре произошли новые события, которые совершенно ошеломили меня.
В российских газетах, в одной за другой, вдруг начали появляться интервью Максима Дунаевского (некоторые с женой Мариной) с уничижительной информацией об мне.
Невероятно, но факт. Создавалось впечатление, что Максим с женой сознательно задались целью опорочить меня, причинить нам с дочерью зло. Было лишь непонятно за что.
В газетах «Экспресс-газета», «Аргументы и Факты», «Суперзвезды», «Клубный пиджак», «Московский комсомолец» и в некоторых других Максим красочно рассказывал небылицы обо мне. Искусно жонглируя словами, искажая факты, приписывая мне несуществующие поступки.
Очевидно, отвечая на вопросы журналистов, хорошо осведомленных о существовании во Франции его дочери, он хотел показать себя с наилучшей стороны и скрыть тот факт, что он какое-то время вел двойную жизнь, умолчав о своей четвертой женитьбе. Решил переместить «центр тяжести», если можно так сказать.
Одним из этих интервью, поразивших меня, стало его «Для мужчины, кто рядом, тот и родной», данное в 2003 году. Но затем были и другие – в том же ключе, но в различных вариантах.
Максим утверждал, что я якобы «скрывала от него беременность и рождение ребенка»; что якобы, когда он узнал о моей беременности, то «обиделся», что его «мнения по данному вопросу не спросили»; что я вышла замуж и «попросила не предъявлять права», и так далее и тому подобное.
Одним словом, в словах Максима все факты и обстоятельства, связанные с Алиной и со мной, были намеренно искажены и выставляли меня в незаслуженно неприглядном свете.
Максим воспользовался моим отсутствием в Москве и явно рассчитывал на то, что я ничего не узнаю. И действительно, я узнала обо всем с опозданием в целый год. В Москве у меня осталось немало друзей и знакомых, с которыми я продолжала поддерживать отношения, находясь за границей. Которые, зная мою жизнь, очень возмутились, прочитав эти интервью. Долгое время они не хотели расстраивать меня, но, хотя много позже, все же рассказали мне о них.
Шок. У меня не укладывалось в голове: раньше писал мне такие замечательные письма, наполненные признательностью и даже, казалось, искренним восхищением, и тут вдруг принялся порочить меня! Почему, каким образом после его седьмой женитьбы я вдруг стала «плохой»?
Сказать, что я было потрясена до глубины души – это ничего не сказать! Ступор. Такие несправедливые, «высосанные из пальца» и порочащие меня и мою репутацию действия Максима явились для меня настоящим предательством.
Много лет я растила нашу общую дочь в трудностях, часто в очень больших трудностях. Отдавала долг за теннисный клуб, который был мне практически навязан. Никогда ни на что не жаловалась и не просила у Максима денег. Но при этом он совсем не оценил того, что я не мешала его спокойной и комфортабельной жизни, не подала иск в суд на признание отцовства и алименты.
Не оценил того, что я защитила его интересы, пожертвовав интересами своего ребенка! Не только не оценил, но, более того, еще и публично запятнал мое имя!
Растоптал то лучшее, что существовало между нами, связанное с рождением дочери! Не задумался даже о том, какой психологический ущерб этим причиняет ей – той, которая и так уже настрадалась от перепадов его настроения – от признаний в любви, горячих обещаний и до холодного безразличия к ней.
Невозможно описать словами всю палитру чувств, которые бурлили в моей груди.
Снова ощущение землетрясения. Мир рушился – мой внутренний мир, который я постепенно сумела перестроить заново. Меня трясло – морально и физически.
Как он смог? За что он снова причинял мне боль?
Это был уже «перебор». Та самая пресловутая последняя капля, переполнившая чашу моего терпения. Тут уже я больше не могла продолжать молчать. Стало необходимо расставить точки над «i».
«На одном дыхании» написала маленькое письмо в «Экспресс– газету», адрес которой дали мне друзья, и попросила передать его Максиму. Писать на домашний адрес было бесполезно, после того, как я убедилась в том, что личную, заказную корреспонденцию за Максима получает его жена.
В моем послании были такие строчки: «Мы с дочкой искренне рады за Максима, за его благополучно сложившуюся семейную жизнь и желаем ему счастья. Только трудно понять, почему каждый раз в интервью он чернит то доброе и светлое, что еще совсем недавно было общим для нас троих. Даже ради своей репутации недопустимо кривить душой и осквернять память, связанную с рождением собственного ребенка».
Я надеялась, что Максим, прочитав это, опомнится и прекратит наговоры. Неожиданно газета опубликовала мое письмо, озаглавив его так: «Максим Дунаевский бросил внебрачную дочь». Лично я таких слов не писала, но, очевидно, редакция сделала соответствующий вывод сама, поскольку отец прекратил все отношения с дочерью.
Максим не задержался с ответом. И на этот раз уже вдвоем, вместе с женой Мариной. В апреле 2003 года он дал интервью газете «Московский комсомолец» под названием «Я плохой отец».
Новое сочинение Максима было еще более «красочным»: «… уехала с дочерью во Францию… Перед отъездом она взяла от меня подписку о том, что я отказываюсь от дочери, хотя, на мой взгляд, это делать было вовсе не обязательно. Вполне достаточно было сказать мне, что есть другой мужчина, которого дочь будет называть папой… У нас было несколько встреч… но, к сожалению, взаимоотношения не сложились. Я не чувствую внутренней связи с дочерью и, кроме внешней похожести, больше ничего в ней не вижу своего…».». Под его фотографией с Алиной стояла подпись: «Дочь Алина – «хвостик от быстротечного романа».
Максим говорил неправду. После ряда посещений он начисто исчез из жизни дочери, почему я и приняла предложение Мишеля о переезде во Францию. Я бы никуда не уехала, если бы отец занимался дочерью, помогал ей, естественно, чтобы не лишать ее отца. Мишель бы тогда жил и работал в Москве. И, быть может, даже у него все сложилось бы иначе.
Для чего Максиму нужны эти изощренные славословия? Для создания видимости правдивости сказанного? Очередная хитрость – он якобы дочь признал, а нерадивая мать в личных меркантильных интересах заставила его отказаться от нее?!
Я была ошеломлена до глубины души.
Может, я что-то перестала понимать в жизни, но мне кажется, что уважающий себя мужчина не станет чернить мать своего ребенка, даже если бы это было правдой. А тут заведомая ложь…