За ужином Алина призналась мне, что песню написала она сама.
– Это песня о папе, я ее посвятила ему… О том, что я чувствую… О том, что он покинул меня… Написала ее уже давно, а сейчас просто отшлифовала ее, – смущенно сказала она.
Я замерла. Тема отца уже давно стала у нас в доме сюжетом табу. Мы обе инстинктивно избегали ее. И о песне она никогда ничего мне не говорила.
– Молодец! Красивая песня. Я немного услышала, когда открывала дверь… А как ты назвала ее?
– Pardonne moi («Прости меня»).
От удивления у меня не сразу нашлись слова. Я внимательно смотрела на дочь, пытаясь понять.
– Алиночка… а за что же ты просишь у папы прощения?..
– За мою вину… Ведь за что-то он рассердился на меня? Видно, я что-то сделала не так. Иначе почему бы он прекратил со мной общаться? Я много думала, но ничего не могу вспомнить… понять…
Я похолодела. Опять все сначала! А мне казалось, что психологи добились успехов, избавили ее от этой нелепой навязчивой мысли. Все походы к ним оказались впустую…
Снова принялась убеждать дочь, что причина должна быть какая-то другая, что она тут ни при чем, никакой вины на ней нет. Но не говорила ей об отце плохо никогда. Он ее родной отец, а это на всю жизнь. Когда-нибудь она разберется, что к чему, сама.
Алина слушала меня рассеянно, погруженная в свои мысли.
– Мама, а можно я тебе ее сейчас спою? Скажешь честно, если тебе нравится или нет, хорошо? Ты ведь когда-то занималась музыкой.
– Да, Алиночка… конечно…
Дочь встала передо мной. Ее лицо стало очень серьезным и напряженным. Смотря куда-то сквозь меня, она запела а капелла. Нежно и мелодично, с большим чувством, с массой оттенков. У меня пошел мороз по коже.
Сильная песня. Сильный текст. Забегая вперед скажу, что много позже, когда Алина исполняла эту песню на своих концертах, то даже у некоторых мужчин в глазах блестели слезы. А в конце песни слезы появлялись и в Алининых глазах.
С тех пор я стала находить на ее письменном столе многочисленные листки, испещренные текстами стихов, песен. Она часто напевала в своей комнате, что-то записывала с игрушечным микрофоном на магнитофонные кассеты.
«Нужно бы купить ей что-то поприличнее», – задумывалась я.
Вероятно, тяга и даже страсть к музыке, которые так внезапно пробудились в дочери, были обусловлены генами. Но все же я думаю, что то самое интервью Максима, в котором он говорил, что не видит в дочери «ничего своего, кроме внешней похожести», сыграло свою роль. К моему большому сожалению, Алина все-таки узнала о нем. Мне кажется, что дочка (сознательно или подсознательно) захотела доказать папе, что у нее есть общие с ним черты, интересы, грани. Что, другими словами, она достойна быть его дочерью. Как парадоксально это ни звучит, но казалось, что Алина хотела заслужить, «заработать» это звание.
Время шло вперед, и мы двигались вперед вместе с ним.
В 2003 году Алине исполнилось 20 лет.
День рождения дочери «пышно» отпраздновали в доме Жака в теплой компании – вместе с моими и Алиниными друзьями.
К тому времени дочь закончила консерваторию по классу танцев – 10 лет реализации ее страсти к универсальному языку жестов. Алина выросла высокой – 1 метр 74 и поэтому, после долгих колебаний, решила, что в профессиональный балет не пойдет. Несмотря на то, что мсье Тома в последние годы настойчиво подталкивал ее к тому, чтобы она сделала танец своей профессией. Даже неоднократно вызывал меня на собеседования, уверял, что у нее есть все данные для того, чтобы стать примой. Просил уговорить дочь.
Но Алина уже сделала свой выбор – принялась интенсивно работать: писать музыку и тексты песен, для начала на трех языках (владея четырьмя), а также петь, занимаясь вокалом самостоятельно.
Параллельно дочь поступила в Сорбонну, на факультет изящных искусств. Обучение было бесплатным, и она даже получала небольшую стипендию, регулярно сдавая экзамены «на отлично».
До этого она очень мечтала учиться в Академии искусств по классу вокала и композиции. Но учеба в этой частной школе стоила достаточно дорого и была мне не по силам, вернее, «не по карману».
К счастью, в 20 лет моральное состояние Алины значительно улучшилось.
По крайней мере внешне. А что было у нее внутри, я не знала и избегала задавать ей вопросы на эту болезненную тему.
Как-то однокурсница пригласила ее на тематический вечер в дискотеку. Там она познакомилась с Давидом – интересным парнем. Инженером по звуку и одновременно ударником в группе тяжелого рока. Они понравились друг другу и начали встречаться.
А примерно через полгода произошло то, что, по логике вещей, должно было произойти. Но нет, не женитьба. Встретив музыканта, у Алины возникла радужная идея создать вместе с ним свою музыкальную группу. Что она и сделала. Так родилась рок-группа «Markize» («Маркиза»). Дочь стала ее автором-композитором и «фронт-леди» – солисткой.
Вскоре Алина записала и выпустила свой первый демонстрационный диск. К ее большой радости, он имел успех у слушателей. Музыкальные критики в тематических журналах и на сайтах очень лестно отзывались о ее голосе и манере исполнения, высоко ставя ее на французскую сцену рока.
Но главным критиком артиста всегда является публика – принимает его или нет. У Алины появилось значительное количество поклонников, «фанов», которое постоянно росло. А некоторые фанаты даже сопровождали ее в поездках по городам. За свой счет и бесплатно помогая ей в организационных вопросах.
Естественно, все это стимулировало и вдохновляло дочь, давало ей силы для того, чтобы продолжать эту нелегкую кропотливую работу.
Постепенно музыка стала настоящей страстью Алины.
Она начала регулярно давать концерты с группой в Париже и в других городах, а позднее и за границей, исполняя свои собственные песни. Ей приходилось тщательно «лавировать» – умудряться организовывать концертные турне только во время выходных дней и университетских каникул. Так как была нацелена обязательно закончить университет и получить диплом искусствоведа. Параллельно с репетициями и концертами много занималась в библиотеках.
У меня постепенно отлегло на душе – я очень радовалась, что у моей, теперь уже большой девочки появилось любимое занятие, приносящее ей радость.
Я гордилась дочерью – ее мужеством, ее приверженностью и полной отдачей своим убеждениям и любой работе, какую бы она ни выполняла.
А также ее цельностью и требовательностью к себе.
Теперь я видела Алину нечасто и очень скучала по ней. В те редкие моменты, когда мы встречались, я не могла удержаться от того, чтобы крепко прижать ее к себе, задержать в объятиях, как делала всегда, когда она была маленькой. Чтобы подольше вдыхать тонкий запах ее нежной кожи – едва ощутимый запах чайной розы, и снова мысленно объясняться ей в любви.
Но вернусь к интервью, которое Максим дал вместе с женой в 2003 году.
Должна сказать, что мои друзья переслали мне его почти год спустя после публикации – в начале лета 2004-го. Но лучше поздно, чем никогда, я решила написать опровержение в газету. Объяснить истинное положение вещей. Пресечь возможные новые вымыслы.
Редакция газеты отнеслась ко мне с уважением. Мое письмо было напечатано дословно, без каких-либо изменений.
Буквально через неделю после этого в одном из московских журналов, в разделе «Культура», появилось интервью с Максимом Дунаевским. Журналистка красочно описывала свой приезд на дачу к Максиму. Очень гостеприимный прием и угощение, чаепитие с ним и с его семьей. Главный акцент в статье стоял на том, какой Максим замечательный и порядочный человек, муж и отец. «Всем женщинам оставлял квартиры при расставании, со всеми дружит».
Мы с Алиной не упоминались, но статья, по мнению многих, производила отчетливое впечатление «заказной» – противовес моему опровержению в газету.
Все это начинало напоминать игру в пинг-понг.
А еще через несколько дней после этого мне домой позвонила корреспондент газеты «Московский комсомолец», Ирина Финякина. Предложила дать ей интервью, с целью написать о нас с Алиной статью. Я согласилась, мне уже было нечего скрывать. Должна отметить, Ирина оказалась очень умной и талантливой журналисткой. Она тонко почувствовала создавшуюся ситуацию и состояние моей дочери, очень точно все описала в своей статье. Сдержанно, но веско.
Реакции со стороны Максима не появилось. Ему нечего было возразить – в статье была лишь только правда.
В связи с этими неприятными событиями я решила позвонить Лие. Не сомневалась, что она уже была в курсе всего – у нее был большой круг знакомых, и сама она ежедневно читала газеты.
– Лия, что происходит, ты что-нибудь понимаешь? За что Максим целенаправленно чернит меня в прессе?! Нормальный мужчина не скажет такого, даже если бы все было правдой. По крайней мере ради своего ребенка, щадя его психику. А тут сплошная ложь! Ты же знаешь, что я не сделала ему ничего плохого. И денег никогда не просила, хотя, видит Бог, как нам было тяжело! Так за что он выставляет меня непонятно кем? Неужели теперь в России такое поведение – норма? За это подают в суд! Раз так, то я найду адвоката и подам!
Лия замешкалась с ответом, тяжело вздохнула.
– Ниночка, я понимаю тебя… И, конечно, это нигде не норма… ни в России, ни во Франции – нигде…
– А ты могла бы поговорить с ним? Чтобы он срочно позвонил мне? Нужно, наконец, объясниться! Это какое-то сумасшествие… Не понимаю, почему после своей женитьбы он больше не хочет общаться с нами, да еще и наговаривает на нас! Причин для этого не было – у нас были прекрасные отношения… И мы никогда не мешали его личной жизни…
– Это бесполезно. Я уже разговаривала с ним… недавно у нас возобновились отношения. Знаю про статьи… Просила Максима объясниться с тобой – у вас ведь ребенок. Но он отказался – очень взбешен тем, что ты написала опровержение в газету. Не знаю, что у него там дома происходит – я и сама его больше не узнаю…