Алина находилась в полном смятении. У нее даже дрожал голос.
Чтобы убедить ее в том, что я говорила правду, мне пришлось пообещать показать ей копии ее свидетельства о рождении до того, как ее оформил своей дочерью Мишель (что я и сделала позднее).
Но в голосе дочери по-прежнему звучали слезы и горечь.
– Мама… но как все это возможно?!. Почему?..
– Алинуся… папа не признал тебя маленькой, хоть и обещал. Но это не страшно, при желании все можно исправить. Спроси его, если он согласен сделать это сейчас. Думаю, это было бы справедливо. Во всем мире своего ребенка можно признать в любом возрасте, хоть в 40–50 лет. Спроси его, если так ты себя бы лучше чувствовала.
Да, я дала ей такой совет совершенно искренне. Да, я считаю, что так было бы справедливо. Почему между детьми должна существовать разница? Максим ведь был согласен на рождение дочери, пообещал признать ее, когда увидел малышку. Лучше поздно, чем никогда. Существует же великодушие в нашем бренном мире, даже далеко ходить не надо, есть такой Андрей Кончаловский. Да и не только он.
– Хорошо, мама. Я спрошу папу… Ты только не переживай, хорошо?.. Я тебя очень люблю…
– Хорошо, Алиночка…
Легко сказать… Я еще долго не могла прийти в себя. Хоть уже и взяла себе за правило больше не удивляться тому, что делает или говорит Максим, но все же этот новый эпизод был мне острым ударом в сердце.
Неужели отец сознательно стремился ложным путем настроить дочь против матери?!
Позднее я узнала, что на следующий день Алина улучила момент и задала отцу вопрос, такой важный для ее сердца, сознания и достоинства. И, конечно, без какой-либо задней мысли. Спросила лишь, раз он «всегда был согласен», то можно ли было бы осуществить ее признание теперь? Ей казалось совершенно естественным быть признанной дочерью своего родного отца, тем более после того, как она узнала и полюбила его.
Максим задумался, обещал подумать. В конце концов, он согласился день или два спустя. Но при этом сложилась очень любопытная ситуация.
Первоначально ответил, что это невозможно, что «слишком поздно по возрасту» – по возрасту дочери. Для подтверждения своих слов даже повез ее к своей знакомой адвокатессе. Женщина радостно встретила Максима и восторженно благодарила за билеты в театр, которые он привез ей в подарок. Затем повернулась к Алине.
– Максим Исаакович не может официально признать вас дочерью! Уже слишком поздно. Законом это предусмотрено до 18 лет, а вам уже 21!
На этом прием закончился.
Алина была в недоумении, так как наши друзья-москвичи, грамотные, образованные люди, дали совершенно другую информацию о законах в этой области. По дороге домой она сослалась на них отцу, высказав свое удивление.
– Папа, ты уверен, что твоя знакомая – опытный адвокат? Наши московские друзья уверяли, что признать родного ребенка можно в любом возрасте, даже в 40–50 лет…
Отец не ответил. А через несколько дней отвел ее к другому адвокату, имя и фамилия которого до сих пор находятся в записной книжке дочери.
Приветливый пожилой мужчина внимательно выслушал Максима, изложившего суть вопроса, и затем произнес:
– Поздравляю, Максим Исаакович, это делает вам честь! Я займусь этим делом.
Он указал список документов – оригиналов, которые Алина должна была переслать отцу для подачи дела в суд о признании отцовства.
«Некомпетентность» предыдущего адвоката, видимо, была умышленной. Почему?
На следующий день после визита к этому адвокату отец предложил Алине сделать ДНК-тест: «Так он велел – это необходимо для суда».
Я ни на минуту не сомневаюсь, что тест был инициативой Марины, которая так откровенно и многократно высказывала подозрения, что Алина не дочь Максима, а самозванка. Ведь сам он до своей последней женитьбы никогда не сомневался в том, что Алина его дочь, и говорил об этом публично. А для суда тест совсем не обязателен, когда человек добровольно признает своего ребенка.
Но ДНК-тест был все же был сделан, и он, естественно, подтвердился. Максим Исаакович Дунаевский является биологическим отцом Алины – было написано черным по белому в документе с печатью, копию которого Максим оставил дочери на память.
Тут, казалось бы, все должно было встать на свои места. Максим и его жена получили все необходимые доказательства. А оригиналы документов дочери были отправлены отцу заказным письмом.
Но… к нашему большому удивлению, дело о признании отцовства вдруг резко застопорилось!
Когда по телефону Алина спрашивала отца о его продвижении, он обычно отвечал: «Пока ничего, это всегда долго…» или что «необходимо запастись терпением…». Или что есть «некоторые осложнения…». Какие именно, он не объяснял. Дочь не настаивала с расспросами, продолжала терпеливо ждать.
Год спустя Максим, наконец, согласился, чтобы Алина приехала на неделю повидаться с ним снова. Но, по папиным словам, решения суда по-прежнему не было.
Зато ей приятно было увидеться с папой и еще то, что каждый раз, когда дочь приезжала в Москву, отец возил ее к Лие, по обоюдному желанию тети и племянницы. Это всегда была большая радость для Алины, которая очень привязалась к ласковой и сентиментальной тете, а Лия часто говорила ей о своей любви и нежности. Они подолгу разговаривали вдвоем – обо всем, и Лия полностью поддерживала Алину.
Находясь в Москве, дочь большую часть времени проводила без отца, так как он был занят. Общения с ним, о котором она так мечтала, в Москве было немного. Алина понимала, что у папы была работа. Но и по вечерам они с женой уже больше не брали ее с собой, когда куда-то выходили. Марина объясняла:
– Мы идем в гости к нашим друзьям-миллионерам. Тебя взять не можем – у них определенное число приглашенных и на тебя не рассчитывали!
На мой умудренный жизненным опытом взгляд, это звучало смешно и неубедительно. У русских миллионеров не нашлось бы лишней тарелки для дочери их друга, приехавшей на неделю из Франции? Но Алина всегда соглашалась на все, раз так нужно было папе и его жене.
Алина слушала Марину и неукоснительно выполняла то, что та ей говорила. Грустила, скучая по отцу, сознавая, что скоро придет новое расставание.
Чтобы немного «убить» свободное от общения с отцом время, дочь уезжала гулять по городу одна. Или же оставалась дома – беседовать с няней или играть с маленькой Полиной.
Кстати, только няня, простая и хорошая женщина, отнеслась к Алине радушно, как к члену семьи. В отсутствие Максима и Марины она по-доброму беседовала с ней, рассказывала об их повседневной жизни и быте в Москве, об их с Мариной времяпрепровождении, в частности, об их занятиях «магией». Она также искренне интересовалась жизнью дочери во Франции, ее увлечениями и заботами.
А вот сестричка Полина вдруг стала проявлять к Алине все большую и большую неприязнь и агрессивность. Дочь очень удивлялась, не понимая причин, так как всегда относилась к ней с большой теплотой – как старшая взрослая сестра.
Однажды, когда Алина сидела в гостиной – смотрела телевизор, девочка прибежала и без слов отключила программу. Алина опешила – Полина ничего не сказала и не спросила у нее. Сделала сестренке замечание, объяснила, что так не делается. Тогда ребенок закричал:
– Уезжай в свою Францию, ты нам здесь не нужна! Ты не папина дочь!
Алина еще больше удивилась и спросила, почему она говорит такое. Полина ответила, что «так сказала мама». Не удивительно, что ответила правду – ребенок в этом возрасте всегда повторяет то, что говорят взрослые.
Когда, поколебавшись, вечером Алина все же рассказала об этом эпизоде отцу и Марине, то Марина настаивала на том, что Полина придумала это сама. Однако, как известно, дети в этом возрасте еще не умеют лгать.
Алина поняла, что неприязнь жены отца продолжается, что она по-прежнему неугодна ей. Но все еще надеялась на то, что «время лечит», что со временем ее отношение изменится и, возможно, они даже подружатся. Марина, наконец, поймет, что падчерица ей не соперница. Увидит ее доброе отношение к ней, к Полине и к ее старшей дочке, Марии.
Надежда моей дочери, увы, оказалась наивной, утопичной – время подтвердило это. Но во Франции, где выросла Алина, семейные традиции очень сильны, особенно по отношению к детям, и новые жены отцов доброжелательно принимают детей мужа, независимо от их возраста. Поэтому дочь верила в то, что и Марина примет ее в семью, не видя причин для обратного.
Вообще, у меня складывается впечатление, что в первый раз Алину пригласили в Москву для того, чтобы унять живое любопытство журналистов: по какой причине отец порвал общение с родной дочерью? Поэтому вначале Максим с женой брали ее с собой на светские мероприятия, представляли окружающим, и было сделано немало фотографий. А ее последующие три приезда, судя по всему происшедшему, не планировались и не были желательны. И если бы не настойчивые просьбы Алины о новой встрече с отцом, они, скорее всего, не состоялись бы.
После своей третьей поездки Алина продолжала регулярно звонить отцу из Франции. Обычно Марина отвечала, что его нет дома. Иногда ей приходилось набирать номер отца множество раз впустую, в течение двух-трех недель. Дозвонившись, наконец, она подолгу разговаривала с ним. Он никогда не проявлял желания позвонить сам – спросить новости об ее успехах в музыке или просто так.
Не понимаю до сих пор, как дочь все выдерживала – я навряд ли смогла бы. Но, видимо, у Алины было настолько сильное желание общаться с отцом, что она многого не замечала и не понимала – просто продолжала слепо любить его.
Невольно возникает вопрос: Максима в самом деле не было дома, или он не был дома для Алины? Вопрос не случаен, так как однажды Алина стала свидетельницей того, как отцу позвонил из Швейцарии сын Митя, и Марина любезно ответила ему, что Максима нет дома. В то время, как отец находился в соседней комнате.
А что касается брата, то Алина много раз высказывала просьбу познакомить ее с ним, но ей в этом было отказано.