Несколько дней спустя вернулся Максим. Я подробно рассказала ему о своем походе, о выполненной миссии. Он остался очень доволен.
– Спасибо, Нинулечка! Я уже в курсе, Татьяна звонила мне. Знаешь, что самое смешное? Она сказала: «Мы поговорили с Ниной, она была в тот день такая красивая». А потом, как будто опомнившись, добавила: «Наверно, это из-за меховой шапки, которая ей очень шла». Ха-ха-ха! Как будто обычно ты некрасивая! Но все же как тебе удалось вдруг расположить ее к себе? Признавайся! Я никогда не слышал, чтобы она сделала комплимент красивой женщине!
Действительно, забавная, но приятная метаморфоза Татьяны Лиозновой.
В тот вечер на мне был костюм «мышиного» цвета – приталенный пиджак и узкая юбка, а на голове шапка-ушанка из золотистой ондатры, сливающейся с цветом моих волос. Не думаю, что она радикально меняла мою внешнось. Так в чем же было дело?
Я рассмеялась, сделала «загадочные» глаза.
– Аааа, не скажу! Это мой секрет!
Про себя же подумала, что, вероятно, Татьяна Михайловна просто почувствовала мою искренность по отношению к ней. Так как я действительно искренне преподнесла ей цветы. Мне почему-то было ее жаль, она казалась мне очень одинокой, несмотря на ее интересную работу, ее уверенный вид и большое количество людей вокруг нее. Но бывает же одиночество вдвоем, бывает и одиночество в толпе.
Лиознову, несомненно, тронул мой жест, даже если я представила его как жест со стороны Максима. Даже если я предстала перед ней как «мостик», я была посланницей внимания Максима к ней. Должно быть, она почувствовала себя женщиной, значительной для него.
У меня создалось ощущение, что Татьяна Михайловна была совсем не так холодна и самоуверенна, как казалась – возможно, это был ее панцирь, защитная оболочка от непрошеных гостей в ее личном пространстве. Не существует «каменных» людей, у каждого есть свои чувствительные струнки. Только найти их не всегда просто. Иногда мы находим их, отвечая на зло добром. Когда люди совершенно не ожидают этого и поэтому удивлены и даже растеряны или смущены. Тогда они начинают смотреть на нас «другими» глазами, начинают видеть нас. Вероятно, это то, что и произошло с Татьяной Михайловной.
Максим одобрил, что я привезла Лиозновой цветы.
– Молодец! Хорошая идея насчет цветов! Я ей их никогда не дарил. Надеюсь, они тебе не слишком дорого стоили на рынке, да еще зимой!
Я промолчала. Возместить стоимость букета он не предложил, а я не попросила. Так получилось, что я никогда ничего у него не просила. Деньги не присутствовали в наших отношениях.
Так прошел год. В работе и в быту быстро шел второй.
И тут в нашей жизни начало что-то происходить. Что-то странное в поведении Максима. Какие-то перемены – не существенные, но которые я, тем не менее, почувствовала. Он стал чаще уезжать в Полтаву и чаще оставаться по вечерам работать в московских студиях записи. И хотя я считала, что это нормально, учитывая специфику его работы, все же не могла не отметить, что он стал каким-то более… рассеянным, что ли, каким-то более отстраненным.
Максим как и раньше стремился ко мне, но не так настойчиво как раньше. Он по-прежнему был очень нежным со мной, когда мы находились наедине, а интуиция настойчиво нашептывала мне: «Что-то не так…». Но я не хотела прислушиваться к ней – «сплетнице-злопыхательнице» и настойчиво гнала от себя все негативные мысли. Пыталась найти объяснение всему тем, что Максим много работал и уставал. В этот период он писал музыку к фильму режиссера Леонида Нечаева «Проданный смех». Объяснял мне, что ему нужно было много записывать и перезаписывать в студиях.
Аркадий, который снова вернулся к обязанностям его секретаря, тоже вдруг стал вести себя по меньшей мере странно.
Теперь каждый раз, как только его «шеф» уезжал в Полтаву или в Ленинград, он звонил мне и куда-нибудь приглашал – в ресторан, на просмотр в Дом кино или к кому-нибудь в гости. В конце концов, он даже предложил познакомить меня с одним известным футболистом.
Я ничего не понимала, недоумевала.
Если поначалу меня это смешило и я просто с юмором отказывала ему, то позднее все это начало вызывать во мне раздражение и даже обиду за Максима. Действия Аркадия мне казались предательством по отношению к человеку, который не только доверял ему, он еще и хорошо оплачивал его работу. Да и я к нему всегда хорошо относилась, считая его нашим другом.
– В чем дело, Аркадий? Разве ты не знаешь, что я с Максом? – однажды не выдержала я. – Это не очень порядочно по отношению к нему!
– Ох, какая ты вся из себя верная! А что ты вообще знаешь про своего Макса?!
Тут я окончательно решила, что Аркадий просто завидует Максиму или за что-то мстит. Ответила ему довольно жестко, что больше подобных предложений слушать не желаю.
Максу обо всем этом рассказывать не стала. Я никогда не любила конфликтов, поэтому однозначно решила не сталкивать мужчин «лбами». Тем более что для меня этот вопрос был уже закрыт.
И все же, проигрывая позднее в голове эту странную ситуацию, невольно вспомнила реплику Максима, которую он бросил когда-то со смехом: «Нужно всегда говорить правду… но не до конца!». Была ли это лишь только шутка или он действительно что-то недоговаривал мне? И все-таки я верила, что нет. Мы всегда верим в то, во что хотим верить.
Жизнь шла своим чередом, наши отношения по-прежнему были очень хорошими, Максим оставался нежным со мной. Мы лишь стали видеться реже и реже куда-то выходить вместе – теперь Макс все чаще бывал занят.
Говорил, что у него появилось больше рабочих заказов, то есть большая загруженность.
Я понимала, что у него ответственная работа, считала это в порядке вещей.
Но однажды наступил тот самый, «роковой» день.
Ближе к вечеру Максим позвонил мне от мамы:
– Нинуся, сегодня не приеду к тебе, останусь здесь. У меня срочный заказ. Утром нужно его сдать, придется всю ночь работать на «станке»! Завтра одевайся потеплее, родная, обещали резкое похолодание. Нежно целую, позвоню!
Меня это не удивило. В то время у меня дома не было пианино и, совершенно естественно, в таких случаях Максим был вынужден оставаться работать и ночевать у мамы. «Станком» он называл свой, оставшийся в наследство от папы рояль.
Мы нежно попрощались. Повесив трубку, я села в кресло перед телевизором.
Но уже через пять минут вспомнила, что забыла что-то сказать ему, а может быть, это интуиция подтолкнула меня перезвонить.
Трубку снял Орест Кондратьевич.
– Ниночка, здравствуй! Как дела?
Он всегда относился ко мне очень приветливо.
Обменявшись с ним из вежливости парой фраз, я попросила к телефону Максима.
– А Максим несколько минут как вышел! Сказал, будет завтра. Звони, Ниночка!
Оцепенение. Рассеянно поблагодарив, я повесила трубку.
Вспышкой молнии мне все стало ясно: Максим солгал мне и притом так уверенно и искусно! Совершенно очевидно, что он уехал к какой-то женщине – иначе лгать не было бы смысла.
Я снова села перед телевизором, бессмысленно сосредоточившись на экране. Находилась в полном шоке. Это как землетрясение – все вдруг рушится, летит в бездну, только бесшумно. Уши заложило, как в самолете. Внутри лишь огромная пустота. Даже плакать не хотелось, не хотелось абсолютно ничего…
Всю ночь я не смогла сомкнуть глаз. Все перевернулось в моем сознании.
Мне всегда казалось, что у нас были серьезные отношения, глубокие чувства.
Да и Максим сам всегда преподносил все именно так мне и окружающим.
Значит, разлюбил? Невольно вспомнились строчки из стихотворения Марины Цветаевой: «Мой милый, что тебе я сделала?..» Вот именно – что?
Ну что же… если так, пусть будет так…
Доверять я ему больше не могла. А зачем тогда нужно все остальное?
На следующий день у меня зазвонил телефон. Это был Максим. Он разговаривал как ни в чем не бывало. Бодрым голосом предложил:
– Нинулечка, вечером поедем ужинать в Дом композиторов?
Я мысленно удивилась, что он не произнес ни слова о вчерашнем инциденте. Хотя не знать, что я звонила, он не мог. Орик и Зоя Ивановна всегда сообщали ему, кто звонил в его отсутствие. Значит, он просто не захотел выяснять отношений, считал, что «проехали». Действительно, «разборки» не были ни в моем, ни в его характере, и мы даже когда-то договорились никогда не делать этого.
Но факт оставался фактом – он обманул меня. Не зря Аркадий приглашал меня повсюду и так прозрачно намекал на его неверность. Он постоянно находился рядом с ним – очевидно, был свидетелем. Таким образом, выстраивалась логическая цепочка, и все вставало на свои места.
Как можно спокойнее, «нейтральным» голосом я ответила Максиму, что занята. Свернула разговор и повесила трубку. Стало слишком неприятно на душе. И от сознания того, что Максим даже не посчитал нужным элементарно объясниться со мной, мне стало еще неприятнее – до тошноты. Видимо, Максим посчитал, что не обязан. «Что дозволено Юпитеру, не дозволено быку», гласит латинская поговорка. Меня покоробила такая манера обходить «острые углы», решать проблему умалчиванием.
В сложившейся ситуации объяснение было бы самым естественным решением. Даже если я понимала, что правды все равно не узнаю – он ее не скажет или скажет «не до конца», по его собственному выражению. Отшутится, даст отговорку, переведет на другую тему. Как говорится, «замнем для ясности».
Но даже если бы он солгал, тогда я сделала бы вид, что поверила. Была бы какая-то развязка. А тут было просто игнорирование проблемы, как будто ничего не произошло, как будто все это было в порядке вещей.
Все это было ненормально. Но задавать вопросы, выяснять отношения самой, проявлять ревность мне совсем не хотелось. Это было бы слишком банально и мелко – после всего того, что нас связывало ранее. Но в то же время делать вид, что все хорошо, в то время, когда на сердце лежал камень, я не могла и не хотела.
На следующий день все повторилось: Максим позвонил, пригласил меня поужинать, и я снова отказалась. Через два дня то же самое. После этого он прекратил звонки.