Еще папа был очень щедрым и великодушным человеком. Он всегда всем помогал, даже самым далеким родственникам, выплачивая им ежемесячную пенсию. Также помогал и бедно живущим соседям. И я помню, как при мне он давал деньги бедно одетым женщинам с детьми на покупку теплой одежды и обуви их детям, на которых наталкивался на улице или в магазине.
Надо сказать, что мама никогда не препятствовала этому – наоборот, она поддерживала папу в благотворительных акциях. Конечно, у него была «комфортабельная» зарплата, позволяющая ему делать это. Но все мы прекрасно знаем, что наличие денег, и даже очень больших денег, не является гарантией щедрости. Папа не был обязан помогать всем, с кем его сводила жизнь. Он делал это совершенно бескорыстно, по своему естественному душевному порыву.
Наша квартира всегда была открыта для всех – родственников, друзей, соседей. На стол выкладывалось все, что было в холодильнике и в «закромах».
Некоторые люди злоупотребляли этим – просили родителей приютить «ненадолго» не только их самих, но и их родственников или знакомых. А те приезжали к нам «на неделю», а затем в течение двух-трех месяцев жили на полном иждивении папы, пользуясь гостеприимством моих родителей, которые при своей интеллигентности терпели это с улыбкой. Но больше всего меня поражало то, что позднее ни один из них никогда не пригласил моих родителей к себе!
И все же это не было важно – я внутренне очень гордилась великодушием моих родителей и впоследствии стремилась быть похожей на них. Только стала более разборчивой, учитывая их не всегда приятный опыт.
Мои мама и папа были женаты всего один раз и прожили вместе 53 года – до самой смерти папы. Они достойно выдержали обет «любить друг друга, пока смерть не разлучит нас». У меня подобные пары всегда вызывают изумление и восхищение, как эталон брака (хотя нет – терпеть не могу это слово, несущее двойной смысл), как эталон нормального семейного союза.
У мамы было театральное образование, но она все «отодвинула», когда вышла замуж. Больше не работала с тех пор, как родился мой брат Юрий, а затем и я, восемь лет спустя. По просьбе папы оставалась дома с детьми. Позднее, когда я подросла, она снова начала сниматься на Ленфильме, но лишь в эпизодах, так как «ее время» ушло, да и к тому же нужно было следить за своей не очень послушной дочкой, которая всячески стремилась к самостоятельности. Тем не менее, даже эти небольшие съемки доставляли ей большое удовольствие и, будучи натурой очень общительной, мама там всегда находила себе новых друзей. Сколько я помню свою маму, она всегда была красивой, артистичной и кокетливой женщиной. Даже теперь, когда ей минуло уже 95 лет, на лице еще видны «следы былой красоты».
Но основным маминым занятием было воспитание ее детей, главным из которого, как ей казалось, привить нам с братом хорошие манеры и дать образование. Поэтому мы с детства занимались уроками фортепиано и учили английский язык. Мне все это очень нравилось, и я даже сама пыталась сочинять музыку.
Мама активно «дирижировала» нашим с братом воспитанием. «Скажи тете здравствуйте… скажи пожалуйста… спасибо», – согласно ситуации, – что нас очень сильно «напрягало». Но что поделаешь, быть ребенком – нелегкая участь. Нужно очень многое терпеть от взрослых (шутка… или нет?)! Лично меня, по мере того как я взрослела, это стало сильно раздражать, и я «отбивалась» как могла. Но все же, по словам знакомых, мама «добилась успехов на этом поприще» и очень гордилась тем, что мы с братом росли «культурными» детьми.
Если брату, будучи мальчиком, приходилось все же легче, то меня мама непрерывно держала «под колпаком». Я находилась под ее строгим контролем абсолютно во всем. Мама постоянно боялась за мое здоровье и за мою жизнь. Постоянно запугивала меня возможными опасностями, которые подстерегали меня, по ее словам. У меня было ощущение, что я должна была постоянно прятаться. Я буквально задыхалась от непрерывной опеки, пыталась сопротивляться, но впустую. А мама объясняла свою настойчивость тем, что сразу после рождения, в десятидневном возрасте, я чуть не умерла. В роддоме оказалась какая-то инфекция, и никто не мог докопаться, было ли это случайно или это была диверсия. Но, так или иначе, дети умирали один за другим от общего заражения крови. Врачи метались, пытаясь спасти новорожденных, но большей частью оказывались бессильными. Мама со слезами на глазах рассказывала мне, что многие младенцы умерли на ее глазах.
Что спасло меня? По ее словам, тогда в России началось тестирование антибиотиков. Врачи принялись активно колоть меня. Мама сказала, что от уколов на мне не оставалось «живого места». Я стала «подопытным кроликом» науки, но в результате выжила. Врачи объяснили маме, что я «и сама активно боролась» за жизнь. К несчастью, антибиотики не помогли выжить всем больным деткам, возможно, лечение началось слишком поздно. Всегда безумно жаль невинных жертв и тем более «ангелочков», ушедших в небытие, едва успев появиться на свет.
Мама также рассказывала мне, что все детство я была очень слабым и болезненным ребенком – видно, организм все же оставался хилым. Регулярно падала, ломала себе ключицы, руки, ноги и постоянно, хронически простужалась. Воспаление легких я даже научилась диагностировать у себя сама.
Вспоминаю себя в детстве чаще всего именно в постели, с конфетой или с мандаринкой в руках. Это было невыносимо скучно и нудно. Даже тот факт, что я не ходила в школу, не доставлял мне никакого удовольствия, в отличие от других детей, которые стремились хоть один лишний денек отдохнуть от нее. Мама навязывала мне строгий постельный режим, а если я пыталась схитрить и тихонько пробраться к телевизору, то сразу же загоняла меня обратно в постель.
Но, как говорится, «нет худа без добра». У каждой медали есть оборотная сторона. Чтобы как-то отвлечься, занять себя в постели, я принялась читать. Впоследствии чтение стало моей большой страстью. Читала запоем, «пожирала» все, что попадалось мне под руку. А библиотека у папы была очень внушительная и разнообразная. Таким образом, я прочитала все имеющиеся у нас детские книжки и позднее, повзрослев, принялась за русскую классику – Чехова, Лермонтова, Пушкина, а позже, в подростковом возрасте, и за Достоевского с Толстым. В ту эпоху моим любимым писателем был Лермонтов, а его роман «Герой нашего времени» я знала почти наизусть. Он надолго стал моей настольной книгой.
Когда я не болела, мама обычно брала меня с собой в магазины за покупками. Продукты меня не интересовали, за исключением хороших шоколадных конфет (признаюсь – это моя маленькая слабость по сей день!). Но помню, что в магазинах меня очень впечатляли и заставляли размышлять многочисленные плакаты на стенах типа «Ничто не стоит так дешево и не ценится так дорого как вежливость!», «Ученье – свет, неученье – тьма!», «Книга – лучший подарок!», «Уважайте труд уборщиц!» и т. п. Иногда мне кажется, что именно такие «морально-устойчивые» плакаты, развешанные повсюду в советское время, сыграли немаловажную роль в моем воспитании и даже в формировании философского мировоззрения. Пишу это с юмором, но все же «в каждой шутке есть доля правды», нет так ли?
Иногда мама устраивала мне маленькие праздники. Возила на Невский проспект – полакомиться пирожными в кафе «Север», которое было знаменито своими деликатесами. Вспоминая, я снова чувствую этот необыкновенный, дразнящий ноздри, сильный запах ванили, постоянно стоящий в кафе. Запах, наполненный ароматом сливочного душистого крема с различными ароматическими добавками. У меня начинали «течь слюнки» уже перед входом в кафе и слегка кружилась голова в предчувствии большого удовольствия. Я чувствую этот запах даже сейчас. Мама разрешала мне заказать столько пирожных, сколько я хотела, но съесть за раз только два, а остальные унести домой. И тогда я выбирала два самых больших песочных – корзиночку и полумесяц, густо украшенных цветами из крема. Поглощала их в состоянии полного блаженства, запивая горячим шоколадом, который также славился в «Севере». Это был момент эйфории. Беззаботная пора детства – как мало мне нужно было для счастья!
Мне очень нравилось сопровождать маму в парикмахерскую, где ее постоянный искусный мастер «лепил» на ее голове замысловатые прически, которые мне каждый раз напоминали большие сдобные булки или халы, как их тогда называли. Также ходить с ней в модное ателье пошива одежды под кодовым названием «смерть мужьям», где она изредка заказывала себе платье.
А еще я очень любила кисло-сладкий разливной квас, который продавался в огромных пузатых бочках на колесах практически на каждой улице. Всегда толстые тетеньки с недовольными надутыми лицами, важно восседавшие на табуретах, наливали его в тяжелые стеклянные кружки, и я мысленно задавала себе вопрос, что если они стали такими оттого, что пили много кваса?
Поблизости от бочек с квасом стояли такие же точно, но только с разливным пивом. И даже кружки были такими же. За пивом, как и за квасом, тянулись большие очереди, и многие люди были с бидонами, чтобы унести его с собой.
И тут же, поблизости от пивной бочки, почему-то обычно стояли кучкой трое мужчин, дегустирующих пиво. Угрюмые и сосредоточенные, как будто они решали какие-то важные проблемы. Я невольно слышала их резкую речь, но не понимала – они разговаривали на каком-то странном языке. «Наверно, иностранцы… а одеты совсем как русские!» – думала я. Потом замечала, что их речь изредка перемежалась русскими словами. Тогда я сделала вывод, что это были иностранцы, изучающие русский язык. Из того, что я поняла в их разговорах, было только, что водка стоила 3 рубля 62 копейки и что пить ее лучше всего втроем. Это немного расширило мой бытовой кругозор, так как до этого, что касается области цен, я знала лишь, что моя любимая «докторская» колбаса стоила 2 рубля 20 копеек за килограмм, а мое любимое пирожное со сливочным кремом 22 копейки. Меня разбирало любопытство – на каком именно языке говорили иностранцы, и я спросила об этом маму. Но она почему-то строго шикнула на меня и приказала не слушать и никогда не повторять их слова. Я долгое время пыталась понять: почему моя мама, которая очень хотела сдать… то есть отдать меня в английскую школу, так отрицательно отнеслась к моей любознательности? Ответ я нашла сама, но только когда уже повзрослела.