Жизнь разбросала всех нас в разные уголки мира. Но расстояние ничто перед той внутренней связью, перед биотоками, которые мы излучаем, преодолевая расстояние. Как когда-то в тот зимний мрачный вечер, когда я услышала Володин голос, а он почувствовал мое присутствие перед зловещей тюремной стеной. Даже если теперь мы далеко друг от друга, мы все равно остались рядом. И, вероятно, поэтому наша история любви живет в моей памяти так ярко по сей день.
Несколько лет назад мы встретились с Володей снова. Он приезжал на два дня в Париж. Остановился в отеле «Ритц», который стоит на легендарной Вандомской площади.
Володя изменился внешне, потерял свою некогда пышную шевелюру. Но я почувствовала, что внутренне он остался все тем же Вовкой, с одному ему присущим обаянием, с щедрой душой и с огромным сердцем. Таким, каким я его знала много лет назад.
Он сдержал свое слово, когда писал мне, что никогда не упрекнет и не осудит меня, какое бы решение я ни приняла. Мы поняли и простили друг друга.
В тот день в «Ритце», перед ужином в ресторане, Володя попросил меня на минуту закрыть глаза. Прикоснулся к моей шее. Я закрыла глаза, а когда открыла их снова перед огромным старинным зеркалом в золоченой раме, то увидела, что у меня на груди сверкает цепочка с большим крученым кулоном, усеянным бриллиантами, от Chopard.
И совершенно не важна стоимость этого изумительного украшения – оно для меня бесценно. Его ценность заключается в человеке, который мне его подарил.
И каждый раз, когда я надеваю его, мне кажется, что тот самый человек чувствует это и слышит мои мысли, как когда-то…
Москва моя златоглавая
Москва поразила меня своим размахом, веселым беззастенчивым шумом и непосредственностью по сравнению с меланхоличным, величественным и одновременно застенчивым Ленинградом.
Я ездила по центру, гуляла по улице Горького (теперь Тверской). Там меня особенно привлекали магазины подарков – я могла по часу рассматривать лаковые шкатулки ручной работы из Палеха, Федоскина, Мстеры и других талантливых деревень – уникальные шкатулки, которые я коллекционирую по сей день. А также разглядывала расписную посуду из Гжели, мысленно напевая «конфетки-бараночки, словно лебеди саночки…», которые мне они каждый раз навевали.
Медитируя, лакомилась шоколадным мороженым на скамеечке перед перед памятником А. С. Пушкину, который мне почему-то казался воплощением печали.
Гуляя по столице, я любовалась золотыми куполами церквей, которые всегда притягивали меня своим таинственным духом связи с Всевышним. Казалось, эти златоглавые церкви и соборы несли свет, умиротворение и частичку солнца даже в самые пасмурные дни.
Погуляв по Красной площади, я с удовольствием побывала в Кремле, посетила Оружейную палату – это был мой давний культурный «проект».
Только в Мавзолей я не решилась зайти, несмотря на советы Гоши, какой-то внутренний барьер препятствовал этому. То ли оставшийся осадок от школьных уроков истории, рассказывающих о «великом вожде революции», то ли инстинктивная неприязнь к противоестественному сохранению, для всеобщего обозрения, умершего человека. Зато с большим удовольствием походила по залам Пушкинского музея и Третьяковской галереи – музеи всегда притягивали меня своими неожиданными сокровищами, как будто я находилась в пещере Али-Бабы.
И, конечно, Большой театр! Он, как Мариинский в Ленинграде, всегда был в моем сознании «святой обителью». Будучи большой любительницей классического балета, а также ряда опер, я мечтала, что теперь попаду в Большой театр в первый (но не в последний!) раз.
Москва сразу понравилась мне – она была живой и искрометной, обещая мне новые приятные открытия и встречи. Она тотчас затянула меня, и, главное, я почувствовала себя в ней живущей, наконец, полной и самостоятельной жизнью.
Но моя семейная жизнь, увы, быстро разлетелась в клочья. Муж, при некоторых его достоинствах, на деле оказался слабым и безвольным человеком, полностью подчиненным своей маме. А она, очень властная женщина, оказывается, мечтала, что он женится на девушке по ее выбору. Поэтому все, что делала я, она критиковала. По ее словам, я все делала плохо – готовила, убирала, стирала, и т. п. Гоша робко пытался уговорить маму не вмешиваться – впустую. Через год она «под конвоем» отвела нас в ЗАГС – на развод. Гоша посопротивлялся, но в конце концов смирился. А я облегченно выдохнула – для меня это было освобождение.
К тому времени я получила университетский диплом и по распределению попала на машиностроительный завод в отдел иностранных переводов. Вскоре меня заметил главный инженер завода, фактически заместитель директора. Он отнесся ко мне мне с большой симпатией и вскоре предложил работу с иностранными представителями, которые приезжали по сотрудничеству – под его руководством. Я согласилась, работа мне казалась интересной.
Теперь было необходимо срочно найти жилье, любое.
Мне было хорошо известно, что по закону я имела право на жилплощадь мужа. Но даже не допускала мысли о разделе его двухкомнатной кооперативной квартиры. Считала недопустимым его ущемлять, понимая, что для него это было бы огромным ударом, не говоря уже о его маме. Муж оказал мне доверие, прописав меня в квартиру, и я не хотела воспользоваться этим как будто для сведения счетов. Мы оба ошиблись. Квартира никогда мне не принадлежала, я за нее не платила и поэтому считала, что бывший муж не должен был лишаться своего имущества только потому, что наша семейная жизнь не сложилась.
Самым реальным решением моего жилищного вопроса, мне казалось, вернуться домой в Ленинград, даже если я больше не представляла себе совместной жизни с родителями. Пришлось бы снимать комнату в коммуналке – на отдельную квартиру у меня не хватило бы средств. Но не это меня пугало. Проблема состояла в том, что для того, чтобы вернуться домой, мне нужно было получить разрешение предприятия, на котором я работала. А руководство завода имело право не отпустить меня без трехгодичной отработки.
Я решила испробовать все возможное и невозможное.
У меня сложились очень хорошие отношения с дирекцией. И директор и главный инженер прекрасно ко мне относились, и я была вхожа в их кабинеты без предварительной записи, что вызывало зависть многих сотрудников. А все объяснялось очень просто.
На заводе существовал специальный фонд приема иностранных гостей.
Когда приезжал какой-либо специалист из фирмы-сотрудницы для обмена опытом или наладки иностранных машин, купленных заводом, то, по традициям русского и заводского гостеприимства, его торжественно встречали на черной директорской «Волге», везли в гостиницу, а затем из гостиницы ужинать в хороший ресторан системы Интурист.
Поскольку у меня было филологическое образование, я владела английским и немецким языками, то, узнав об этом, главный инженер предложил мне взять на себя функции по приему иностранцев. Естественно, я не могла не согласиться. Таким образом, когда главный инженер с директором или еще с кем-то отправлялся с иностранными представителями на ужин в ресторан, он всегда просил меня присоединиться к ним – быть их «переводчиком и украшением вечера», как он шутливо говорил.
Ужины всегда проходили в ресторанах высшего класса. С многочисленными тостами, с водкой, черной и красной икрой и шампанским. Я водку никогда не пила, не переносила, но вместе с ними поднимала бокал шампанского. Вечера проходили весело и с присущей русскому духу душевностью, которой всегда восхищались иностранцы.
И, конечно, с танцами. Я очень любила танцевать, и такие выходы были для меня не столько работой, сколько удовольствием. К тому же на работе меня это ставило в привилегированное положение. В конце вечера я вместе с одним из директорских водителей отвозила иностранца в гостиницу, а затем водитель доставлял меня домой.
Я была молодой девчонкой, и мне все это было очень приятно и лестно. А на зависть коллег и сплетни за моей спиной я не обращала никакого внимания.
Через одну подругу удалось выйти на старушку, которая сдавала комнату. Район был неважный, в Новогиреево. Но выбирать не приходилось. Мы быстро договорились, я собрала вещи и переехала от Гоши на такси.
Старушка, Мариванна, оказалась милой и гостеприимной. Она проживала в соседней комнате. Но постепенно на меня стала давить моя жизнь в ее комнатушке. Она была замечательной женщиной, но вот ее сын… Однажды он пришел в мою комнату, которая не закрывалась, пока я была на работе, и украл все мои музыкальные диски, видимо, на продажу, так как пил «не просыхая». И вдобавок попытался приставать ко мне…
Придя на следующий день на работу, я первым делом позвонила главному инженеру, через секретаря, и попросила принять меня. Он пригласил меня в кабинет в конце рабочего дня.
Когда я рассказала ему о своем разводе и желании вернуться в Ленинград, мужчина расстроился.
– Ну, как же так, Нина? Ты так легко вошла в наш коллектив и так хорошо занимаешься иностранным сектором, а хочешь уезжать? Неужели нет другого выхода? Надеюсь, твой развод произошел не из-за того, что ты иногда выходила с нами по вечерам в ресторан? Может, муж приревновал?
– Нет, ну что вы, Юрий Иванович, вечера в ресторанах были редкими, муж знал о них и относился к этому спокойно. Просто несовместимость характеров. «Несовместимость характеров» была очень удобная или, как говорили в то время, «дежурная» фраза, – чтобы не входить в подробности.
Я лишь коротко объяснила шефу, что жить в Москве мне фактически негде, что временно снимаю комнатушку, так как квартиру мужа делить не хочу. Спросила, не мог бы он отпустить меня без отработки. Такие случаи иногда бывали, при чрезвычайных обстоятельствах.
– Наш брак был ошибкой – разница менталитетов. Я хотела бы вернуться домой.
Главный задумался.
– Отпустить тебя… Я думаю, можно было бы это устроить, если ты твердо намерена вернуться… А вот если мне удастся пробить тебе жилье? Конечно, не квартиру, а комнату в коммуналке. Ты останешься?