После того как я приняла душ и переоделась, мы втроем пошли в дом к его маме. По русской традиции, я привезла подарки для свекрови и для всей семьи, не забыв тетю и ее мужа.
Мама Мишеля была разведена, и поэтому Рождество Миша собирался отметить совместно c ней – в узком кругу. Она оказалась очень красивой, даже для своего возраста, женщиной. По имени Ирина, или Ирэн, как ее здесь называли. Меня совсем не удивило, что она происходила из аристократической семьи, приближенной к последнему царю, Николаю Второму. Речь и манеры у нее были тоже «царские», правильные и даже изысканные, но чересчур манерные, на мой взгляд. Я почувствовала себя с ней не очень уютно.
Но Ирэн стала моей свекровью, и мне нужно было уважать ее и постараться найти общий язык. Держаться и беседовать с ней на ее уровне. Вручив ей подарки и сказав, что «счастлива с ней познакомиться», я скромно заняла предложенное мне за столом место. Свекровь на подарки отреагировала очень сдержанно, едва взглянув на них, едва поблагодарив. Я так и не поняла, понравились ли ей расписные лаковые шкатулочки и изделия из хохломы или нет.
Но что меня поразило – так это то, что на праздничном столе почти нечего было есть, то есть почти ничего по нашим русским понятиям. Не по-русски и, как я потом узнала, даже не по-французски. На закуску были листья зеленого салата «летю», на горячее блюдо крошечная курица в гриле с фасолью, на десерт йогурты с печеньем. Конечно, я тогда еще не знала французских обычаев и традиций, но все же внутренне очень удивилась, хоть и не подала виду. Даже в России, при существующем в то время дефиците, люди старались припасти для праздников что-нибудь вкусненькое. А что тогда говорить о Франции, да еще на Рождество?
Я видела, что Мишель был разочарован приемом матери, но он молчал. Нервничал и с трудом сдерживался, когда она делала ему какие-то замечания.
А делала она это довольно часто. Я ничего не понимала по-французски, но по ее интонациям все было ясно и так. Со мной же она разговаривала холодно и свысока. Говорила по-русски, так как прекрасно сохранила свой родной язык и, спасибо ей, выучила ему сына.
На Алинку свекровь не обращала абсолютно никакого внимания, казалось, не замечала ее. Это тоже было несколько странно. Обычно даже посторонние люди ласково обращались к моей дочке, делали ей комплименты, какая она «хорошенькая и хорошо воспитанная». Маленькая Алинка и вправду была очень милой и трогательной девчушкой, которая легко шла на контакт.
Конечно, восхищаться моим ребенком свекровь не была обязана. Я и не ждала этого от нее. Но, будучи «аристократично» воспитанной, игнорировать его тоже не должна была. Хотя бы ради сына и для светских приличий.
Вообще было совершенно очевидно, что свекровь постоянно пребывала в плохом настроении. Но о причинах я даже не догадывалась.
Ужин завершился быстро и, думаю, к общему удовольствию. Мы даже не дождались полуночи, по французской традиции. Общий разговор не получался. Свекровь сослалась на усталость и желание лечь спать пораньше.
Вернувшись в домик Мишеля, мы с ним чокнулись бокалами шампанского, пожелав счастья себе и всем тем, кого любим. Затем тоже сразу легли. Мы с Алинкой были очень утомлены после дороги. К тому же у меня накопилось немало впечатлений, которые нужно было «переварить».
Когда мы проснулись утром, Мишеля в доме не было, он уже куда-то ушел. А на Алиночкиной кровати, в ее ногах, лежала собака по имени Водка. Это была очень ласковая и умная собака с добрыми черными глазами. Она постоянно ходила за маленькой Алинкой, как мама за ребенком.
Я распахнула входную дверь, вышла в залитый солнцем сад и ахнула от восхищения его красотой. Экзотические причудливые деревья, аккуратно разбитые дорожки. Многочисленные клумбы с цветами, резные скамеечки. Чуть дальше, в глубине территории, похожей уже больше на лес, находился загон с красивым светло-бежевым жеребцом, который резвился, прыгал там, как ребенок.
Муж находился у мамы. Оттуда слышались голоса. Разговор шел явно на повышенных тонах, поэтому я решила не идти к ним. Осталась играть с Алинкой и c собаками в ожидании Мишеля.
Наконец он вернулся. Был чернее тучи. Поцеловав нас, ничего не объясняя, предложил поехать позавтракать в кафе в центре городка. Я удивилась – было бы гораздо приятнее это сделать в благоухающем цветами саду. Но позже поняла, почему он хотел отлучиться из имения матери. Когда мы уже сидели в кафе, он после некоторых колебаний рассказал мне следующее.
Свекровь была категорически против женитьбы сына и всячески отговаривала его. Но он все же не послушался, сделал по-своему. При этом решил скрыть от меня все неприятные детали, чтобы «не вспугнуть». Боялся, что если я узнаю об этом, то откажусь ехать во Францию. И вот теперь свекровь не могла простить ему того, что он «предпочел жену матери», как она считала. А когда узнала, что он к тому же удочерил Алинку, то ее гневу не было предела. Мише все же как-то удалось уговорить ее принять нас у себя по приезде. Судя по всему, свекровь согласилась просто из любопытства, чтобы посмотреть на меня. Но решила не обременять себя хорошими манерами. Теперь я понимала, почему праздничный ужин был таким скромным, натянутым и немногословным.
Совершенно парадоксально, но больше всего мою свекровь выводило из себя то, что я была русской, к тому же родилась в Ленинграде. Правда, как признался мне муж, она называла меня даже не «русской», а «советской» или «большевичкой»! Так как русскими в ее представлении были только жители дореволюционной России – как она, ее семья и ей подобные.
Ирэн находилась точно в Алинкином возрасте, когда вся ее семья покинула Санкт-Петербург с первой волной русской эмиграции и осела в Париже. Здесь она получила блестящее образование и стала певицей в парижской «Opéra Comique». Вскоре она познакомилась с отцом Мишеля. Через несколько лет они поженились, и у них родился Мишель.
А после двадцати лет совместной жизни родители развелись – они больше не выносили друг друга. Так часто бывает, но Мишель рассказывал мне все это с большой грустью и горечью в голосе. Он тяжело пережил распад семьи.
Эти люди уже покинули наш мир, пусть им будет хорошо там, где они есть.
Бежали дни и недели. Постепенно мне многое стало ясно. То, что свекровь нас с Алинкой не примет. Что не будет и второй свадьбы, которую Мишель мечтал отпраздновать во Франции со своей семьей. Но это не было главным. Главный вопрос, который занимал меня: как можно создать хорошие отношения со свекровью, которая относилась ко мне предвзято только потому, что я из «советской России»?
Конечно, мама Миши жила в отдельном от нас домике, но он был расположен совсем рядом. Каждое утро, выходя из нашей обители, мы шли по дорожке мимо ее дома. Каждый раз я приветливо здоровалась с ней, а она отвечала сквозь зубы.
Наш первый совместный ужин стал и последним – больше мы ни разу не сидели вместе за одним столом.
Мишель очень сердился на мать – он отказывался понять ее позицию. Объяснил мне, что после развода с мужем у нее стал очень тяжелый характер.
Ко мне и к Алинке Мишель относился с большим вниманием и нежностью. Первое время он очень баловал нас. Забрасывал Алинку игрушками, а меня дорогими подарками, как будто пытаясь компенсировать неприятную обстановку, в которую мы попали.
Просил у меня прощения за то, что ничего не может изменить в сложившейся ситуации. Он много раз пытался убедить маму «сменить гнев на милость» и установить хорошие отношения. Но все было бесполезно.
– С ней невозможно договориться! Вот поэтому отец и развелся с ней! – в сердцах восклицал Мишель.
В связи с нашим приездом он оформил на работе отпуск и с утра до вечера возил нас в Париж и по окрестностям, показывая нам Францию и ее достопримечательности. Я убедилась в том, что это действительно очень красивая страна – с массой интереснейших исторических памятников искусства и архитектуры. Со старинными замками, разбросанными повсюду, и с маленькими уютными благоустроенными деревушками.
Помимо культурных экскурсий, Мишель возил нас осматривать большие коммерческие центры, эквивалента которым тогда еще не существовало в России. Приехав в «Ашан», я была потрясена изобилием продуктов. Столы и прилавки ломились от всевозможных видов свежайших аппетитных сортов мяса, рыбы, колбас, сыров и деликатесов чисто французского происхождения – фуа-гра, устрицы, лягушачьи окорочка, улитки в чесночном масле и многих других. Изобилие вин и шампанских, коктейлей и соков. Я рассматривала все это широко открытыми глазами. Миша наблюдал за мной и смеялся:
– Нравится, Нинулечка? Выбирай, бери, что хочешь!
Но я отказалась. Мне почему-то там стало плохо – морально и физически – затошнило. В памяти всплыли московские «голодные» прилавки продовольственных магазинов, наполненных в основном консервами с килькой и банками майонеза. Во мне остро возникла враждебность ко всему этому французскому изобилию. Обида за мою страну и за ее людей, которые были лишены всего этого. «Как в жизни много несправедливости!» – в голове крутились печальные мысли.
Несколько дней спустя отец Мишеля, Генри, пригласил нас сначала на обед в ресторан, а затем на «digestif» к себе домой. Так во Франции называют крепкие алкогольные напитки, которые французы, по желанию, пьют после обеда или ужина для удовольствия и также для ускорения пищеварения.
С «Papa» мы разговаривали по-английски, так как я тогда знала лишь несколько слов по-французски. Только начала учить язык – Миша купил мне самоучитель.
Отец мужа мне понравился – это был интересный, культурный человек широких взглядов. Большой эрудит. Беседовать с ним было очень приятно. Расстались мы тепло. Генри сказал мне, что был рад со мной познакомиться и скоро снова пригласит нас на ужин.
Но, выйдя на улицу, Мишель оставался задумчивым и немного грустным.
Я удивилась.
– Миша, что-то не так?..
Мишель вздохнул, колебался, прежде чем ответил мне: