Все же три месяца спустя я заговорила. Безусловно, вначале с ошибками и с сильным акцентом. Но меня понимали, я уже могла объясняться с людьми и не потеряться в большом городе.
А спустя год я уже прилично овладела французским и даже многими языковыми нюансами. Единственное, что по-прежнему оставалось, это небольшой акцент. Как пояснил врач, мои голосовые связки были уже сформированы, поэтому я уже не могла полностью избавиться от него. Французы обычно говорят мне, что мой «легкий акцент придает большой шарм». Вежливые люди.
Казалось, я привыкала к новому дому, к новой стране, познавая ее культуру, язык и образ жизни. Но все же ностальгия не отпускала меня – в мыслях я регулярно, вспышками, видела себя то в своей старой квартире, то на Чистых прудах, то на Тверской. Родителям я звонила на десять-двадцать минут один раз в неделю, но все же у меня было постоянное чувство оторванности от них.
Однажды я проснулась со страшными болями в животе. Они были настолько сильными, что мне казалось, что я умираю. Я каталась по постели, держась за живот, и стонала. Мишель пришел в страшную панику, пичкал меня болеутоляющими. Но они не помогали, и боли становились все сильнее. Тогда он отнес меня на руках в машину и повез в клинику. Она оказалась чистой и красивой, с приветливо улыбающимся медперсоналом. Там мне провели полное обследование – анализы, рентген и УЗИ, чтобы установить причину моего состояния. И в результате… ничего не нашли.
В конце дня к нам подошел заведующий отделением, обратился к Мишелю.
– Нет оснований беспокоиться, ваша супруга здорова. Но как я понял, она совсем недавно живет во Франции. Думаю, что у нее развилась так называемая ностальгия, которая и вызвала глубокий стресс и такие сильные боли. Мой совет – ей нужно съездить домой.
Мишель немного смутился, растерялся.
– Да, конечно… я совершенно не против… она сможет поехать когда захочет…
Его слова подействовали на меня магически. Я мгновенно воспряла духом. Конечно, поеду в Москву, когда захочу, ведь не в тюрьме же! Мишель не будет удерживать меня! У меня стало очень легко и радостно на душе. И от сознания того, что теперь могу уехать в любой момент, я не стала торопиться. Захотелось остаться еще какое-то время вместе с мужем. Показать ему, что я понимаю и поддерживаю его, что мы поженились не просто так. Ведь я знала, что мой отъезд вызовет у него сильную грусть.
Говорят: «В здоровом теле здоровый дух». У меня же оказалось наоборот – как только мой «дух» успокоился, тело последовало за ним. Боли начисто исчезли!
Я снова с энтузиазмом учила французский язык, общалась с людьми и готовила Мишелю его любимые пельмени и голубцы в сметане.
В каждые выходные Миша уезжал на день в поместье к матери. Мы с Алинкой хозяйничали по дому. Моя ненаглядная крошка стремилась быть самостоятельной – проявляла инициативу, помогая мне на кухне. Порывалась все делать сама, даже мыла мне посуду, которую я потом перемывала. Я обычно разрешала ей все или почти все, когда это были полезные занятия. Мне кажется важным прививать детям желание помогать родителям и людям вообще. Это всегда пригодится им в жизни.
Каждый раз муж возвращался от матери задумчивым и подавленным. Я его ни о чем не расспрашивала, предполагая ответ, понимая, что обстановка не изменилась к лучшему.
Через какое-то время Мишель вдруг сказал мне:
– Нина… я очень устал ездить без конца туда и обратно, уговаривать мать. Если хочешь, поезжай проведать своих родителей, а я в это время поживу за городом, поговорю с ней серьезно.
Его предложение очень обрадовало меня – все складывалось само собой. Мишель избавил меня от необходимости принятия решения. Раз он предлагал мне это сам, значит, созрел, и это будет для него безболезненным.
Я очень соскучилась по родителям и волновалась за их здоровье. Да и Алинка часто просила увидеться с бабушкой и дедушкой. Так что все складывалось к лучшему.
Так, в декабре 1987 года мы с дочкой вернулись на несколько месяцев в Москву. Крыши домов были запорошены пушистым снегом, которого мне так не хватало во Франции. Я просто наслаждалась, глядя на него. Но даже если бы не было снега, эта поездка все равно стала бы для нас с дочкой огромной радостью.
Мы снова обрели своих родных, друзей, свою привычную атмосферу, без которой скучали целый год.
Новогодние праздники весело провели вместе с родителями – с высокой, нарядно украшенной елкой, вокруг которой Алинка с восторгом без конца пела и танцевала. Она тоже была в восторге от возвращения домой. Тем более что дедушка начал водить ее каждый день на детскую площадку с аттракционами.
Он относился к ней с огромной нежностью, шутливо называя себя ее «партнером по играм». А я накупила массу билетов в различные театры на детские, в том числе на музыкальные спектакли, зная, что моя доченька обожает представления.
В первые же дни позвонила Жене Дунаевскому. Он очень обрадовался. Расспрашивал наши новости – об Алинке, о том, как нам жилось во Франции, о моих впечатлениях о Париже. И еще о «Мыслителе» и о «Гражданах Кале» Родена, которых я видела в его музее. Этот скульптор очень интересовал его.
Настойчиво приглашал меня с Алинкой в гости.
– Конечно, Генечка, обязательно заедем, чуть попозже…
– Только позвони заранее, чтобы я мог купить хороший торт к чаю! Да, вот еще, Масюсь… Я как-то на вечере столкнулся с Максимом, рассказал ему про вас. Он был очень удивлен, что ты не позвонила ему попрощаться перед вашим отъездом во Францию. Может, позвонишь сейчас?
Я задумалась. Наверно нужно все-таки объясниться, хотя бы теперь.
Женя дал мне телефон брата.
Максим совсем не удивился моему звонку, как будто ждал его. Разговаривал так непринужденно, как будто мы виделись только вчера. Это было так «à la Maxim»! Я невольно заулыбалась.
– Нинуля, ты в Москве? Давай увидимся! Пойдем сегодня вечером поужинать в Дом композиторов? Я заеду за тобой в семь! Дай адрес!
– Хорошо…
Я назвала наш новый адрес. К тому времени уже обменяла свою и родительскую квартиры на одну небольшую, но зато на кольцевой станции метро. Это всегда была моя мечта.
Ровно в семь вечера машина Максима стояла перед моими окнами. Такая пунктуальность приятно удивила меня – раньше он всегда опаздывал.
Отметила это с удовольствием – всегда приятно, когда люди меняются к лучшему. Это сразу создало мне хорошее настроение.
Мы встретились очень доброжелательно и непринужденно, как старинные друзья.
В раздевалке Дома композиторов, сняв с меня шубу, Максим окинул меня с ног до головы долгим оценивающим взглядом.
– Прекрасно выглядишь!
Я улыбнулась, узнала Максима. В этом он не изменился. Всегда с удовольствием делал мне комплименты, когда ему нравилось, как я была одета. Эстет. Кто сказал, что «мужчины любят глазами»? К счастью, не все и не только за красоту, иначе всем нам было бы гораздо труднее быть «любимыми».
Мы сели за предложенный нам столик и завязался разговор, фактически «ни о чем» – обычная светская болтовня. Через некоторое время эта поверхностность начала напрягать меня, и я сама подняла «трудную тему».
– Максим… Женя сказал мне, ты был удивлен, что я не позвонила тебе, не попрощалась перед нашим отъездом в Париж. Но ведь ты же сам знаешь, что в течение двух лет ты больше не встречался с Алиной и даже не звонил нам. А она все время спрашивала о тебе… Нам было очень трудно, и я была поставлена перед необходимостью искать какое-то решение. В итоге подумала, что такое решение будет лучше для всех. Думаю, и для тебя тоже?
Он не ответил, задумчиво смотрел в стол, в свою тарелку. Я ожидала, что он как-то отреагирует, покажет свое отношение к этому событию, спросит о дочери. Но, к моему удивлению, вскоре он лишь улыбнулся и перевел разговор на другую тему. Задавал вопросы о моей жизни во Франции, о музыкальных видеоклипах, которые были очень в моде на Западе и даже уже начали появляться в России. Также много рассказывал о своем творчестве – над чем работает, с кем общается. Конечно, Максим очень талантливый композитор, и мне было интересно выслушать его профессиональные новости. Но я все время ждала.
Возможно, это было наивно, но я постоянно ждала, когда он, наконец, поинтересуется дочерью, задаст мне самый элементарный вопрос: «А как там Алинка?» Но не дождалась – за весь вечер этого так и не произошло.
Мне все же удалось скрыть свое разочарование и испортившееся настроение.
Но я внутренне пожалела, что встретилась с ним. Конечно, ничего такого страшного не произошло – не спросил так не спросил. Но… все же это меня болезненно царапнуло. Как там говорится: «Родная кровь не вода…»? Ведь даже если мы с дочкой жили теперь в другом городе, в другой стране и Алинка была удочерена, все же она оставалась его дочерью. Неужели ему было совсем неинтересно узнать новости о ней, ну, хотя бы просто из вежливости? Из светскости, которая звучала весь тот вечер?
Ужин закончился, и по моей просьбе Максим повез меня домой. По дороге мы снова говорили ни о чем – веселая непринужденная болтовня. Я приняла ее для себя как чисто дипломатичную меру.
Подъехав к моему дому, Максим, в присущей ему мягкой, немного вкрадчивой манере, обратился ко мне:
– Нинуля, завтра днем интересный просмотр в Доме кино. Пойдем? А потом где-нибудь поужинаем. Я заеду за тобой, а?
В другом контексте я, вполне возможно, согласилась бы, «по-дружески». Но не в этом. Несмотря на в целом приятно проведенное время, во мне оставался наприятный осадок от того, что он не поинтересовался дочерью. Это давило на меня, как я ни старалась абстрагироваться от этой мысли. Как бы ни изменились обстоятельства, но Алинка ведь оставалась его ребенком, его плотью и кровью.
На секунду задумавшись, я произнесла с улыбкой, полушутя-полусерьезно:
– Спасибо, Макс! Но, знаешь… я теперь замужем и любовника не ищу!
Он ничего не ответил. Лишь только резко сжал губы, глядя прямо перед собой в ветровое стекло. Я тоже молча вышла из машины. Как только захлопнула за собой дверцу, машина рванула с места.