Но всему приходит конец. На исходе трех месяцев Алинкины бабушка с дедушкой вернулись в Москву – очень довольные и совсем не грустные – мы знали, что теперь все было открыто для новых встреч.
После их отъезда Мишель повеселел и сконцентрировался на нас троих. После работы приходил домой радостным, в хорошем настроении. Целовал нас с Алинкой, говорил ласковые слова, шутил.
Но все же я чувствовала, что его постоянно что-то гложет. Настроение было изменчивым – он легко переходил от смеха к грусти и к раздражительности. Ситуация с его мамой так и не наладилась. Более того, мне казалось, что у них еще больше испортились отношения. Вероятно, оттого, что она не пожелала познакомиться с моими родителями, пока они были у нас, как Миша ее ни уговаривал. Он был очень зол на мать, и мы оба начали инстинктивно избегать разговоров о ней.
Но самым тревожным было то, что с течением времени муж все чаще и чаще стал приходить с работы выпившим, а затем еще и «добавлял» за ужином. Я узнала, что перед тем, как зайти в дом, он каждый вечер заходил в бистро возле дома – «пропустить стаканчик». А возможно, два или три. Я могла лишь только догадываться.
Все это мне, конечно, не нравилось – прекрасно знала из опыта своей жизни в России, что пристрастие к алкоголю, аддикция, – это тяжелая болезнь, от которой крайне трудно избавиться. Порой даже невозможно – нужна сильная воля, которой обладает далеко не каждый. Я несколько раз попыталась серьезно поговорить с Мишелем, предостеречь. Но муж смеялся, говоря, что он «просто настоящий земной житель», любящий удовольствия, которые предлагает жизнь.
– Chérie, ты когда-нибудь видела меня пьяным? Чтобы я валялся под столом, как иные ваши парни в Москве? Аха-ха… Так что не волнуйся, я умею пить, у нас во Франции это составляет часть нашей культуры!
Мне хотелось верить, что это так, но все же я волновалась, так как тяга к алкоголю становилась у Мишеля слишком очевидной. Он уже не мог пообедать или поужинать, не выпив аперитива, а затем, за едой, бутылку красного вина.
Я знала, что он очень переживал из-за того, что наша жизнь складывалась не так, как ему хотелось. Его мама оставалась на своих жестких позициях, и он очень обижался, временами даже не хотел ехать проведать ее. Мне приходилось его уговаривать и даже настаивать на поездках. Это был его сыновний долг, и мне не хотелось, чтобы свекровь считала, что я «отвожу» от нее сына. Обычно все или почти все свекрови так рассуждают, это классика. Но все это было непросто, так как выпив, муж становился вспыльчивым и агрессивным, договориться о чем-то становилось невозможным. Кроме того, совершенно парадоксально, но он даже начал ревновать меня к моему ребенку, к Алинке! А также, с угрожающими нотками ревности в голосе, вспоминал пресловутый инцидент с Ариной.
– Нина, почему ты отправляешь меня к маме?! Может быть, у тебя есть какие-то планы? Чем ты занимаешься в мое отсутствие? Может быть, звонишь отцу Алины?! Ты ее так любишь, что, наверно, по-прежнему любишь и ее отца! Это именно то, что мне сказала Арина! А я и сам вижу, что ты любишь Алину больше, чем меня!
– Миша… Господи… но она же маленький ребенок! Как ты можешь сравнивать себя с ней? У меня совсем разные чувства к дочке и к тебе…
– В том-то и дело, что разные! Ее ты любишь больше!
Я замолкала в ошеломлении, в поиске убедительных аргументов. Приходилось уговаривать его, как ребенка. Как известно, мужчины часто ведут себя, как дети. Нужно все объяснять, ублажать, «гладить по шерсти». С пьяным это еще сложнее. Но, будучи по своей природе оптимисткой, я очень надеялась, что со временем муж успокоится.
Однако жизнь решила иначе. События начали стремительно разворачиваться, и не самым лучшим образом.
Мишель продолжал уже не выпивать, а основательно пить. Постоянно находился в каком-то странном лихорадочном состоянии, постоянно в запальчивом настроении. Он по-прежнему ежедневно признавался мне в любви, как и в начале нашей семейной жизни, но у меня возникло ощущение, что теперь он делал это автоматически, по французской культурной привычке, что ли. Или как будто давая мне понять, что раз он меня любит, то меня это ко многому обязывает.
Но его нервное, холерическое состояние делало даже самые нежные слова любви неубедительными, умаляло их ценность.
С мужем однозначно происходило что-то ненормальное, но я не могла понять: из-за чего именно? Из-за поведения матери? Из-за того, что ему наговорила обо мне Арина?
Но все это казалось мне не основанием для того, чтобы так сильно расстраиваться и топить свою печаль в алкоголе – мы ведь оставались вместе. А он ежедневно выпивал приличное количество различных спиртных напитков. Все это становилось настоящим камнем преткновения и тяжелым грузом в нашей и так непростой жизни. Я чувствовала, что, несмотря на все мои усилия создать мир и покой в семье, обстоятельства не поддавались контролю, постоянно ускользая от меня.
Очень тревожным стало еще одно явление. Трезвым Мишель был совершенно очаровательным человеком, постоянно стремящимся сделать мне и Алинке что-то приятное – под настроение покупал ей хорошие игрушки, а мне с десяток флаконов духов, красивые платья и украшения. Но стоило ему выпить лишь один бокал вина, он больше не мог остановиться, пока не опустошит бутылку. При этом ошеломляющим образом начинал меняться на глазах. Становился раздражительным, агрессивным, задиристым провокатором и хулиганом.
Так, в порыве сильного раздражения Мишель выхватывал из дрессинга какое-нибудь мое платье и разрезал его ножом в клочья. Или вытаскивал какую-нибудь Алинину куклу Барби и отрывал ей голову. Дочка заходилась в рыданиях. Я бросалась ее успокаивать, прижимала к груди, целовала, а это бесило Мишеля еще больше – он видел в этом проявление моей любви к дочери, а не к нему, то есть новый повод для ревности. «Прекрати целовать ее, ты ее избалуешь, испортишь!» – ревел он.
На следующий день, протрезвев и осознав, что натворил, он чувствовал себя виноватым. «Умирающим» голосом просил прощения у нас обеих и шел в бутики покупать новое платье и новую Барби. Подобные сцены стали повторяться все чаще и чаще. У Мишеля явно начиналось раздвоение личности.
Все это стало настоящей проблемой, которая каждый раз приводила меня в смятение, в особенности из-за ребенка. Я начала бояться за дочку, за ее психологическое состояние.
Однажды своим беспокойством поделилась с Франсуазой.
– Франси, я не понимаю, почему он так изменился! Мишель больше совсем не тот человек, с которым я когда-то познакомилась в Москве… С ним происходит что-то ненормальное. Как будто теперь у него возникло два лица – ангела и демона…
– Нина, я не хотела тебе говорить об этом раньше – была уверена, что Мишель образумился после своей женитьбы… Дело в том, что он всегда был таким, как ты сейчас описываешь его! До встречи с тобой он много пил, и одно время мы с Жан-Мишелем даже перестали приглашать его в гости! Так как за столом он сам постоянно наполнял себе бокалы, а выпив, становился агрессивным и провоцировал скандалы. Как-то рассказал нам, что его дед по матери, русский аристократ, тоже много пил и балагурил, был зачинщиком ссор. Кажется, и умер от этого. Когда Мишель встретил тебя, он очень сильно влюбился и вдруг преобразился, как нам показалось, умиротворился. Даже «братьям» в ложе с восторгом рассказывал о тебе и об Алине. Мы тогда все очень радовались за него, думая, что человек переродился. Но теперь я вижу, что «все возвращается на круги своя». Он добился своего – ты его жена и ему больше не нужно делать усилий. Уверен, что ты никуда от него не денешься, так как находишься в чужой стране. Вообще, я думаю, что он серьезно болен и что эта болезнь теперь прогрессирует.
Я очень расстроилась, решила еще раз основательно поговорить с Мишелем. Но разговор ничего не дал – он, как обычно, свел все к тому, что я «травмирована русским алкоголизмом» и вижу его повсюду.
Через несколько дней я сильно простудилась. Заходилась в нескончаемом кашле, очень похожем на бронхиальный. Мишель повез меня к терапевту. Врач оказался крайне разговорчивым. В 1989 году русских в Париже почти не было, и он принялся с любопытством расспрашивать меня о моих впечатлениях о Франции по сравнению с жизнью в России, о моих вкусах, о моей семейной жизни и т. п.
Я немного поколебалась – сказать главное или нет? Затем все же ответила с улыбкой, что мне все нравится во Франции и в моей семейной жизни, но что я обеспокоена тем, что мой муж употребляет слишком много алкоголя и к тому же смешивает его. Что я волнуюсь за его здоровье. Спросила мнение врача и совет.
Я была уверена в том, что он поддержит меня. Но, к моему удивлению, он молчал, находясь в некотором замешательстве.
Мишель громко непринужденно рассмеялся.
– Доктор, вы, вероятно, слышали об обстановке в России? Моя жена настолько привыкла к тому, что там каждый второй спивается, что теперь очень сильно беспокоится за меня! Она еще не поняла, что у нас, во Франции, существует культура пития!
Врач тоже рассмеялся и начал с любопытством рассматривать меня как музейный экспонат, как заморскую диковинку, привезенную с задворок цивилизации, откуда-то из «дремучей деревни» по имени Россия.
Затем произнес назидательно:
– Мадам, позвольте мне дать вам совет! Пейте за столом вино вместе с мужем, разделяйте его удовольствие! Не будьте ему матерью, будьте женой – он сам знает, что ему делать!
И, заговорщицки переглянувшись, оба громко рассмеялись.
Я была разочарована. Моя надежда на то, что врач все поймет и порекомендует Мишелю быть умеренным, не оправдалась. Хотя даже в парижском метро висели плакаты: «Consommez l’alcool avec modération!» Как врач мог не придерживаться здорового образа жизни и не советовать его пациенту?
После того как мы вышли от врача на улицу, муж снова принялся смеяться.
– Нинулечка, больше никогда не говори такого никому! Иначе ты сама поставишь себя в смешное положение! Ты видела реакцию врача? Tu étais ridicule! Это смехотворно! Здесь люди не понимают такого поведения!