Наконец, врач прервала молчание, бесстрастным голосом попросила меня подождать и вышла из кабинета. Через несколько минут она вернулась с мужчиной средних лет, представила его как заведующего отделением. Сухо поздоровавшись со мной, он принялся деловито осматривать Алину вместе с женщиной, расспрашивать ее. Я внутренне ахнула. Выяснилось, что Мишель, помимо прочего, дергал ребенка за волосы и стегал ее скакалкой. У нее была такая, резиновая, но потом она куда-то исчезла – видимо, Мишель решил скрыть «улику». А Алинка никогда ничего не рассказывала, теперь мне стало окончательно ясно – боялась Мишеля.
Заведующий нахмурился, повернулся ко мне.
– Мадам, вы в курсе, что ваш муж истязает дочь?
Я находилась в оцепенении. Запинаясь, попыталась объяснить, что уже «очень категорично» разговаривала с мужем, и он пообещал мне больше не прикасаться к дочке. Но я чувствовала, что мои слова звучали как детский лепет, что им не верят, и дело приобретает серьезный оборот.
Мужчина сурово посмотрел на меня поверх узких очков в тонкой металлической оправе.
– Вы понимаете, что это подсудное дело?! Вашему мужу грозит несколько лет тюрьмы! Осмотр показывает, что это не просто шлепки. Если следствие выяснит, что вы не истязали дочь вместе с мужем, то вы не попадете в тюрьму. Но очень вероятно встанет вопрос о лишении вас родительских прав, поскольку вы не приняли мер, чтобы оградить ребенка от грубого обращения отца. Тогда девочку поместят в детский дом. Одним словом, сейчас я пока оставляю ее в больнице и передаю дело в прокуратуру. На днях ваш муж будет вызван повесткой к следователю по детским делам. Возможно, следователь сочтет нужным вызвать с ним и вас.
Меня начало бросать то в жар, то в холод. Я пришла в такой шок, что с трудом раскрывала рот. Свело мускулы лица. С ужасом слушала его слова, видела маленькую грустную Алинку, сидящую на больничной койке с голенькой худенькой грудкой, с проступающими через кожу ребрышками, смотрящую на меня круглыми испуганными глазками. Я чувствовала себя полным чудовищем, преступницей – недосмотрела, не уберегла… Дальше я была не в состоянии разговаривать, что-то объяснять. Меня как будто парализовало.
Заведующий подошел к телефону, набрал номер. Тут же вошла нянечка, взяла Алинку за ручку и увела, даже не дав мне попрощаться с ней. Врач, видя мою ошеломленность, холодно объяснила, что я имею право приходить в больницу навещать дочку в приемные часы.
Выйдя на улицу, я, как робот, медленно отправилась домой. Ноги были ватными. Я не могла опомниться – все произошло так быстро и казалось нереальным – как в тяжелом сне. Французских законов я тогда совершенно не знала. Не знала того, что дети находятся под пристальным вниманием всех органов защиты прав ребенка. Что любое подозрение окружающих о грубости к нему со стороны родителей, вообще, взрослых, должно сразу же сообщаться в полицию или в прокуротуру.
Не помню, как дошла до дома. Войдя в прихожую, я горько разрыдалась. Презирала Мишеля, презирала себя.
Муж по-прежнему сидел перед телевизором. На столе стояли три пустые бутылки из-под вина, и по его «осоловелым» глазам я поняла, что он уже «готов».
– Что такое? Что случилось? – раздраженно спросил он, не отрываясь от экрана.
Сквозь душащие меня слезы я обрывочно рассказала то, что произошло.
– Они поняли, что ты бил Алину! На ее теле остались следы! Это чудовищно! Как ты мог, как ты посмел?! Ты же обещал мне не трогать ребенка! Мне даже не дали на прощанье поцеловать ее! Они вели себя так, как будто она их собственность! Она была так напугана! Ты просто монстр! Теперь тебя вызовут к следователю!
Я залилась слезами и уже не могла остановиться.
И тут на моих глазах Мишель начал «звереть». До него, наконец, дошел смысл моих слов. Сначала он оторопело уставился на меня, а затем его глаза начали вылезать из орбит, наливаясь бешенством.
– Ты все это устроила специально! Ты хочешь засадить меня! Избавиться! Мать предупреждала меня! Но ничего у тебя не выйдет! Если я должен идти в тюрьму, то тогда уж пойду не зря – до этого я убью тебя! – взревел он.
В порыве бешенства Мишель бросился на меня. Вцепился мне в горло, резко сдавил руки. Я стала задыхаться. Мелькнула мысль, что это все…
А в больнице оставалась Алинка. Собрав все свои силы, я рывком оттолкнула его, ударив одновременно коленом так сильно, как смогла. Мишель охнул и разжал руки.
Я бросилась по длинному коридору в спальню. Влетела и закрыла дверь на защелку. Правда, она была слабой, не как настоящий запор, но все же помогала выиграть какое-то время.
Мишель медленно подбирался к двери, опьянение явно ослабило его. Он был высоким и мускулистым. При его 1 метре 87 сантиметрах он мог одним движением скрутить меня в «бараний рог». Мне просто повезло, что он на мгновение выпустил меня из рук.
Дверь затряслась. Я чувствовала, что он вот-вот сломает щеколду. Мишель ругался и кричал, что выломает дверь и убьет меня. Я бросилась к ставням, начала открывать их. Мы жили на первом этаже, у меня оставалась надежда выскочить через окно.
В тот момент, когда я распахивала ставни, Мишель взломал дверь и тяжело ввалился в спальню. В это время мимо окна проходил какой-то мужчина. Услышав крики и увидев меня, карабкающуюся на подоконник, он испуганно шарахнулся в сторону.
Мишель тоже увидел за окном мужчину и на время умолк, приостановился.
Я воспользовалась этим и соскочила с подоконника наружу. У меня снова возникло острое ощущение, как когда-то в Ленинграде, что я смотрю фильм, что все это происходит не со мной.
За моей спиной Мишель резким рывком с грохотом закрыл ставни. В тот страшный ноябрьский вечер я оказалась на пустынной улице одна. В темноте, без денег и без документов, в одиннадцать часов вечера. Пронизывающий до костей холод. Но именно холод вернул меня к реальности, к осознанию того, что все это не сон и не фильм.
Я точно знала, что домой не вернусь. Поняла, что Мишель действительно способен на все. У него было очевидное состояние невменяемости, аффекта. Он был уверен, что я специально «подставила» его, хотя все произошло независимо от меня. Если бы он отвез нас с Алиной к частному педиатру, то тот тоже задал бы ему какие-то вопросы, но Мишель вывернулся бы, как обычно. Сказав, например, что Алинка дерется с детьми в школе и синяки оттуда. А она не посмела бы возражать.
Но, несмотря на то, что эта ситуация приводила меня в ужас, я подумала, что в конечном итоге это к лучшему. Хорошо, что Алинку оставили в больнице – там она будет в безопасности. И нужно было обязательно положить всему этому конец. Только я совершенно не представляла, как быть дальше, что делать. Куда ночью идти без денег, документов, одежды? Я даже не знала, где находилось отделение полиции.
Чтобы немного согреться и подумать, я начала бегать рысцой вокруг дома. На мне были лишь джинсы и тонкая кофточка. Убеждала себя, что мне не холодно, ну совершенно не холодно – рассчитывала на силу самовнушения. Но, казалось, от бега я не только не согревалась, но от сильного ветра мне становилось еще холоднее. Я по-прежнему находилась в некотором оцепенении, не понимая до конца неожиданного поворота этой ситуации. Но главным было то, что в нее был втянут мой ребенок. От этих мыслей у меня больно защемило сердце. Хотелось плакать, кричать, куда-то бежать без оглядки. Но куда бежать? Где переночевать? Я даже не могла попасть на лестничную площадку – у меня не было при себе «паса», чтобы открыть входную дверь в дом.
Вдруг я услышала шум шин подъезжающей машины. Инстинктивно пошла ей навстречу. Машина затормозила, и я с облегчением отметила, что это был полицейский патруль.
Четверо мужчин вышли из машины. Пристально рассматривали меня с головы до ног.
– Это вы? – спросил один из них.
– Да, это я, – ответила совершенно машинально.
– Садитесь!
Как будто они знали, что беда именно у меня, а я знала, что они ехали именно ко мне! Позже выяснилось, что кто-то позвонил в полицию и сказал, что «происходит опасная семейная драма». Вызвал патруль. Скорее всего, это был тот самый мужчина, проходивший мимо окна. Спасибо ему. Его звонок, возможно, спас меня от замерзания на улице.
Мне открыли дверцу машины. Я дрожала как осиновый лист. Кто-то протянул мне куртку.
Полицейские расспросили меня о том, что произошло. Объяснила, что мой муж много выпил и «потерял голову». В подробности не вдавалась. Все же не хотелось ему вредить, рассказывать про случившееся в больнице.
– Ваш муж остался дома? Сейчас мы вместе пойдем к вам. Вы возьмете теплые вещи, документы и деньги. Отвезем вас сначала в комиссариат, а затем в гостиницу. Вам нужно будет где-то переночевать. В помещении полиции это невозможно.
Странно, подумала я, мой муж хулиганит, а из дома уйти должна я, а не он. В России было бы совсем наоборот – его бы забрали и продержали ночь в отделении, я могла бы спокойно провести ночь дома. Какие странные законы во Франции…
Но выбора мне не предлагали. Я послушно последовала к двери нашей квартиры «под конвоем» трех полицейских. Один из них позвонил в дверь.
– Кто там? – раздался осторожный голос Мишеля.
– Полиция. Откройте!
– Одну минуту… Мне нужно одеться.
За дверью послышались возня, топот. Мишель явно бегал, приводил квартиру в порядок.
Наконец, он открыл дверь. На пороге стоял вполне трезвый, улыбающийся, симпатичный мужчина в шелковом халате и с аккуратно зачесанными назад волосами. Когда он успел протрезветь?
Я не верила своим глазам – Мишель вновь преобразился! Как актер, который перевоплощается, входя в роль. Несомненный талант… Не зря он часто, смеясь, называл себя «комедиантом». В юности он часто участвовал в театральных постановках. Да, «ломать комедию» было одной из его блестящих способностей. Бархатным, хорошо поставленным голосом, с деланым удивлением, он обратился к полицейским:
– А в чем, собственно, дело, господа?
– Нам сообщили, что вы грубо обращаетесь с женой. Разрешите пройти!