К сожалению, объясниться на эту тему с Франсуазой мне так и не удалось. Она держалась отстраненно и в последующие дни даже не приезжала домой на ужин.
Я догадывалась, что по вечерам она встречалась со своим любовником, Эриком.
У меня на душе лежала большая тяжесть, несмотря на огромную радость и облегчение от того, что мне удалось забрать дочь. Меня ждала куча проблем, требующих скорейшего разрешения. Голова шла кругом от всего.
Я постоянно в мыслях искала выход, временами просто запутывалась в них и очень устала морально. Аппетит пропал, я очень сильно похудела. Все закрутилось так быстро – водоворот неприятностей, возникающих одна за другой, наворачивающихся как снежный ком. Как нелепо все получилось – раньше Франсуаза так часто приглашала меня к себе, объяснялась мне в «любви и дружбе», а теперь вот такие неурядицы. «Ничто не вечно под луной». Прошло так мало времени, а она уже так далеко отошла от меня.
У меня была еще одна подруга, полячка Анна – замечательная женщина, с которой я познакомилась в поезде Москва – Париж. Она подсела по дороге, на остановке в Варшаве, и мы мгновенно подружились. Анна жила с мужем под Парижем, с противоположной от меня стороны. Я знала, что у них была большая квартира, но знала также, что не смогла бы заикнуться о том, чтобы попросить ее временно поселить нас у себя. Как я могла бы наваливать на малознакомого человека свои проблемы? И что толку звонить ей, жаловаться на проблемы, портить человеку настроение?
У нее своя жизнь, свои заботы.
Была еще одна знакомая – Морисетт, с которой я познакомилась совершенно случайно. Она тоже относилась ко мне с большой симпатией. Это была красивая женщина, лет за пятьдесят, культурная и открытая к общению. Она работала в мэрии, в секторе помощи одиноким пожилым людям.
У нее я когда-то спросила совета о том, как помочь Мишелю прекратить пить. Женщина ответила, что «только он сам может помочь себе». Она знала о моем разрыве с Мишелем и что я живу у Франсуазы, и одобряла это. Предложила свои услуги позвонить «в случае чего» моим друзьям, объяснить им то, чего я не могла бы сделать сама. Но я считала такое посредничество лишним – всегда сама открыто говорила то, что считала нужным.
Но к Морисетт я тоже не могла обратиться с просьбой принять нас с Алинкой. Во всем виновата я сама – не разглядела Мишеля, как до него не разглядела еще одного человека. Неужели я такая недальновидная? Наивная? Вроде нет. Скорее, слишком доверчивая. Слишком сильно во мне живет желание видеть в людях только хорошее. Думать только о добрых чувствах и о взаимопонимании, забывая о возможной опасности, о возможном разочаровании. Отказываясь слушать свою интуицию, которая часто предостерегала меня и никогда не обманывала. Оттого, наверно, разочарование, когда оно наступало, было особенно тяжелым.
Вот и снова я забыла об опасности, которая грозила мне, нам. Очень хотелось, чтобы восстановился мир, чтобы всем стало хорошо – Франсуазе с Жан-Мишелем, Мишелю и, главное, Алинке. Но как этого достичь, я не знала. Будущее в то время представало передо мной черной глухой стеной без окон и дверей.
Мишель сдержал свое обещание и больше не приезжал. Но я все же каждый вечер подстраховывалась – шла домой обходным путем, крутясь из одного дворика в другой. Я была обязана применять эту меру предосторожности ради покоя подруги и своего покоя тоже.
После моего отказа супруги держались со мной спокойно и ровно, но достаточно холодно, чтобы я почувствовала перемену их отношения ко мне. Вопросы носили чисто формальный характер. «Нина, у тебя есть новости о съеме квартиры?», «как Алина?», «как дела на работе?» и тому подобное. О Мишеле и о разводе разговоров больше не было совсем. Видимо, я очень сильно обидела их «в лучших чувствах», отказавшись от делового предложения. Я немного удивлялась их молчанию, но сама этой скользкой темы тоже не поднимала. По вечерам моим главным занятием были поиски квартиры.
Неделя прошла спокойно и буднично. Утром я отводила Алинку в новую школу, оставляла ее у входа. Но после того, как Мишель выкрал ее из больницы, она каждый раз боялась расставаться со мной, даже ненадолго. Продолжала по десять раз повторять одно и то же как заклинание: «Мама, ты придешь?.. Ты придешь?»
Я обещала, что обязательно вечером приду за ней, много раз целовала ее, приговаривая ласковые слова. Только тогда она заходила за двери школы.
И так происходило каждое утро. А вечером после работы я шла забирать ее к няне – арабке, которой платила по договоренности. Она брала Алинку из школы и держала у себя до моего прихода.
Подошел конец недели. Я отработала субботний день и с облегчением вышла из бутика и направилась к няне, предвкушая удовольствие, что вот-вот увижу дочку. Мне предстояли два выходных дня, и я радовалась возможности полностью провести их с ней. По дороге домой мы с Алинкой принялись придумывать себе возможные прогулки.
Франсуазы снова не было дома. Мы поужинали вместе с Жан-Мишелем, а также с Филиппом и с его невестой, Лоранс. Лоранс мне очень нравилась – милая, простая и добрая девушка. А вот ее будущий муж, сын Франсуазы, не очень. В нем было что-то скользкое, фальшивое, затаенное. Хотя он всегда улыбался мне и подходил «чмокнуться» при встрече, но у меня было постоянное чувство, что это не искренне, что он против нашего с Алинкой присутствия в их доме. Тем более что до моего прихода он жил именно в той комнате, которую его попросили временно уступить мне. Я чувствовала, что ему это не нравилось.
В субботу Франсуаза вернулась поздно, мы так и не увиделись. Встретились только на следующий день, в воскресенье за завтраком. Она сидела за круглым изящным столиком в салоне, потягивая кофе. Жан-Мишель и Филипп куда-то вышли. Двое других сыновей были в тот день у своих подружек. Алинка же попросила остаться в комнате наверху – смотреть мультики. Я принесла ей наверх горячее какао с овсяным печеньем.
Моя подруга по-прежнему продолжала разговаривать со мной «казенным» языком, как будто выполняя какую-то формальность. Мне показалось, что ее вопросы о том, как я провела ночь, куда собираюсь пойти погулять с Алинкой и тому подобные, на самом деле ее совсем не интересовали – таким безразличным и бесцветным был ее голос. Но я послушно играла в эту игру условностей – исправно отвечала ей и спрашивала, в свою очередь, как ночь провела она и могу ли я ей чем-то помочь по хозяйству.
Больше к вопросу о возможном судилище Мишеля и о деньгах не возвращались ни она, ни Жан-Мишель. Тема была окончательно закрыта. Но я чувствовала по всему, что очень разочаровала своих друзей. Франсуаза теперь каждый день задавала мне вопрос, не нашла ли я себе съемную квартиру. Я понимала, что нужно срочно уходить – прошел месяц с тех пор, как я пришла к ним. Но куда? Этот вопрос мучил меня не меньше, чем Франсуазу, – я не переносила чувствовать себя обузой.
Поиски квартиры по объявлениям занимали у меня все вечера после работы. Я не могла отдохнуть, расслабиться, посмотреть телевизор или читать книгу – без конца приходилось просматривать сотни газетных объявлений о квартирах. Обзванивать те, которые мне казались подходящими. Но договориться ни с кем из владельцев не получалось – мне катастрофически не хватало денег.
Я постоянно жила на нервах и изо всех сил старалась держать себя в руках, чтобы не раскисать. Не прийти в отчаяние, не сломаться – тогда это был бы конец. Продолжала усиленно искать, надеясь, что вот-вот мне улыбнется удача, подвернется пусть хоть самая маленькая или плохонькая квартирка. Главное – уйти, иметь свою крышу над головой. А дальше уже думать, как решать другие проблемы.
В тот воскресный день я особенно почувствовала отчужденность и нервозность Франсуазы. Пока мы сидели-разговаривали, вернулся Филипп. В тот момент подруга светским тоном рассказывала мне о том, какую разновидность новых экзотических растений она закажет из Латинской Америки, какие антикварные лампы собирается купить на аукционе по каталогу. Я вежливо слушала, кивая головой, одобряя ее изысканный вкус.
И вот тут произошло нечто совершенно неожиданное и невероятное. Филипп приблизился к нам своей мягкой «кошачьей» походкой и так же мягко, «по-кошачьи», обратился к матери, прервав ее речь:
– Мам, сейчас, когда я возвращался домой, увидел в конце нашей улицы мужчину, очень похожего на Мишеля. Видимо, Нина все же рассказала ему, что живет у нас, и теперь он поджидает, когда она выйдет. Или же он выследил ее – одно из двух!
Франсуаза на мгновенье оцепенела. Затем резко покраснела, впилась в меня гневным взглядом. Я находилась в полном недоумении – то, что сказал Филипп, казалось мне просто невозможным!
– Нет, Франсуаза, этого не может быть! Мишель не знает, где я, это абсолютно точно! Уверяю тебя, Филипп ошибся! Вероятно, это кто-то похожий на Мишеля, но точно не он!
Но Франсуаза отказывалась верить мне. Она верила сыну.
– Ты не можешь знать наверняка! Возможно, ему все же удалось выследить тебя! И вот результат! Доигралась своими благотворительными разговорами с ним! Теперь он разобьет мою семью, развод неминуем! Из-за тебя Жан-Мишель больше не станет помогать нам, и мои сыновья не смогут закончить учебу! А мне придется идти работать!
Я была потрясена. Несмотря на мою уверенность в том, что такое было невозможно, что это был не Мишель (да и вообще… «а был ли мальчик?»), чувствовала себя бессильной доказать это подруге. Страх ослеплял ее, и она отказывалась принимать мои доводы.
Филипп стоял поодаль, наблюдая за нами обеими, и улыбался странной, кривой улыбкой. У меня вдруг мелькнула шальная мысль, что он все это подстроил специально, преднамеренно. Обвинить меня, настроить против меня мать, чтобы она выгнала меня. Чтобы заполучить обратно свою комнату. Но… неужели он мог так хладнокровно сделать это, прекрасно зная, что нам с Алинкой некуда идти?
– Франсуаза, поверь мне, такое невозможно, я абсолютно уверена в этом! Представь, если бы это был Мишель, то он уже позвонил бы тебе по телефону – «выяснить отношения»! Или прямо пришел бы к вам, позвонил в дверь – не побоялся бы! Ты же его знаешь! На улице был не он! Я убедила его в том, что живу у коллеги по работе и что ты даже не знаешь о нашем с ним разрыве! Поверь мне, пожалуйста!