Но Франсуаза не слушала меня. Пришла в ярость. Надрывно закричала, брызгая слюной.
– Но зачем ты вообще с ним разговаривала?! Я ведь тебе запретила это! Нужно было гнать его в шею и звать на помощь полицию! Его бы забрали, составили бы акт, чтобы больше неповадно было! Никакой жалости к этому мерзкому типу! Или ты его все еще любишь и жалеешь?! Может, ты уже передумала разводиться?! Может, ты уже готова переспать с ним?!
Тут уже сильно возмутилась я. Франсуаза сильно перегибала палку.
– Ну как ты можешь такое говорить?! Ничего я не передумала! И не сделала ничего плохого, ни в чем тебя не подвела! Мишель не знает, где я, клянусь тебе! Кстати, он уже неделю как больше не приходит к бутику – он дал мне слово и держит его. И почему я не имею права разговаривать с ним? Это ничего не меняет, я все равно разведусь. Но мы же еще не разведены, официально он пока мой муж. У тебя ведь были гораздо более серьезные проблемы с Жан-Мишелем, но ты не развелась. А меня ругаешь только за то, что я несколько раз обсуждала с мужем дела, связанные с разводом!
Говоря это, я ни на миг не смогла бы предположить, что произношу «роковую» фразу, которая мгновенно перевернет ход нашего разговора и даже в чем-то изменит мою жизнь.
Будь я в спокойном состоянии, то, наверно, остереглась бы проводить сравнения и параллели с поведением своей подруги, которая являлась не только хозяйкой дома, но и положения. Но ее обвинения в мой адрес были настолько несправедливы, что я отреагировала совершенно непроизвольно.
После моих слов лицо Франсуазы сначала побледнело, как полотно, а затем стало наливаться красными пятнами. Она изумленно уставилась на меня широко раскрытыми глазами, как будто увидела что-то ужасающее, а затем даже не проговорила, а прошипела громким шепотом:
– Завтра утром ты уходишь отсюда! Куда угодно… А сейчас ты пойдешь наверх собирать свои вещи!
Филипп все так же продолжал стоять в стороне, наблюдая и улыбаясь своей кривой, «нездоровой» улыбкой. Когда я повернулась, чтобы подняться в комнату, он остановил меня.
– Нина, я уверен, что так будет лучше для всех! И жилье себе ты так найдешь гораздо быстрее. Я тебе советую завтра утром не идти на работу, а пойти с Алиной к девяти часам в мэрию, к ее открытию. Сесть на пол при входе и ждать прихода мэра. А когда он появится, то броситься ему в ноги и плакать, умолять дать вам место в женском общежитии. От него зависит очень многое. Пусть Алина тоже плачет. Я уверен, что он поможет вам!
Его слова звучали насмешливо-иронично. Я выслушала его до конца и без слов поднялась по лестнице. Меня колотило. В горле поднималась тошнота, как всегда, когда я испытывала гадливое чувство.
Теперь у меня больше не оставалось сомнений в том, что это была его личная идея, хорошо продуманная инсценировка.
Но вот только что теперь мне делать? Куда мы завтра пойдем и где проведем следующую ночь?
Алинка сидела в комнате с книжкой в руках. Но не читала ее – смотрела на меня испуганными глазками-пуговками. Она услышала крики Франсуазы, ничего не понимала. Как я ни сдерживалась, но слезы все же хлынули из глаз. Прижала дочку к себе и сказала ей, чтобы она не волновалась, – «просто мы завтра уезжаем от Франсуазы». «Куда мы пойдем?» – спросила Алинка. Я не ответила ей – я не знала куда.
Вещей у нас было так мало, что на сборы ушла минута или две. Побросав их в дорожную сумку и просидев час в комнате, ломая голову, я подумала, что у меня оставалась последняя надежда – Морисетт. Может быть, она что-то посоветует мне.
Когда я спустилась в салон, там уже никого не было. Я взяла запасной ключ, накинула на себя пальто и вышла позвонить из телефона-автомата.
Морисетт выслушала меня и сильно возмутилась.
– Это просто недопустимо! Какое скотство! Твоя Франсуаза никакая тебе не подруга! Я давно это поняла! Как она может выгонять тебя в самый разгар зимы на улицу, да еще с ребенком! Это ведь она сама изначально настояла, чтобы ты осталась у них, а теперь выгоняет, трясясь за свою шкуру! Бездушная и расчетливая эгоистка! Нормальные женщины работают или делают в жизни что-то полезное. А эта вцепилась в состоятельного мужа, тратит его деньги и обделывает свои делишки! И сынок ее, Филипп, такой же хитрый и расчетливый! Нет никаких сомнений – он все придумал, а может, и они оба – все это похоже на спектакль! Не хочется мне трепать себе нервы, иначе позвонила бы ей и высказала все, что о ней думаю! Я работаю в мэрии и обладаю полномочиями, могу подпортить ей существование!
Морисетт вышла из себя. Я от нее такого никогда не слышала и не видела. Но мне не стало легче от ее слов, скорее наоборот. Чтобы успокоить ее, ответила, что не обижаюсь на Франсуазу, хорошо понимаю ее страх. И это ее право не работать, если муж согласен. У меня только один вопрос – не знает ли Морисетт кого-то, кто смог бы приютить нас у себя? Конечно, за деньги. На несколько недель, пока я не найду квартиру?
Но женщина ответила, что таких знакомых у нее нет. Что взяла бы нас к себе, но у нее с мужем нет ни одного лишнего спального места.
– Нина, у меня появилась одна идея… Дай мне телефон твоего мужа! Иди домой, я позвоню тебе, к Франсуазе. А с ней больше ничего не обсуждай, не разговаривай вообще! – наказала она.
– Хорошо, Морисетт, но для чего ты хочешь звонить Мишелю? Только заклинаю тебя – ни в коем случае не проговорись, что я у Франсуазы! Я дала ей слово чести. Пожалуйста, не подведи меня! Иначе случится трагедия!
– Нина, я потом все тебе объясню. Ничего не скажу ему, не беспокойся! Хотя твоя Франсуаза этого и заслуживает! Ну ладно, попробую найти решение. Жди моего звонка!
Я вернулась в дом. Не представляла себе, что именно задумала Морисетт. Она изначально была против того, чтобы я вернулась к Мишелю, так о чем еще она может говорить с ним? Я терялась в догадках.
Алинка делала свои уроки. Поцеловав ее, я снова спустилась в салон и села рядом с телефоном. Прошло около часа, и тут раздался звонок. Это была Морисетт.
– Нина, слушай меня внимательно! Я очень долго говорила с Мишелем. Представилась ему ассистентом дирекции из социальной службы мэрии по семейным вопросам. Сказала, что в курсе ваших проблем и что мне поручено поддерживать тебя и дочку, обеспечивать вашу безопасность. Объяснила ему, что якобы твоя коллега больше не может держать тебя с Алиной у себя, поэтому прошу его временно принять вас. Пока ты не найдешь квартиру. Но что все это будет под строгим контролем мэрии – он не имеет права пить лишнее или позволить себе какую-либо грубость по отношению к тебе или ребенку. В противном случае против него будет возбуждено уголовное дело. Мишель поверил мне и, я думаю, он не забыл, что в прокуратуре остается на него досье. Уверял меня, что с радостью примет вас, что он искренне раскаивается, что любит вас. Обещал, что все будет хорошо. А я предупредила, что буду регулярно контролировать – звонить или приезжать к вам. Одним словом, мы душевно поговорили и обо всем договорились. Нина, это единственное решение в твоей ситуации, во всяком случае, на сегодняшний день! Мы условились, что он приедет за вами завтра вечером после работы. Временно поживи с ним и параллельно ищи квартиру. Держи меня в курсе. Удачи!
Я горячо поблагодарила Морисетт. Меня очень тронуло ее такое искреннее участие. Но одновременно в груди зашевелилось очень тревожное чувство. Какой опасный парадокс – после того, как я с таким трудом вырвалась из рук Мишеля, теперь добровольно возвращалась в его «логово». Да еще с ребенком!
Но все же всячески утешала себя мыслью о том, Мишель дал обещание Морисетт – официальному лицу. Появилась надежда, что он сдержит слово.
И к тому же подруга права – в данной ситуации у меня выбора нет, нужно идти на компромисс и на риск. Но на «разумный» риск – постараться стопроцентно обезопасить ребенка.
Обдумав все, решила позвонить нашей соседке-няне. У нее оставалась часть моих денег, уплаченных авансом – я постеснялась забрать их у нее, когда Алинку задержали в больнице. Возможно, она зачтет их, если снова займется моей дочкой.
Так прошел день. К вечеру Жан-Мишель пришел за нами в комнату, позвал на ужин. Он не был курсе того, что произошло. Франсуаза снова отсутствовала. Филипп с Лоранс трапезничали за столом вместе с нами. Филипп постоянно приторно улыбался, и я заметила, что он украдкой наблюдал за мной. А я держалась так, как будто ничего не произошло. Жан-Мишель обращался со мной и с Алиной ровно и доброжелательно. Мне очень не хотелось уходить из дома не попрощавшись с ним, не поблагодарив. Но в то же время понимала, что если скажу ему, что ухожу, то он будет расспрашивать меня о причинах. А мне хотелось любым путем избежать нового конфликта с Франсуазой, не «подставлять» ее.
Поразмыслив, я решила уйти «по-английски», а позднее написать ему открытку с благодарностью за прием. Пусть Франсуаза разбирается с ним сама, сама придумывает причину моего ухода. Для нее так будет лучше, а для меня уже не важно.
Наутро я проснулась раньше обычного. Завтракать не стала, чтобы не столкнуться внизу с Франсуазой. Взяла сумку с Алинкиной и моей одеждой. На вешалке оставалась лишь красивая черная синтетическая шубка «Gucci», которую Франсуаза подарила мне в самом начале, когда предложила остаться пожить у нее. По ее словам, шубка ей была не нужна – «надоела». А я замерзала в полный разгар зимы в своем тонком демисезонном пальто, в котором ушла из дома.
Немного подумав, я оставила шубку висеть на вешалке.
Взяв свои вещи, мы с дочкой тихонько спустились в холл – он был пустынным. Затем бесшумно открыла и закрыла за нами входную дверь. Все. Закончился еще один этап. Больше мы сюда уже не вернемся.
По дороге в школу, рассчитав время, мы зашли в первое попавшееся бистро. Заказала Алинке на завтрак круассан и горячий шоколад, а себе кофе. Так мы позавтракали и продолжили путь. Я объяснила дочке, что мы на время возвращаемся к Мишелю, что все будет хорошо. Но что она должна будет мне все-все рассказывать – сразу и до мелочей, если он будет «неприятным» с ней. Алинка пообещала и первым делом спросила, как поживают ее игрушки. «Ждут тебя!» – рассмеялась я, поцеловав дочку. Да, ребенок остается ребенком при любых обстоятельствах.