Душою настежь. Максим Дунаевский в моей жизни — страница 77 из 148

Он находился в замешательстве.

– Ну-ну, тогда все в порядке. Я так и думал, что вы умные люди. До свидания, – Мишель продолжал улыбаться.

Цыган что-то буркнул в ответ и, протолкнув жену в квартиру, мгновенно скрылся за своей дверью.

Миша сдержал свое слово. К нам не напрашивался. Когда мы спустились на первый этаж и я стала прощаться, он задержал меня на минуту. Взял за руку, что-то вложил в нее. Я удивленно взглянула на него, затем на свою ладонь. На ней лежало то самое кольцо с бриллиантами, которое он подарил мне, когда сделал предложение, – мое помолвочное кольцо.

– Нина… вот… я в сердцах продал все твои украшения, когда ты ушла… кроме этого… Не смог… я в него вложил столько любви к тебе… так долго выбирал…

Его голос дрожал.

– Спасибо, Миша…

Этот неожиданный жест растрогал меня. Я понимала, что, будучи без работы и денег, Мишель действительно мог продать его и выручить неплохие деньги. Но, больше чем финансово, он символически и сентиментально столько вложил в это кольцо, что даже крайняя нужда не смогла заставить продать его. И если он продолжал пить и не работать, то деньги ему были особенно нужны.

Мишель с минуту молчал, глядя на меня с грустью. Затем произнес, уже уходя:

– Нина, звони мне «в случае чего»! Но я уверен, что теперь все будет хорошо. Теперь цыгане не посмеют тронуть вас.

Он оказался прав. С того дня, когда мы с Алинкой где-нибудь сталкивались с цыганом или с его женой, они мгновенно делали вид, что не заметили нас. Отворачивались, всячески избегали. А их дети больше не приближались ни к нашей двери, ни к Алине. Наконец-то настал покой. И удивительное дело – благодаря Мишелю!

Но, по иронии судьбы, только утряслась история с цыганами, как на Алинку и на меня ополчилась живущая на верхнем этаже испанка, у которой постоянно проживала маленькая внучка. Бабушка любила выпить – выйти вечером с подружками в бистро – пропустить стаканчик. Поскольку брать с собой внучку она не могла, то придумала выход из положения – стала по вечерам приглашать Алину в гости, пока сама отлучалась. Она представляла нам все это так, как будто ее внучка, которая на три года младше Алины, очень хочет дружить с ней.

Я, естественно, отнеслась к приглашениям доброжелательно – дружба это замечательно. Но вскоре девочка проговорилась – ее бабушка смотрела на мою дочь как на бесплатную няню, которая бы занималась девочкой в ее отсутствие. Будучи старшей, присматривала бы за ней. Бабушка тем временем выходила на три часа в ресторан, в бистро или в гости.

А девочка к тому же оказалась трудной – очень капризная и избалованная. Не давала Алине играть со своими игрушками, грубо разговаривала и всячески понукала ее, принуждая делать то, что ей хочется. Когда дочь рассказала мне об этом, я перестала отпускать ее к ним, под предлогом, что она нужна мне дома.

Испанка сильно обозлилась и при всяком удобном случае начала задирать Алину и даже меня, когда мы сталкивались перед домом. А также настраивать соседей против нас, как выяснилось позднее.

«Это какой-то кошмар! Сумасшедшее место, сумасшедшие люди – нужно срочно отсюда уезжать!» – думала я. Но, конечно, переехать я никуда не могла.

В один из выходных к нам приехала Анна и привезла два потертых шерстяных одеяла, несколько тарелок и кастрюльку, а также катушку и иголку с белыми нитками. Вдвоем мы кое-как зашили занавески и снова повесили их на окна.

А Морисетт никак не удавалось найти ни кухонную плиту, ни холодильник. Хотя они были не очень нужны – готовить было нечего, так же как и класть в холодильник. Денег на продукты не было.

Найти дополнительную работу мне тоже не удавалось, это было практически невозможно. Каждый раз, когда я звонила по объявлениям об уборке квартир, мне говорили, что нужно приходить днем на неделе. А на неделе я работала в бутике. А во время уик-энда никто не хотел видеть у себя дома постороннего человека.


Дни шли за днями, и каждый день все одно и то же. Монотонность, беспросветная монотонность, которая изнуряла меня. В выходные дни тоже заняться было почти нечем по той же причине – не было денег ни на что. Я не могла даже мечтать купить дочке яблоко, не говоря уже о конфетах или мороженом.

Единственным развлечением был далекий парк. Мы ходили туда и часами гуляли по нему перед озером с утками. Но я не могла позволить себе купить багет, чтобы Алинка могла покормить уточек хлебом, как это делали другие дети.

У меня на счету был каждый сантим. Помимо квартплаты, няни и телефонного счета, мне было необходимо время от времени покупать заграничную телефонную карточку, чтобы иногда на несколько минут позвонить родителям. Карточка стоила недорого, но для меня это было дорого.

Родители очень волновались за нас, когда узнали, что я ушла от Мишеля. Я избегала рассказывать им подробности нашей жизни, говорила, что все хорошо и что денег хватает. Не хотела волновать их впустую – все равно они не смогли бы помочь нам.

В один из понедельников, в свой выходной, я наконец выбралась в Париж, в русское консульство. Приняли меня хорошо. В помещениях ни души – я была единственной посетительницей. В ту эпоху русских в Париже было крайне мало.

Ко мне вышел вице-консул и внимательно выслушал меня.

– Я хорошо понимаю вашу ситуацию, она действительно трудная. Сразу скажу вам, что если вы хотите вернуться в Россию, то мы, конечно, поможем вам. Но впереди длительная и непростая процедура. Прежде всего, вам нужно написать заявление. Оно будет рассматриваться полгода-год. Далее, поскольку вы находитесь во Франции на постоянном месте жительства, то встанет вопрос новой прописки. В России сейчас меняются законы и порядки. Москва перенаселена. Вам нужно быть готовой к тому, что вас не пропишут снова в Москве, что вам придется устраиваться в Подмосковье.

Я пришла в ужас.

– Как же так?! У меня ведь в Москве родители! Они будут согласны прописать нас с дочкой у себя. Тем более, что в квартире, в которой они живут, когда-то проживали и мы с дочерью. Какие могут быть для этого барьеры?

– Как я вам уже объяснил, в России многое изменилось и продолжает меняться, правила становятся более радикальными. Государственная установка идет на то, чтобы разгрузить Москву. В настоящий момент продукты питания выдают по карточкам. Как и что будет дальше – никто не знает. Так что никаких гарантий дать не могу. Подумайте хорошо. Если твердо решите вернуться, тогда приезжайте снова. Напишете заявление – будем рассматривать.

Я вышла из консульства морально раздавленной – как я могла подумать такое? Больше не смогу вернуться в свою квартиру? В свой родной город? И как возвращаться, если в Москве такая трудная обстановка? Садиться родителям на голову, в то время как они сами бедствуют? Кто нам поможет? Никто.

И как в очередной раз срывать Алинку из школы, отрывать от подружек, снова менять не только квартиру и город, но и страну? Конечно, там родина и бабушка с дедушкой, друзья. Но ведь, по словам официального лица, есть большая вероятность того, что даже в свою квартиру нас обратно не пропишут! Так как нам жить, снова что-то искать – работу и квартиру, снимать, к чему-то снова привыкать, мыкаться неизвестно где? Да, все это так, но и здесь мы «неизвестно где»…

Я ехала домой в крайне подавленном состоянии. Информация, полученная в консульстве, явилась для меня пресловутой «последней каплей», переполнившей чашу. В голове и в душе вакуум. Ничего не хотелось – полная апатия, просто опускались руки.

По дороге к дому, у входа на рынок, мне встретился торговец мелкими электротоварами. Он продавал, помимо прочего, маленький кипятильник за какую-то смехотворно низкую цену. Поколебавшись, я купила его, уж очень он стоил дешево. Поскольку плиты у нас не было, невозможно было даже приготовить чай. Решила, что куплю пачку чая, а также пакет молока. Разогрею его в кипятильнике и, наконец-то, дам горячего молока Алинке. Ведь оно необходимо ребенку как источник кальция.

Затем, по-прежнему в тяжелых мыслях, я заехала за дочерью к няне. Машинально расплатилась с ней. Дома машинально кормила ребенка холодными спагетти. Алинка отказывалась есть их. Мне хотелось плакать – я не могла предложить ей другую пищу.

Все мои мысли возвращались к разговору в консульстве.

Затем стала нагревать в кипятильнике молоко. И вдруг он «заверещал», и погас световой индикатор, запахло паленым. Я сожгла совершенно новый кипятильник! Или он изначально был бракованным – я не поняла. Поняла лишь одно – что выбросила «на ветер» такие нужные нам деньги!

Снова глухая боль в грудной клетке, тошнота, как всегда в сильные моменты стресса. Я начала задыхаться. Больше не было сил выносить эту цепь злоключений. Казалось, все поворачивалось против меня…

Алинке нужно было ложиться спать. Сделав над собой усилие и немного почитав ей книжку, одолженную у школьной подружки, я уложила ее. Других развлечений у нее не было, о телевизоре нам даже не приходилось и мечтать.

Я смотрела на Алинкину кудрявую головку, лежащую на матраце, слушала ее дыхание и думала, насколько она маленькая и беспомощная. Снова почувствовала себя чудовищем.

Во всем моя вина. Зачем я вышла замуж за Мишеля, зачем приехала сюда? Как могла решиться на такой шаг, поверить человеку, которого знала лишь год? Хотя некоторые женятся и быстрее, но получается все хорошо. Жизнь – лотерея. Как правильно сделать выбор? Да, самое трудное в жизни – сделать правильный выбор! Так как мы всегда знаем, что теряем, но никогда не знаем наверняка, что именно найдем!

«Знать бы где упадешь, соломку бы подстелил», говорит русская поговорка.

Дома, в Москве, у нас были нормальные жизненные условия, не сравнить с теми, в которых мы находимся здесь. И парадокс – где? Во Франции, в западной цивилизованной стране! Вот только мои образование и культура тут никому не нужны. Даже мой работодатель, который платит мне «мизер», намекает на то, чтобы я искала себе другое место. Несмотря на то, что я полностью выкладываюсь на работе. Или французы так не любят русских?